Страница 20 из 35
— Ага! — сказал он, встал и протянул к скомороху руку и тихо пошевелил губами.
Бедный скоморох!
Он успел только крикнуть:
— Вот так фокусник!
И стал комаром.
Раз как-то на ярмарке ему пришлось видеть фокусника, превращавшего платок в голубя. Теперь ему показалось, что и с ним совершается нечто подобное.
Затем он потерял сознание; как объяснял он после, душа его не могла вместиться как следует в теле комара и от того, вероятно, случился прилив крови к голове, что и вызвало обморок.
В таком бессознательном состоянии колдун посадил его на свою книгу и… захлопнул книгу…
Комар превратился в небольшое пятнышко темно-серого цвета: его совсем расплюснуло книгой.
Тут собственно и начинается самое интересное.
Колдун капнул на пятнышко чем-то из синей склянки, стоявшей на столе, и полученной смесью написал в своей проклятой книге новое заклинанье.
— Сиди ж, — сказал он.
И сейчас в нем еще не улеглась злоба на скомороха. Будто не в бумагу, а в самого живого скомороха ткнул он пером, когда поставил точку.
Только и осталась от скомороха клякса да несколько непонятных слов…
Заклинание было в одну строчку.
По свойству заклинания скомороха можно было вызвать к жизни опять, прочитав заклинание наоборот, справа налево. Так оно и вышло много лет спустя…
Однажды колдун открыл книгу и разыскал место, где он при помощи своего дьявольского искусства сделал из живого человека сначала комара, а потом чернила.
— А ну-ка, голубчик!
Он прочел заклинание медленно, слово за словом, начиная с последнего слова. Заклинание исчезло. Вместо него по книге ползал комар… Через секунду комар стал скоморохом.
Как двадцать лет назад, скоморох отдул щеки и поднес к ним кулаки.
Однако, увидев себя на столе, да еще на книге, он живо соскочил на пол, успев все-таки на лету, прыгая со стола, хлопнуть по щекам кулаками.
Нужно сказать, что он никогда ни при каких обстоятельствах не терялся и был верен себе.
Он подумал только:
— Если я очутился на столе, то не я в том виноват, а он, потому что для чего было делать из меня комара?
И сейчас же мелькнула у него другая мысль:
— Дурак я был, что не сел ему на голову.
О своем превращении в комара он хорошо помнил. Все же, что произошло после, было для него темно, как ночь. В памяти осталось лишь одно: как только стал комаром, то сейчас же и потерял сознание.
— Ну, и лысина же у тебя, дедушка, — сказал он колдуну.
Колдун погладил лысину; на скомороха он глядел исподлобья.
— Вот что, — заговорил он, — ты мне нужен. Покамест ты сидел тут (он шлепнул рукой по книге), я писал да писал. Я все хотел выудить у себя из головы что-нибудь этакое, такое… Да. И выудил. Это сидело, должно быть, на самом дне… должно быть, тут…
И, занеся руку над головой, он согнул указательный палец крючком и стукнул в темя.
— Хорошая штука, — продолжал он, поскребя ногтем в голове, — очень хорошая. Я и сам не догадывался сначала, что это там ворочается. А это как раз и было, что надо. Ты когда-нибудь плакал?
— Нет, — сказал скоморох.
— А видел когда-нибудь; как люди плачут?
Скоморох выпрямил один палец на правой руке и схватил его около кончика двумя пальцами левой.
— Во, — сказал он, показывая колдуну этот кончик, — во… какие бывают слезы. С орех!..
— Эге! — воскликнул колдун, — это мне и надо! С орех?
— С орех.
— А знаешь ли ты, что некоторые слезы весьма легко превратить в алмазы? Я, я тут…
При этом колдун снова, на этот раз уже не одним указательным пальцем, а всеми пятью стукнул себя в темя и, вскинув потом глаза на скомороха, подмигнул ему.
