Страница 28 из 99
Потом ужинали, благо с аппетитом у Серафимы проблем не было, не капризничала. Потом писали прописи, вернее, дочка писала, а Эля следила, чтобы все палочки, чёрточки и крючочки были прописаны. После ванны Серафима попросила сказку, но уснула до того, как мама открыла книжку.
Эля перенесла дочку на детский диванчик – купила в прошлом месяце, хозяйский диван жёсткий, с торчащими пружинами, – а сама устроилась на этом самом диване, подложив под низ ватное одеяло и закутавшись в ещё одно – не так впиваются пружины. Впрочем, она так уставала, что торчи там хоть кинжалы – не почувствовала бы…
Глава 21
Эля. Прошлое. Поволжье
В то время Эля думала, что сошла с ума, что происходящее ей снится, чудится. Ничем другим объяснить творившееся вокруг неё и с ней она не могла.
Дамир Файзулин ворвался в её жизнь настолько стремительно, что ни подумать, ни предугадать последующие события она не смогла, да и умела ли она тогда, в восемнадцать лет, думать? Он казался ей самым удивительным человеком, какого она встречала в своей коротенькой и не насыщенной событиями жизнью.
Какой опыт был у Элеоноры Александровой? Она родилась на Волге, первые два года жила в той самой Поповке, только ничего об этом не помнила. А потом мама увезла её на север, к себе на родину, в Архангельскую область, там девочка и выросла, на преданиях и сказках поморов.
Закончила школу с горем пополам – умом Эля не вышла, да и в кого бы ей умной быть? Мама, едва закончив ПТУ, выскочила замуж за матроса тралового флота, а у того тоже десять классов за плечами, если не меньше, Эля не спрашивала отца. Почти все подружки Эли после девятого класса уехали в город, в колледж, а у мамы таких денег отродясь не было. И за обучение заплати, и за проживание, а найдёт малолетняя девчонка работу в городе или нет, когда и на взрослых рабочих мест не хватает – вопрос открытый. Так что она осталась в родной деревне, еле-еле вытянула минимальные баллы по ЕГЭ и сразу же рванула к отцу, в Поповку.
Правду сказать, отца она почти не знала. Когда была маленькая, он письма писал, а потом открытки стал присылать на новый год и день рождения. Правда, на день рождения всегда в разное время – то в апреле пришлёт, то в январе, но Эля не обижалась, а бережно складывала в папку и прятала в ящике комода, выделенном ей для школьных нужд. Всё-таки, хоть такой, а папка. Родной. Не череда отчимов, один другого краше…
Поповка находилась рядом с областным городом, там училищ – видимо-невидимо, даже за общагу платить не пришлось бы. Отец Эле не обрадовался, но и не ругался. Приехала и приехала – живи. Эля и жила. Подала документы в медицинский колледж, решила, что специальность медицинской сестры прибыльная, всегда на кусок хлеба заработает, а конкурс был такой смешной, что сомневаться в поступлении не приходилось. И сразу устроилась работать санитаркой в больницу. Зарплата так себе, не густая, зато работа официальная, по трудовой, да и с практикой потом полегче будет. А ещё родители пациентов нет-нет, да и подкидывали деньжат, чтобы Эля присмотрела за ребёнком, пока тот один на отделении лежит.
По большому счёту Элеонора была довольна своей новой жизнью. Считала, что перед ней открылись новые горизонты.
А новые горизонты открыл парень, встретившийся ей случайно, по дороге домой. Тогда Эля даже в судьбу поверила, а потом и в любовь. А как не поверить? Смена была не её, в тот день она поменялась с напарницей, ещё и на утреннюю электричку умудрилась опоздать, добиралась обеденной. Одним словом, оказалась там, где её быть не должно было.
И вот! Дамир. Ох, каким удивительным он показался Эле. Взрослым, уверенным, красивым. Высокий, широкоплечий, улыбчивый, в дорогой одежде и на огромной машине, тоже дорогой. Нет, Эля вовсе не разбиралась в брендах, трендах моды, но фирменную вещь всегда видно, а уж машину – тем более. Он словно сошёл с рекламного стенда, со страниц журнала, спрыгнул с баннера в интернете, в светлой футболке-поло – Эля только потом узнала название «поло», – джинсах и кедах Конверс – вот их-то она знала.
Сошёл и показал ей настоящие новые горизонты, приоткрыл дверь в огромный, незнакомый мир, мир, о котором она только в кино могла видеть или в интернете читать. Дело не в том, что он заваливал Элю подарками, покупая всё, о чём она только могла мечтать, и даже о чём не могла. И не в том, что за несколько месяцев Эля узнала, увидела, почувствовала больше, чем за предыдущие восемнадцать лет, и не потому, что чувственность, доселе незнакомая, вылилась на девушку сплошным пьянящим потоком, сносящим на своём пути жалкие попытки думать и соображать хотя бы немного.
Просто тогда Эля влюбилась. Как-то вдруг, по-настоящему, и, кажется, с первого взгляда. А как в такого парня не влюбиться? Да рядом с ним дышать было страшно, а потом почти невозможно. Он же чудо, самое настоящее невиданное чудо. А уж то, что он обратил на неё внимание, и подавно из разряда очевидного-невероятного.
Вообще-то Эля не была дурнушкой и всегда это знала. Ещё девчонкой она слышала от соседок: «Ох и краса вырастет!» или: «Смотри, Нинка, чуть подрастёт, кобели все заборы обоссут». Нинка – это мама Эли, тоже, к слову, красивая. Дочка в неё пошла, и лицом, и фигурой, вот только синеглазая в кого-то. У мамы глаза зелёные, а у отца тёмно-тёмно карие, почти чёрные.
Когда подросла, стала обращать внимание на собственную внешность, старалась красиво одеться, насколько получалось, косметику покупала или заказывала на Али-экспресс. Говорили, она плохого качества, но Элю устраивало, другой-то ей не купить было.
Но всё равно, что было в Эле такого уж особенного, что Дамир обратил на неё внимание, даже сейчас, спустя годы, она не понимала, да и, в общем-то, не хотела понимать. Единственное желание в отношении этого человека сводилось к простому, даже примитивному – никогда в жизни больше его не встречать. Никогда!
И не вспоминать никогда, не думать, забыть начисто, стереть из памяти, до дыр стереть…
Если бы это было возможно, если бы только Эля могла, она бы что угодно отдала за милость забытья, но нет. Настолько милосердна жизнь к ней не была и не будет.
Вот тогда – когда она оказалась сначала беременной, глупо и несвоевременно, а потом замужем, – была уверена: жизнь к ней милостива, одарила, так одарила. На полную катушку одарила.
Девушка стояла посредине залитого солнцем зала – так называлась самая большая комната, - в доме Дамира, смотрела в высокое зеркало на подставке, притащенное специально из гардеробной комнаты, и не верила себе. Это не она.
Не Элька Александрова, всё детство донашивавшая одежду за соседскими ребятишками. Не она, вечно голодная, кроме лета, когда можно натрескаться ягод или яблок, да и те лучше бы продать и отложить деньги на зиму. Нет, это не могла быть Эля, та девушка, что, уезжая из родной деревни, надеялась найти работу ночного продавца и совмещать с учёбой на медицинскую сестру.
Девушка в длинном, ослепительно красивом свадебном платье, стоящем какие-то безумные, по мнению Эли, деньги, в закреплённой фате на красиво уложенных волосах, с маникюром, самым настоящим, сделанным в салоне красоты, а не дома, под настольной лампой, с кулоном на золотой цепочке, настоящей, золотой, из самого что ни на есть золота – это и есть Эля Александрова, в самый ближайший час она станет Файзулиной. Элеонора Файзулина! С ума сойти можно было от таких перемен!
Она и сошла, если поверила, что жизнь открыла новые горизонты. Открыла… только ворота в ад. И даже обошлось без надписи: «Оставь надежду всяк сюда входящий», да и не знала Эля таких слов, как и о «Божественной комедии» Данте Алигьери не слышала.
Ведь это так просто – верить, что всё в жизни сложится, что молодой муж, произнести-то страшно – «муж», на самом деле построит дом, чтобы Эля с малышом могли там жить, вместе с Дамиром, конечно. А как иначе, ведь они семья, самая настоящая, крошечная, но семья. И что поцелуи, ласки, губы… обернутся самой большой ложью в её в жизни.