Неприкосновенный запас

Он пришел, когда все уже кончилось и рядом с холмиками пожарного и милиционера вырос Зинин холмик, обложенный зеленым дерном.

Он пришел вдвоем с Максимом. И, склонясь над могилой, все тер ладонью свой Лоб, словно хотел стереть с него глубокие морщины. А слон стоял за его спиной неподвижно. Он был похож на памятник. На большой бронзовый памятник дрессировщице Зинаиде Штерн.

- Любимая моя... Красавица моя... Ты все равно будешь рядом со мной... одна-единственная, - одними губами шептал Орлов, и слезы текли по его колючим небритым щекам.

Слон слушал его запоздалое признание в вечной любви.

Они ушли с берега в сумерках.

2

Что сталось с Орловым! Он осунулся, потемнел. Скулы, щеки, подбородок заросли густой щетиной, а волосы на висках торчали в стороны, как два куста. Его глаза раскалились и болезненно блестели. Они не видели, что происходило вокруг, они искали то, что невозможно было найти: черную челку, широкие скулы, грустные и удивленные глаза. Орлов все еще не верил, все ждал, что она появится. Ждал вопреки здравому смыслу... Ждал, хотя в ушах еще стучали железные молотки, вколачивающие пули, вколачивающие гвозди. Орлов переживал не смерть, а бесконечную разлуку.

Все, что было ее жизнью, стало теперь необходимым условием для его существования. Он не мог бросить цирк и уехать к себе, тем более что единственным существом, которое делило с Орловым горе, был Максим. Со слоном творилось что-то неладное. Он перестал есть, а по ночам издавал звук, похожий на стон. Он осунулся. Складки и морщинки на его коже стали глубже. А временами он силился разорвать цепь.

И хотя третий день шла война, уже успевшая перевернуть всю жизнь людей, в цирке еще думали о слоне.

Что делать с Максимом? Он не притрагивается к пище. Убавил в весе...

Директор сидел на черном клеенчатом диване, упершись локтями в колени и подперев ладонями щеки. У директора большое, плоское лицо, тонкая переносица, прищепленная пенсне, большие светлые, будто выгоревшие глаза, нижняя губа выступает вперед, нависает над подбородком.

- Что делать со слоном?

- Эвакуировать, - мрачно посоветовал клоун Комов.

- Я подал заявку на вагон. Сказали - ждите. Не представляю себе, сколько придется ждать. А пока...

- Поговорите с Гуро, - посоветовал Комов, - она работает с собаками, но, может, найдет подход к слону.

- Не вытянет Гуро... слона, - пробасил Беленький, тот самый Беленький, который был черненьким и выступал во фраке.

- Теперь время военное, надо вытягивать, - буркнул Комов.

- Этот слон дороже всего нашего цирка, - признался директор. - Его отловили у подножия Килиманджаро. Заплатили золотом.

Дверь кабинета со скрипом отворилась. На пороге стоял Орлов. Директор не сразу узнал его.

- Орлов? Что у тебя, Орлов? - спросил он и поднялся с дивана.

- У меня ничего, - глухо ответил Орлов. - Я к вам с просьбой.

Директор снял пенсне и, протерев платком, водворил на место:

- Может быть, зайдешь позже?

- Я зайду, - согласился Орлов. - Я насчет слона... Максима.

- Что такое со слоном? - брови взметнулись над стеклышками директорского пенсне.

- Со слоном ничего... Я просто хотел взять его.

- То есть как так взять? - подскочил Комов. - В собственность?

Орлов поморщился:

- Взять на себя в смысле ухода.

- Он третьи сутки не ест, - сказал директор.

- У меня он ест. Я его кормил хлебом с солью. Он три буханки съел.

Директор оживился.

- Ты кто по образованию, Орлов? - спросил он.

- Механик.

- Механик?

- Да, механик по моторам.

- А откуда ты в слонах-то разбираешься? Ты хоть знаешь, сколько стоит слон?

- Не приценивался...

- А я приценивался. Он куплен на золото. Не дай бог его загубить.

Орлов повел плечами. Ему начинал надоедать этот разговор.

- Со слоном будет все в порядке, - сухо заметил он.

- Только учти, зарплату я тебе не прибавлю. Не имею права.

- Точно, - подтвердил клоун, - не имеет права.

- Мне и не надо, - сказал Орлов. - Я был в военкомате, сказали: пока нет распоряжения.

Когда дверь за ним затворилась, Комов наклонился к директору:

- Подозрительный тип. Спину под слона подставил.

- Оригинал, - протрубил Беленький.

- Ну, со слоном мы уладили, - вздохнул директор и кончиками пальцев разгладил брови.

Кончились представления. Остановился цирковой конвейер. А на опустевшей базарной площади все еще стоял парусиновый шатер, и клоун с вызывающим круглым румянцем по-прежнему улыбался с афиши... Умолкли трубы. Остыли "юпитеры". Исчезли мальчишки - вечные спутники цирка.

С проходящим полком ушел на фронт цирковой оркестр. Музыкантов не успели обмундировать, им выдали только пилотки со звездочками. И они прошли через город впереди колонны в пиджаках и брюках, исполняя марш-галоп, под который обычно на арену выбегали партерные акробаты братья Изюмовы. Теперь под эту музыку шли бойцы... Проходя мимо цирка "Шапито", музыканты перестали играть. Они прощались с родным домом тишиной.

Свято место пусто не бывает, и люди нашли новое, военное применение старому шатру. Они превратили его в караван-сарай, в котором на ночь останавливались беженцы, идущие через город. Беженцы располагались на узких скамейках амфитеатра, на мягких опилках манежа, в проходах. Иногда они заходили в шатер вместе с коровами и козами. Тогда животных сгоняли на манеж. И создавалось впечатление, что сейчас выйдет дрессировщик, щелкнет длинным хлыстом и начнется представление. Но дрессировщик не выходил.

Когда в цирке ночевали солдаты, шатер сразу становился похожим на огромную солдатскую палатку. У входа становился часовой с винтовкой. Клоун с афиши подмигивал ему и скалил меловые зубы.

Фронт с каждым днем приближался к городу, в котором застрял цирк.

Утром шатер пустел. Временные постояльцы покидали его. Оставались только обессилевшие и больные.

В это утро в цирке задержалось человек пять. Старики и женщина с больной девочкой. Беженцы лежали на опилках; спали они или бодрствовали, никто не знал. Женщина уговаривала больную девочку:

- Ну сосни... Ну сосни маленько...

И тут в цирк вошел директор. Он осмотрелся, привыкая к тусклому свету, который просачивался сквозь парусину, и громко сказал: