Повесть о дружных

"А все-таки я не боюсь,- говорила себе Таня.- Вот нистолечко не боюсь. Я иду правильно. Ну, еще десять минут, еще полчаса, и я выйду к Холмам".

Луна встала над лесом и залила снег синеватым светом. Она казалась веселой и улыбающейся, эта луна, которая твердо знала свой путь.

И тут Таня испугалась: на белом искрящемся снегу она увидела свою красную варежку! Значит, она кружила на одном месте.

Сразу стало нечем дышать. Девочка прислонилась к сосне, распустила платок.

Она даже не подняла варежку. Больше она не может ступить ни шагу, ни одного шага, ни самого маленького, так и будет стоять под сосной.

Но ведь ее найдут; конечно, найдут. Наверно, Миша сказал Леночке и Власьевне сказал. Они приедут за ней на лошади, и она ляжет в сено и будет спать, спать, спать...

А пока можно посидеть на пеньке. Таня с трудом стряхивает с себя дремоту. Нет, спать нельзя. Если заснешь, замерзнешь. Надо думать о чем-нибудь... Вот... Нюра... бедная Нюра... она больна... она лежит в постели и, наверно, спит, спит, спит... Таня падает с пенька в пушистый снег, подкладывает руку под голову... сосны строго смотрят на лежащую у их ног девочку.

Тревога

Манька вернулась в школу. Ребята уже разошлись. Миша убирал класс, поджидая Власьевну и Марью Дмитриевну.

На душе у Маньки было беспокойно: сказать Мише или не сказать?..

- Миша,- решилась она,- а Миша...

- Чего тебе?

- Чижик ведь ушла...

- Куда ушла?

- В Холмы, к Нюре...

Миша страшно рассердился:

- Да как же ты ее отпустила! Почему не сказала мне или Саше?!

- Она не велела...

Миша не стал больше расспрашивать, он бросил уборку и побежал вниз к ферме. Может быть, Александра Степановна вернулась, она возьмет лошадь и догонит Таню.

Александра Степановна и впрямь вернулась. Она сгружала сено с дровней и не успела еще распрячь лошадь. Услыхав сбивчивый и взволнованный рассказ Миши, она досадливо сморщилась.

- Уж эта языкатая! Вечно Манька наплетет невесть что. Я как за сеном ехала, домой завернула. Ничего у Нюры страшного. Насморк да кашель. А и жару нету. Зря только подружка к ней побежала.

В это время рванул студеный ветер. Александра Степановна и Миша с тревогой посмотрели на небо.

- Нехорошо! - сказала доярка.- Ой, нехорошо, метель будет! А девочка одна в лесу. Ты, Миша, иди скажи на ферме, что я уехала; я, может, до метели девочку догоню. И сейчас обратно заверну.

И Александра Степановна повалилась на дровни и погнала лошаденку.

Миша предупредил на ферме доярок и не пошел домой.

Тревожно поглядывая на окна, он помог женщинам раздать корм коровам, почистить стойла, надраил песком подойники. Александры Степановны все не было.

Когда сорвалась пурга, у Миши все стало валиться из рук. Да и доярки работали через силу, вздыхали, прислушивались, то и дело подбегали к двери. И вот послышался скрип полозьев. Александра Степановна, вся залепленная снегом и похожая на снежную бабу, распахнула дверь и прислонилась к косяку.

- Нету девочки,- сказала она хрипло,- нету. До Холмов доехала. Не приходила. Беда!

- Беда! - откликнулся кто-то из женщин,- ой, беда!

- Что делать?

- Беги, Миша, в школу к заведующей и Лену Павловну предупреди. А вы, бабы, запрягайте Савраску да на конный двор. А я к Ивану Евдокимычу.

И вот на колхозном дворе раздались тревожные, настойчивые удары в рельс.

"Тревога! Тревога! Тревога! На помощь! На помощь!"

Девочка заблудилась в лесу, и вот колхоз поднялся на помощь.

Женщины, на ходу повязываясь платками, выскакивали из домов. Ребята хватались за лыжи.

А от школы, борясь с налетающим ветром, спешила Леночка и Власьевна, за ними с трудом поспевала Марья Дмитриевна.

Разговоров не было. Не было вздохов и суетни. Быстро, деловито запрягли всех лошадей, зажгли фонари, условились и двинулись по проселку в лес. Александра Степановна должна была еще раз доехать до самых Холмов, внимательно вглядываясь в обочины дороги. Леночка и Власьевна поехали с ней.

Остальные соскочили у опушки леса, оставили у лошадей ребят, а сами с зажженными фонарями двинулись прямо по цельному снегу.

В лес словно слетелись десятки светляков.

Пурга улеглась.

Люди аукались, кричали, наклонялись к каждому кустику, к каждому бугорку.

Лена сидела в санях, осунувшаяся, бледная.

"Не уберегла,- думала она,- не уберегла Чижика, сестренку мою, недосмотрела... Бедная, маленькая моя! Как ей страшно! Одна в пургу. А я-то, я-то сидела в это время в теплой комнате, не удержала, не защитила, не помогла..."

Леночка до ломоты в глазах всматривалась в лес...

Миша стоял у лошади. Он и сам не заметил, как кто-то сунул ему вожжи в руки, этим самым заставив его остаться на опушке. Невдалеке подпрыгивал на стынущих ногах Петька.

Саша, привязав лошадь к сосенке, взбирался на высокую ель. Тяжелый полушубок и валенки мешали ему. Он с трудом подтягивался с ветки на ветку, устал, вспотел и скинул полушубок. Тот распластался на снегу, словно большая подбитая птица.

- Сашка, ты ничего не видишь?

- Ничего, бело всё.

- Ты смотри получше, под деревьями смотри.

- Смотрю-ю.

По всему лесу раздавались крики, окликали Таню и друг друга. Звенели взятые с собой ботала - коровьи колокольца. Желтые блики от фонарей ложились на синий снег. Но луна и так заливала всё своим светом. И вот женщины стали возвращаться к лошадям.

Угрюмые, они молча подходили к дровням, счищали с себя снег, выбивали валенки, присаживались отдохнуть и тихо советовались.

- Здесь нету, хорошо прочесали.

- Надо с того краю заехать.

- К Лисьему распадку давайте, а оттуда опять поперек пройдем.

- Ну как ей к Лисьему распадку попадать было? Она ведь проселком шла, где-то здесь должна быть.

- А вдруг она короткой тропой пошагала?

Эта догадка всполошила всех.

- Батюшки! Да ведь там логово, там бирюки ходят!

И женщины, забыв об усталости, снова зажгли фонари и, нахлестывая лошаденок, помчались к Лисьему распадку.

Миша спрятался за сосну.

Азбука Морзе

"Чижик не могла пойти прямой тропой, она даже и поворот на нее не нашла бы... Она где-то здесь, у проселка...- думал Миша,- я должен, должен ее найти. Иначе как мне Лене Павловне в глаза посмотреть?"

Миша туже затянул пояс. Любимая тетрадка хрустнула за пазухой.

"Вот Андрей Николаевич, он бы так не оставил, он бы нашел, придумал бы что-нибудь".

Миша стал прикреплять лыжи. Крепкие веревочки протянулись от лыж к поясу.

"Плохо, что фонаря нет. Ну, ничего, коробок спичек на всякий случай в кармане".

Трудно самому прокладывать лыжню в густом хвойном лесу. Некрепкий наст то и дело проламывается, словно хватает за ноги. Все время надо обходить деревья, кустарники, петлять, словно заяц по снегу, то и дело раздвигать ветви, уберегая глаза. Через каждые несколько шагов Миша останавливается, прикладывает руки ко рту и кричит:

- Чижик, Чижик, ау-ау-ау! Таня-я-я!

Лес молчит.

Только вспугнутый беляк вдруг вырвался из куста и, испуганно прижав уши, бросился наутек, обгоняя задними лапами передние свои ноги.

Изредка завозится на высокой сосне незябнущая птица клест. А вон валяется на снегу мертвая сизая ворона. Бедняга не выдержала бурана. Даже ворона... а как же бедный Чижик?

- Таня! Таня! - кричит Миша, и голос у него дрожит и хрипит.

И вдруг в лесу раздается детский крик, страшный крик, кончающийся всхлипыванием и визгом.

Миша вздрагивает и останавливается... Чижик?!

Но крик повторяется над самой его головой. Да это филин! Вон он сидит на нижней ветке сосны, нос у него крючком, голова как у кошки. Желтые немигающие глаза уставились на Мишу.

- У, чудище! - Миша делает крепкий снежок и запускает в зловещую птицу. Филин лениво снимается с места, хлопая твердыми крыльями, перелетает на другую сосну и все так же не спускает желтых глаз с мальчика. Мише делается жутковато. Он убыстряет шаг. Кричит все громче, все чаще. И вдруг у него срывается голос. Изо рта вылетает только хриплый шепот.