Как приручить Обскура

Или нет. Не так.

Всё-таки в этих грязных переулках, так слаще. Где в трубах журчит водопроводная вода, ветер треплет обрывки афиш, из вентиляционных решёток поднимаются клубы пара. Криденс стоит посреди тротуара, втягивает голову в плечи, будто за каждую листовку получает пощёчину. Он вздрагивает, чувствуя на лице взгляд Грейвза, поднимает глаза. Грейвз манит его за собой, и Криденс идёт — покорно, одёргивая короткий пиджачок. Запястья с тёмными волосками торчат из рукавов, пальцы теребят листовки. «Смерть колдунам и ведьмам». Криденс знает, что Грейвз — маг. Они греховная тайна друг друга. Грейвз берёт его за руку, тянет за собой глубже в проулок, пряча от чужих глаз. Забирает листовки, и они с шелестом ложатся под ноги. Притягивает к себе, кладёт его голову себе на плечо, заставляя ссутулиться ещё сильнее, и…

И они стоят.

Грейвз гладит его бритый затылок, короткие волоски покалывают пальцы. Тихо шепчет: «Шшш-ш-ш…» Криденс цепляется за его мантию, перебирая руками выше, комкая тяжёлую ткань. На белой шелковой подкладке потом останутся следы от влажных ладоней. Грейвз закрывает глаза. Сдержанно дышит.

И они стоят.

Почему же больше ничего не вспоминается?.. Почему от этих сладких фантазий так больно? Почему они не рождают привычный жар в паху, а только стискивают грудь, как клещи, сжимают горло, заставляя сглатывать тяжёлый ком снова и снова?

Ведь была такая долгая жизнь, карьера, победы. Были даже романы — давно, в юности, но ведь были. Был даже влюблён. Ведь точно был, он помнит. Пока не поднялся слишком высоко, пока был молод — влюблялся, смеялся, горел, но сейчас только что-то жжёт тут, под галстуком.

Почему вспоминается только вот этот мальчик? У тебя времени до рассвета, Персиваль, а ты стоишь и думаешь о том, чего даже не было.

Может, потому и думается, что эту единственную прихоть ты себе не позволил?.. Всегда находил лазейки, чтобы совесть не просыпалась, всегда мог себя оправдать — не ты такой, жизнь такая. А тут не нашёл. Споткнулся. Нет тут способа не запачкаться. Либо стой и держись, либо падай. И сам не понимаешь, что же тебя удержало…

Что тебя удержало, Персиваль?.. Совесть?.. Ну себе-то не ври. У таких, как ты, совести не бывает. Извлечена из души давным-давно, сложена аккуратно и пристроена в дальний ящик, чтоб не повредить ненароком. Туда, к детским воспоминаниям, к холодной улыбке матери, к спокойному взгляду отца, к «Ты должен быть настоящим Грейвзом», «Я ждал от тебя большего, Персиваль», «Свои проблемы ты должен решать сам».

Вот твоя жизнь, Персиваль — красивая, успешная. Оправдал надежды, добился, заслужил… А оглянись — вспомнить-то нечего. Красивые костюмы? Светские приёмы? Чувство выполненного долга?

Ну-ка, ну-ка, и какой же долг ты выполнил?.. Страну удержал от хаоса?.. Магический мир защитил?.. Род продолжил?..

Всю жизнь, казалось, жил — будто ждал чего-то. Не дождался. Споткнулся на мальчишке, с которым даже не было ничего. И полетел вниз, сверкая белой подкладкой. Проморгал обскура, проиграл Гриндевальду — смачно проиграл, с треском.

Может, это тоже — магия?.. Думал, мальчишка забитый, беспомощный. Дрочил на эту слабость, почти безволие, на эту покорность. Опущенные глаза, испуганно сжатый рот, сжавшиеся плечи.

А мальчик сильнее тебя. Сильнее десятерых таких, как ты. Это первобытная, дикая, тёмная мощь. Как бы хотелось приручить этого зверя, подчинить своей воле, заставить осесть у своих ног, сказать — Криденс… Криденс, как ты прекрасен.

По каменному полу эхом разнеслись шаги, отразились от стен. Аврор у решётки развернулся, перехватил в пальцах палочку.

Грейвз открыл глаза. Тина. Хмурая, бледная, уставшая. С ней ещё четверо: Кит и Коррадо из президентской гвардии, Дороти и Паскалет из особых оперативников.

— Госпожа президент требует его, — Тина кивнула на Грейвза, — на оглашение приговора.

— Приказ есть? — спросил безымянный аврор. — Мистер Нокс распорядился никого не выпускать без приказа.

Тина взмахнула палочкой, в воздухе развернулся свиток с подписью Серафины Пиквери. Аврор придирчиво изучил его, кивнул:

— Хорошо.

Лязгнула решётка, Грейвз шагнул из камеры, оглядел нацеленные на него четыре палочки. Улыбнулся, подставил руки под зачарованные наручники.

— Плохо выглядишь, Тина. Много работы?

— Не разговаривайте, сэр, — сурово ответила она. — Идите за мной.

Двое шли впереди, двое — сзади. Тина цепко держала его за локоть, увлекая к дальним лифтам, наспех прокинутым по уцелевшим этажам. Грейвз шел спокойно, не дергаясь.

— Жаль, что именно тебе поручили… — начал он.

— Молчите, сэр, — перебила она, хмуря брови.

Заскрежетала решётка, открывая кабину лифта. Грейвз шагнул внутрь первым, обернулся. Авроры рассредоточились, Тина стояла снаружи. Ему в грудь упиралась его собственная палочка. Наручники, слабо звякнув, распались.

— Тина, — удивлённо сказал Грейвз, — ты хоть знаешь, сколько законов ты сейчас нарушаешь?..

— Нет, сэр, — сурово ответила она. — У меня всегда было плохо с зубрёжкой права. Зато вы наверняка отлично знаете.

Грейвз забрал свою палочку. Гладкая лакированная ручка привычно легла в ладонь. Авроры стояли спиной к ним и ничего не видели.

— Мадам Пиквери попросила передать вам ещё кое-что, — Тина выхватила из кармана маленький, но тяжёлый кошель, перекинула Грейвзу. — Она очень не любит быть в долгу. Особенно у вас.

— Я не могу вас бросить, — сказал он, оглядывая неподвижные спины авроров в кожаных плащах. Своих авроров. Своих воспитанников. — Вы же понимаете, что вас ждёт за то, что вы помогли мне.

— Мистер Нокс сейчас на совещании с мадам Пиквери, — быстро сказала Тина. — Это часов на пять. Сэр… Это не просто борьба за ваш пост. Мистер Нокс ведёт себя крайне странно. Мадам Пиквери думает, именно он был главным сообщником Гриндевальда, помог ему бежать, помог организовать… всё это, — тихо сказала она. — Он так старается повесить вину на вас, чтобы отвести подозрения от себя. Но пока ничего нельзя сделать. Нет доказательств, что он намеренно организовал слабую охрану зала суда. Нет времени разбираться с ним.

— Спасибо, Тина, — тихо сказал Грейвз. Шагнул вперёд и сжал её плечо. — Вы этого не запомните, но… спасибо.

— Лифт ведёт на крышу, — добавила Тина и коротко улыбнулась. — В городе вам оставаться нельзя. Вы знаете, что делать. Удачи, сэр, и… Будьте осторожны.

На сантименты не было времени. Грейвз взмахнул палочкой:

— Ступефай! Обливиэйт!

На крышу намело снег, ветер был резким, колючим. С высоты город казался мирным, только над крышами Манхэттена поднимались клубы чёрного дыма. Грейвз вдохнул холодный воздух и аппарировал. Прочь.

Что ты выберешь сегодня, Персиваль Грейвз?.

В феврале в Нормандии было сыро и пасмурно. С моря ползли туманы, ветер нёс по каменным улицам запах ила и рыбную вонь. Маленький городок Онфлёр стоял в самом устье Сены, смотрел на Ла-Манш и пытался вернуть былую славу крупного порта, торгуя лесом с Северной Европой. Но ил, волшебным образом образующийся на дне гавани, не пускал крупные корабли. Онфлёру предстояло стать главным французским портом для магов, и обычных людей вытесняли в соседний Гавр.

Город прикрылся туманом, будто вуалью. В цветочных ящиках на окнах зеленела герань, через каменные стены садов перевешивались голые ветви старых деревьев. Мальчишки в картузах бегали друг за другом, гоняя по скользкой брусчатке кожаный мяч. Онфлёр был по-европейски крошечным, тесным и каким-то кривым, будто здешние маги прокладывали улицы неестественным способом. Следуя за ползущей улиткой, например.

Персиваль занял столик в маленьком кафе с видом на хмурый пролив, заказал завтрак и свежие газеты.

Нормандия оказалась совсем не такой, какой он запомнил её с войны. Он, конечно, не ожидал, что обнаружит изрытые воронками поля, траншеи, разящие гарью танки, а на улицах города — носилки со стонущими солдатами в кровавых бинтах, резкий запах нечистот и многоязычную речь. Но всё-таки видеть город таким мирным было странно.