Страница 44 из 48
Тая смотрит на меня с укором: быстрей, что делаешь?
- Нельзя. Сама ведь понимаешь, какой номер может выкинуть ацидоз.
Уже выкинул. К сожалению, выкинул.
Еще через пятнадцать минут Михаила "спустили" до двух процентов. Это недопустимо быстро, совершенно очевидно, что углекислота из крови Михаила уходить не успевает. Но тут уж не знаешь, что хуже: пульс падает, несмотря на все новые и новые инъекции кофеина. Тая уже не встревожена, а перепугана - ничего не понимает. Да и я, откровенно говоря, не понимаю, что происходит: такой сильный ацидоз, просто острое отравление...
- Пульс около пятидесяти, - доносится голос Таи. И тут я услышал голос Хлебникова. Приехал. Расспрашивает, как произошло. Стоит сзади нас с Таей. Разглядывает Михаила, а расспрашивает Аллочку. И вдруг:
- Как ты себя чувствуешь, Стишов? Вопрос этот настолько неожидан, настолько нелеп... Мы оглядываемся оба - я и Тая. О чем он спрашивает?
- Пульс - пятьдесят, температура, кажется, высокая, через пленку ощущается плохо, - говорит Тая о Михаиле. - Без сознания.
Но Хлебников смотрит не на нее и не на Михаила, а на меня.
- Ты меня спрашиваешь?
- Да, тебя. Сможешь пойти в гермокамеру? Ты ведь дублер Куницына.
Вот он о чем! Поразительный ты человек, Хлебников...
- Если мы сейчас не введем в гермокамеру третье-го члена экипажа нарушим состояние симбиоза, - объясняет свой вопрос Хлебников. - Нарушим эксперимент.
- Сейчас мы никого туда не введем, - неожиданно резким тоном перебивает его Тая. - Пока не "спустим" Куницына.
- Да, разумеется, - несколько стушевывается Хлебников. Стоит секунды две-три позади нее, а потом бесшумно отходит к пульту. Но еще через минуту я слышу его твердый, властный голос - разговаривает по телефону с Мардер:
- Я все прекрасно понимаю, Руфина Карловна... Не возражайте: нет у нас двух суток. Максимум два часа. Да, только два часа. Все. Больше ни минуты. Вы должны немедленно выехать в институт... Откуда я знаю как? Вызовите такси... Как зачем? За эти два часа вы должны подготовить к запуску в гермокамеру дублера. Да, Стишова. Сделать все, что положено... Не знаю как. Это вы должны знать - за это вам платят ставку начальника лаборатории... Что? Куницын? Выводят. Как чувствует? Плохо, естественно, раз выводят... С чего вы взяли, что ацидоз? Это еще надо разобраться... Все, выезжайте немедленно.
Тая считает пульс. Фонендоскопом. Увидела меня, вытащила трубки из ушей.
- С сердцем лучше. - Вымученная улыбка. - Кажется, миновало.
- Ты уверена? - Я присел на соседнюю кровать - напротив Михаила. Землисто-серое лицо... - Надо срочно сделать биохимический анализ. Можно у него взять кровь из вены?
- Погоди немного. Пульс пока слабый. И кто будет делать анализы? - Тая смотрит на меня встревоженно. - Саша, он с ума сошел. Разве можно сейчас кого-нибудь отправлять в гермокамеру?
"Он" - это Хлебников, А меня она опять называет Сашей...
Я пожимаю плечами: это ли сейчас главное?
- Попробую поговорить о ним - доставить лаборанток. Домашние адреса...
Домашние адреса, вспоминаю, у меня на стенке шкафа.
- Пусть он сам за ними съездит, - говорит она с ожесточением.
"Сам" - опять Хлебников.
На секунду до меня все же доходит смысл ее вопроса: "Разве можно сейчас кого-нибудь отправлять в гермокамеру?" Когонибудь... "Как ты себя чувствуешь, Стишов?" И прав ведь - вот в чем дело: если в гермокамеру не направить, причем в ближайшие час-два, третьего человека, нарушится не только симбиоз, но и вообще эксперимент придется прекращать немедленно: культиватор системы "А" с трехпроцентной углекислой атмосферой может работать только на трех человек. Если же оставить на двух, может возникнуть такой дисбаланс... Лучше не надо. Однажды у нас хлорелла уже "взбрыкнула" вышла из-под контроля...
- Да, наверное... - с запозданием отвечаю я Тае. Но какая у него серость на лице... Не бледность, а именно... И температурит, а такое землисто-серое лицо. - Пусть сам объедет по адресам, А может, все-таки вызвать "скорую"?
Тая неопределенно пожимает плечами. Понятно: что может сделать "скорая", если мы не знаем, что произошло с ним? Хотя почему не знаем: ацидоз.
- Шестьдесят четыре. - Тая считает пульс - на этот раз пальцами. - Но температура... От чего у него температура? Неужели в гермокамеру занесли инфекцию?
Я и сам не понимаю, от чего у него эта странная температура. При ацидозе, даже при коме, температура вроде не должна так подниматься.
- Ты не должен идти в гермокамеру, - быстрым шепотом говорит Тая; о нашей ссоре-объяснении она словно уже забыла: сама пришла - сама ушла... - Пока не разберемся, что случилось с Куницыным. Если это вирус, то... Понимаешь?
Да, я все это понимаю. Но я понимаю и другое: попробуй только заикнись я или она, что мне в гермокамеру нельзя... Хлебников все знает. Знает о наших с ней отношениях. Реакцию его на этот счет можно представить, даже не обладая богатой фантазией: "Трусишь, Стишов? В постели, конечно, без риска..." Да и не это сейчас главное: анализы...
Хлебникова я нашел за пультом. Мрачный филин. Понять его, конечно, можно: столько сил, столько волнений, столько, наконец, денег... Все коту под хвост. Станешь тут филином!
- Григорий Васильевич, мне нужны лаборантки.
Я перечислил, кто мне нужен, сказал, где адреса, он выслушал, посмотрел на меня... Никогда я не видел такого затравленного взгляда у Хлебникова! После смерти профессора Скорика, во всяком случае... Боится ответственности? Да нет, тут чтото другое. Не видит выхода - вот в чем дело.
- Зачем тебе лаборантки?
- Анализ крови Куницына. Надо выяснить, в какой стадии у него ацидоз. Быстро выяснить.
Молчит. Это он все понял уже давно. Но не это, видимо, для него сейчас главное. Как спасти эксперимент? Да, так, видно.
На помощь мне неожиданно пришла Мардер - только что приехала:
- Мы должны иметь точное заболевание Куницына. Если в заболевании инфекция - тогда эксперимент кончать без условий. Я настаиваю.
- Хорошо, - согласился Хлебников. - Лаборантки будут.
Когда я вернулся в карантинный бокс, Тая с помощью Аллочки брала у Михаила кровь из вены. Подняла голову, посмотрела на меня неузнавающим взглядом...