Страница 7 из 32
Княгиня по временам страдала мигренью, и в то время, как пришли доложить, что Анну Ивановну кто-то спрашивает, Аннушка усердно хлопотала около развалившейся на диване старухи, потирая ей виски каким-то спиртом.
— Ma chere[5], потри мне лоб, вот так. Ах, какая несносная боль, — ворчала старуха.
— Вам жарко, княгиня, не отворить ли форточку?
— Что ты, матушка, уморить меня, что ли, хочешь; простудиться недолго. Ах, какая ужасная боль, в глазах темнеет. Кто там к тебе пришел?
— Не знаю, княгиня, ко мне никто не ходит.
— Варя, поди спроси: кто там?
Варя пошла и тотчас возвратилась с ответом.
— Двоюродный братец Анны Ивановны, г. Бонов.
Аннушка вздрогнула. Старуха, занятая своею болью, не приметила этого движения.
— Какой такой Бонов? — продолжала она. — Ах, право, хоть кричи.
— Это двоюродный брат мой, которого я давно не видала и даже не знала, что он приехал.
— А откуда же он приехал?
Аннушка, помедлив несколько, отвечала довольно невнятно: из Казани.
— Откуда? Что?
— Из Казани, княгиня.
— Варя, скажи, чтоб в гостиную просили, чтоб подождал там. Страсти господни, что за боль. Аннушка, дай мне понюхать соли. Он там в Казани и служит, твой братец?
— Я… право… не знаю, где он служит, княгиня.
— А что, он из дворян?
— Да-с… он дворянин.
— Богат?
— Нет, княгиня, он почти ничего не имеет.
— Молод, или пожилой?
— Молод, молод, очень молод!
— А собой каков?
— Очень… кажется… помнится, недурен.
— Ну, ступай к нему. Варя, позови Сашу и Настю. Ступай, Аннушка.
Аннушка поспешно пробежала бесчисленный ряд великолепных комнат, и наконец вышла в большую гостиную, в которой взад и вперед с нетерпением расхаживал Григорий Александрович. Увидя его, Аннушка покраснела и пошла медленнее; он, напротив того, ускорил шаги, и, приближаясь к ней, сказал:
— Поверьте, Анна Ивановна, одна крайняя необходимость заставила меня решиться на теперешний мой поступок, заставила меня пренебречь теми неприятностями, которые может вам навлечь мое посещение…
— Что такое? говорите, ради Бога!
— Не бойтесь; еще доселе нет ничего худого, и мы постараемся предупредить все то, что могло бы сделаться.
— Сядемте, Григорий Александрович, я едва могу на ногах стоять.
Они оба сели на мягкий шелковый диван и долго не говорили ни слова, будучи оба заняты мыслями и чувствами, породившимися в них при свидании после долгой разлуки. И где же пришлось им свидеться? В богато убранной зале, где аромат цветов ласкает обоняние, где все окружавшее их располагало к неге, к сладострастию. Наконец Аннушка решилась прервать молчание.
— Если вам есть что-нибудь мне сказать, то торопитесь; княгиня всякую минуту может меня позвать, и тогда вам никак не удастся со мною скоро увидеться.
— Вы правы, Анна Ивановна, часы дороги, надобно скорее рассказать вам, в чем дело. Или нет, я просто прошу вас ни под каким видом сегодня не выходить из дома, в особенности же не ходить в дом к вашему батюшке.
— Зачем? что там сделалось?
— Успокойтесь, там ничего не сделалось, все идет по-старому; но умоляю вас, не ходите туда сегодня.
— Зачем же? скажите. Вы, верно, от меня что-нибудь скрываете. Говорите, какое несчастье постигло нас? Я перенесу его с твердостью, только говорите, ради Бога.
— Я вас уверяю, клянусь вам, что ничего не приключилось и что мне нечего вам объявлять.
— Но тогда зачем же мне не ходить домой?
— Не расспрашивайте меня, Анна Ивановна, я не могу, я не должен объявлять вам причину; но верьте мне, положитесь на меня; я никогда еще до сих пор не говорил вам, как дорого мне ваше счастье; вы, может быть, не знаете, как искренно, как пламенно я желал вам всякого добра; вы не слышали до сих пор от меня ничего, кроме обыкновенных светских разговоров; вы, может быть, думаете, что в этом сердце все тихо и пусто; но знайте же, я вас люблю со всем пылом первой и единственной страсти в моей жизни; я вами живу; я рад посвятить каждую минуту моего существования служению вам, я вас боготворю… я тебя обожаю.