— Тут, брат откопал. Она у меня, как шкаф, и Бог знает, что там еще напихано! Слушай. Я знаю, что ты хороший скоморох и можешь рассмешить кого угодно. Но если, не взирая на все твои штучки, плачущий человек все-таки будет плакать, то всякая его слеза может быть обращена в алмаз. Я до этого додумался. Я могу… И я уже кое-что сделал над тобой. Как только ты увидишь, что человек, хоть ты кол ему на голове теши, плачет, только подумай про меня и сейчас слезы его станут алмазами. И тогда снеси ты их хоть к часовому мастеру, хоть к золотых дел мастеру — никто не догадается, что это слезы, а не алмазы. Вот что! Только имей в виду: три четверти всех алмазов ты должен принести мне.
— Ладно, — сказал скоморох и ушел.
А колдун опять склонился над своей книгой и заскрипел по ней пером, ни дать, ни взять, как коростель в траве.
Через месяц скоморох вернулся.
Он теперь совсем не походил на прежнего весельчака и балагура… Он вынул из-за пазухи небольшой кисет и положил его на стол перед колдуном.
— На, — произнес он тихо.
Он вынул из-за пазухи небольшой кисет.
Колдун схватил кисет и встряхнул. Послышался слабый звон и стук, будто кисет был полон бусами, четками и камешками…
Что-то больное, мучительно-тоскливое зажглось горячим огнем в лице скомороха. Бледные губы полуоткрылись. Казалось, он вскрикнет от боли. Словно была в нем какая рана, и раны неосторожно коснулись.
Быстро поднял он руки и закрыл уши ладонями. Сквозь боль и муку в глазах загорелась мольба.
— Не нужно, — заговорил он, — не нужно! Зачем их так? Ведь это слезы. Они, — как живые… Может, им больно. Я не могу слушать, как они стукаются друг о друга.
И, отняв руки от ушей, он прижал их к груди. Казалось, тут, в груди и горела у него рана.
— Я измучился, — продолжал он, — возьми их все. Только не показывай мне…
Он отдал колдуну все алмазы. И спросил:
— Зачем они тебе?
Колдун объяснил. Алмазы он намеревался всыпать в золотую побрякушку и подарить побрякушку сыну одного короля в день его именин.
После этого объяснения скоморох опрометью бросился вон от колдуна.
А колдун отправился к королю.
Он одел свой парадный костюм: остроконечный колпак из цветной бумаги и черный длинный балахон с широкими рукавами. На колпаке у него были налеплены звезды из сусального золота, и тоже звезды, только не из сусального золота, а из желтого сукна были нашиты на балахоне.
В руки он взял палку, загнутую на одном конце в виде бублика и такую длинную, как кочерга…
Ему стоило только пробормотать одно из своих удивительных заклинаний и сейчас же бублик на конце палки превращался во что ему было угодно: в бублик — так в бублик (уж в настоящий только что испеченный бублик), в калач — так в калач, в крендель — так в крендель.
Он всегда брал эту свою палку с собой в дорогу.
Обыкновенно он ходил пешком, но когда чувствовал усталость, то садился верхом на палку и ехал на ней как на настоящей лошади…
Когда ему приходилось проезжать на палке через какую-нибудь деревню, за ним вприпрыжку бежали мальчишки и кричали:
— Во!
А бродившие по улице индюки, индюшки, петухи и куры и сидевшие на заборах, плетнях и крышах изб вороны, воробьи и галки разлетались и разбегались куда глаза глядят. И потом начинали отряхиваться и чистить перья.
Вороны при этом хрипло и как будто не своим немного сдавленным голосом каркали:
— Кра-кррр-кра.
И так колдун отправился к королю.
Король сидел в своем дворце на балконе и пил лимонад со льдом.
— Погляди-ка, — сказал он одному из придворных, — что это там за лесом взметались галки; уж не колдун ли ко мне едет?
Король знал колдуна очень давно и любил с ним играть в шахматы.
Шахматы и шахматные доски у короля были всех сортов: золотые, серебряные из драгоценных камней и между прочим и обыкновенные костяные.