Страница 77 из 99
– Я кушать хочу! – заявила Серафима, вопросительно взглянув на маму. – И рисовать Олафа!
– Олафа? – переспросил Дамир.
– Это такой специальный снеговик, из «Холодного сердца»! Ты не смотрел «Холодное сердце»?! Там есть Свен, когда я вырасту, куплю Свена и Кристоффа!
– Кхм, – Дамир едва не подавился.
– Свен – олень, – вдруг фыркнула Эля.
– Нельзя быть настолько глупым, – пробормотал себе под нос хозяин дома.
Они завтракали под монолог Серафимы. Мультфильм «Холодное сердце», должно быть, действительно интересный, если даже пересказ заставляет малышку подпрыгивать на месте, выскакивать на середину немаленькой кухни, кружиться и танцевать. Дамир был объявлен поочерёдно неким Кристоффом, оставалось надеяться, что это не самая плохая роль, а потом Свеном – оленем. Утешало, что олень «такой специальный, говорящий, добрый и заправдашный».
Серафима уселась смотреть мультфильм, Эля на автомате, молча, собирала посуду и ставила в посудомойку, с щепетильной аккуратностью. Тонкие пальцы тряслись, она кусала сухие губы, избегала прямого взгляда и молчала.
Молчала и не убегала. Даже не пыталась. Будто покорно ждала чего-то. Чего?
В молчании Дамир положил на стол документы.
– Можешь забрать, – произнёс через силу, слыша собственный голос как сквозь плотную вату.
– Могу идти? – прошептала она в ответ. Шёпот бывает хриплым?
– Почему ты осталась? Зачем ночевала в больнице у Юнусова? У него есть жена, – напомнил он очевидную, казалось бы, вещь.
Равиль – посторонний мужчина. Он не представляет опасности для неё и Серафимы, напротив, Юнусов просил избавить его от навязчивого внимания, но шайтаны раздери Элю, так нельзя!
– Врач сказал – можно… там… на диване.
– Равиль нуждался в помощи?
– Нет, но…
– Эля?
– Я его ударила… Не могу в тюрьму.
– Тебе угрожали? Карима? – А кто ещё?
– Я читала уголовный кодекс! Нанесение вреда здоровью средней степени тяжести.
– Нет никакого вреда здоровью. И нет никакого дела о краже денег. Эби не стала заявлять на тебя, – он, кажется, понял ход мыслей Эли.
Дамир мог ошибаться, тысячу раз быть неправым, однако лучше он тысячу раз окажется неправ, чем позволит ей промолчать тысяча первый.
Эля… Эля… Эля. Эля!
Абсурдная, безумная, стихийное бедствие в его судьбе.
– Сядь, – велел он, подходя ближе.
Эля отступила на два шага, оглянулась и нервно шлёпнулась на стул. Из гостиной доносились слова песни: «Не открывай, храни секрет. Будь хорошей девочкой для всех. Закрой все чувства на замок».
– Я не держу тебя, – врал Дамир, подталкивая к краю стола документы. Он держал, и он не собирался отпускать. – Ты можешь забрать документы, Серафиму, и уехать, куда и когда посчитаешь нужным, – Эля молниеносным движением схватила паспорт и свидетельство о рождении дочери.
– Ты осталась с Равилем и поехала сейчас со мной, потому что опасаешься уголовного преследования, верно? – Эля лишь кивнула, тщательно разглядывая серое небо с низкими, тяжёлыми облаками, потёки дождя по стеклу и движущееся, серебристо-ртутное под блёклыми солнечными лучами море.
– Что ж. Юнусов не станет заявлять в полицию.
– А врачи?
– У него не колото-резаная рана, не пулевое ранение. Бытовая травма. Обычная бытовая травма, – повторил он чётко, по слогам, чтобы слова были услышаны и поняты.
– Да я его утюгом приложила, со всей силы!
– Утюг – бытовая техника, – усмехнулся Дамир, разглядывая недоверчивые васильковые всполохи. Захотелось добавить: «Это такой специальный бытовой утюг», усилием воли сдержался. А вот Эля не сдержалась и прыснула, закрывая ладонью рот, тут же бледнея.
– Давай договоримся, вопросы с Равилем буду решать я, ты никогда не будешь ночевать в его палате, доме, машине, – «кровати» хотелось добавить, однако промолчал. Дождался сдержанного, осторожного кивка. – Что-то ещё?
Эля кусала губы и определённо собиралась что-то спросить. Хотелось потянуть за тонкое, полупрозрачное запястье, усадить к себе на колени, сдавить до хруста и вынудить рассказать всё. От и до. Желания большие и нечаянные, маленькие и заветные. Стремления, чаяния, страхи. Будь это боязнь пауков или его семьи. Выдавить опасения до самого донышка, соскрести остатки мути из души. Её ли, своей.
– А ты?
– Я? – опешил Дамир, не отводя глаз от перепуганного василькового взгляда. Какая же она… Манящая, дурманящая, сводящая с ума.
– Деньги?
– Тебе нужны деньги? – машинально потянулся за портмоне, начал перебирать банковские карточки, как под гипнозом. Васильковым, грёбаным гипнозом.
– Нет! – раздался отчаянный визг, стул, на котором послушно сидела Эля, отлетел в сторону, ударился с грохотом о стену, задел, не испортив, итальянский фасад кухонной мебели. Кажется, итальянский. Заказывала Алия, Дамир не вникал в тонкости. Италия, Испания, Норвегия. Он мог без содрогания находиться в интерьере собственного дома и оплатить за него счёт – этого было достаточно для сносного существования.
– Убери! – пропищала Эля. – Не надо! Я верну тебе деньги, накоплю и обязательно верну, я хорошо зарабатываю, правда!
Всевышний, верни ей разум, верни разум ему! Что происходит? Деньги? Она успела взять деньги?
– С твоего счёта, – ответила на немой вопрос Эля. – Тогда. Я не думала, сняла. Мне потом про совокупность и срок давности рассказали!
– Стоп! Просто заткнись, нахрен, – не выдержал Дамир, поняв, о чём она лепечет. – Не знаю, кто тебе и что наговорил, слушай меня внимательно, – посмотрел в мелькающий васильковый страх. Она боялась, по-настоящему, всерьёз. Кулаки сжала, напряглась, натянулась, как струна, дунь – лопнет со звоном. – Тот счёт мы открывали вдвоём, это наши деньги, твои.
– На твоё имя!
– Эля, у тебя был не один месяц, чтобы открыть счёт на своё имя, перевести все деньги туда. И даже с учётом того, что ты этого не сделала – это твои деньги. Какого… – он с трудом опомнился, что в квартире ребёнок, одёрнул себя. – Твои. Деньги. – Выдохнул.
Про злополучный счёт Дамир вспомнил не сразу. В то время он не помнил собственное имя, о незначительной сумме даже думать не хотелось. Пустое. Бессмысленное. По возвращению узнал, что деньги сняты через два дня после побега Эли. Узнал город, в котором производилась операция. Дамир помнил, как сидел у стеклянных витрин банка и оглушённо думал о том, что они разошлись, разминулись на несколько часов и целую жизнь. Представлял, как вернётся, найдёт жену, скажет… Что он скажет?
Дамир не хотел искать правду, узнавать больше и больше о женщине, которую любил. Потонуть в пучине грязи, окружающей её, извлекать крупицы правды из потоков лжи, фальши, дерьма, каждый раз обрушивающихся на него при упоминании имени «Элеонора».
Эля… Эля… Эля. Эля!
Спустя несколько месяцев он закрыл счёт и развёлся с безвестно отсутствующей в одностороннем порядке, по решению суда.
Глава 50
Дамир. Наши дни. Южное побережье
– Мы можем уехать? – прозвучало набатом, пробежало по позвоночнику Дамира, осело в желудке невыносимой болью, на грани с отчаянием.
Что он мог ответить? Нет! Они не могут уехать. Не отпустит, никогда.
«Не открывай, храни секрет, будь хорошей девочкой для всех. Закрой все чувства на замо-о-ок», – послышалось пение Серафимы из гостиной, и тут же – восторженный детский писк.
Могут уехать? Дамир не вкусил сладости детского смеха, не узнал, кто такие Олаф и Свен, не напитался рыжеватыми косицами и открытым васильковым взглядом. Он не надышался горечью, не пропитался ею насквозь, на клеточном уровне.
Запретить? Она сбежит, оставив сотни вопросов без ответа. Согласиться? Рванёт раньше, чем он успеет произнести слово «Да».
– Можете, – наконец, выдавил из себя. Заболели суставы, заломило виски, должно быть, так чувствует себя наркоман во время ломки. – Но я прошу остаться до вечера, – Дамир чувствовал тремор собственных рук, как при абстинентном синдроме. Если Эля его яд, он готов пить его вечность.