И с этим словом Бонов схватил дрожащую руку Аннушки и напечатлел на ней первый пламенный поцелуй любви. Он говорил так скоро и с таким жаром, что Аннушке не было времени опомниться; он так неожиданно поцеловал ее руку, что она не успела защититься; в его речах, в его движениях было столько правды, столько неподдельного чувства, что Аннушка не смела усомниться в истине его слов; она молчала и не поднимала глаз с ковра, на котором покоились ее ножки.
Они сидели в таком положении, когда дверь в гостиную растворилась, и старая княгиня вошла в комнату, кашляя и охая. Аннушка и Бонов, испуганные внезапным появлением старухи, вскочили с места.
— A
Аннушка, оправившись от первого страха, отвечала княгине:
— Я сейчас сбиралась идти к вам.
— Покажи-ка мне твоего братца, — прошептала княгиня.
Аннушка дала знак Бонову; тот подошел, и она, назвав его по имени, представила княгине.
— Он очень недурен, твой братец. Очень рада вас видеть, садитесь.
— Извините, я никак не могу долее оставаться; я спешу; у меня очень много дела.
— Жаль, что вы не хотите с нами остаться. A
Бонов не знал, что отвечать: кузина… давно ли он приехал?.. он ничего не понимал; однако же, посмотрев на Аннушку и видя ее смущение, отвечал:
— Вчера вечером.
— А каково житье в Казани?
— Очень… хорошо… право, очень хорошо.
Он сроду там не бывал.
— Какова была там погода, как вы уехали?
— Прекрасная.
— Это не по-нашему; сегодня первый хороший день во всю осень, а то все дожди да дожди. Хорошо ли в Казани общество?
— Я… общество там… мало видел…
— Вы разве недолго там были? Кузина ваша говорила, что давно с вами не видалась, где же вы были?
— В Рязани, княгиня.
— О, так вы-таки поездили; ну, а каково там?
Бонов все более и более терялся; ему надобно было уже давно быть за дверью, а он принужден был выдерживать формальный допрос старухи, которая, от нечего делать, радехонька была поболтать с кем бы то ни было. К счастию его, по окончании разговора о Рязани и Калуге, раздался звон и лакей доложил о графе П… Бонов воспользовался этим случаем, раскланялся с княгиней, подошел к Аннушке и, напомнив ей потихоньку наставления, ушел из гостиной, проклиная старую болтунью. На этот раз швейцар обошелся с ним вежливее; он узнал, что ее сиятельство изволила ласково говорить с Боновым. Стало быть, он не из простых. Отчего же однако княгиня так разговорилась с Боновым, неизвестным молодым человеком? Эти дамы du haut parade[6] любят статных и молодых кавалеров, а на прочих едва смотрят. От того, что ей решительно нечего было делать, хотелось говорить, а не с кем. За неимением гербовой бумаги пишут на простой.
Освободившись от многоречивой княгини, Бонов поспешно отправился к Хомкину. На дороге встречал он многих неотвязчивых знакомых, которые, поймав кого-нибудь на улице, непременно останавливаются для разговоров. Бонову было не до них; сухостью обращения и озабоченным видом удалось ему сократить эти остановки, и наконец он благополучию достиг вожделенной цело путешествия.
В доме Хомкина все пришло в прежний порядок. Марья Алексеевна взяла свой чулок. Хомкин, хотя поседевший и изменившийся в лице совершенно, пришел в себя; возле него сидел Адам Адамович Братшпис, занимая его любопытными разговорами о том и о сем. Бонову досадно было, что Братшпис пришел прежде него, и он решился не оставлять Хомкина ни на минуту в течение целого дня.
Братшпис уговаривал Хомкина идти вечером к Щекалкину отыгрываться от вчерашнего проигрыша и приглашал туда же Григория Александровича, который с радостью принял предложение.
5
Моя дорогая (фр.).
6
Высокого полета (фр.).