Венец Логоры

– О, мужики! Тут мясо лежит… не наше!

Здоровенный детина в чёрном бушлате на голое тело и потрёпанных, камуфляжных штанах, легко добыл щуплого Ивана из угла и поставил на ноги.

– Живой, гляди-ка! Ну и харя у тебя, дружок – смотреть страшно.

Наученный горьким опытом, Иван про его харю промолчал. Хотя и знатная, чего уж там, но остроумие тут не в ходу, сильно жизнь укорачивает. На себе проверено. Верзила вытянул из кожаного чехла на поясе нож с широким, мутным клинком и одним махом срезал с рук пленника верёвку. Судя по его недоуменному взгляду, руки Ивана остались на месте по чистой случайности.

– Вздумаешь побежать – пулемётчик с вышки завалит. Доходчиво?

– Предельно.

Иван почувствовал, что шевелить разбитыми губами и больно, и бесполезно – очень уж неряшливые слова получаются. Лучше совсем не лопотать без нужды. Ещё поймут неправильно… Пошатал грязным пальцем зубы и обнаружил – один за десну неуверенно держится. Ну, могло быть и хуже.

Они вышли из-за сарая и оказались прямо перед обрывом. На краю, вдоль среза, выстроились ломаной цепочкой восемь понурых, ободранных фигур. За спиной только небо и вольный ветер. Были бы крылья – лети без помех. С самого краешку – Лысый, в неизменном, засаленном платке. Захочешь, не спутаешь.

– Тебя эти в плен взяли? – мотнул головой здоровяк и Иван коротко кивнул в ответ.

– Считай, повезло тебе.

– Вы меня отпустите? – с робкой надеждой прошамкал Ваня и вздрогнул от ядрёного, мужского хохота. Ржали мужики, что держали под прицелом бывших его конвоиров.

– С какого перепугу? – удивлённо спросил шрамом меченый. – Ты теперь наша законная добыча.

– В чём же тогда везенье-то? – нерешительно пробормотал Иван, всем видом демонстрируя, что это действительно просто вопрос. Упаси Род – никакого сарказма.

– А на-ка вот, держи, – мужик сунул ему в руки короткоствольный, тупорылый автомат с длинным, изогнутым магазином.

– Имеешь возможность отомстить по случаю. Не каждому такая удача случается. Этим всё равно уже, кто их ухлопает. Да и нам тоже. А тебе приятно, вроде как. Только давай быстрее, не вздумай речи закатывать.

Иван неловко перехватил непривычное оружие, отметил мельком, как разит от ствола свежесгоревшим порохом. Поработала уже сегодня машинка. Рукоятка тёплая, только из чужой ладони, насечками в кожу не больно вцепилась. Пользоваться таким не доводилось ещё, но чего сложного? Здесь держи, туда дави. Глянул исподлобья на Лысого. Не пытается выглядеть героем, но и не боится, точно. Стоит, опустив голову, в ожидании закономерного окончания своей суматошной жизни. Именно так он, вероятно, его себе и представлял. Похмелье страшное, опять же. Тут уж действительно – скорей бы пристрелили. И не глядит даже, кто стрелять будет. Иван вспомнил доверчивые, испуганные глаза Лоры, хруст позвонков… Представил, как появится в груди Лысого аккуратная строчка дымящихся отверстий, как завалится безвольное тело, спиной в бездну. Чтобы только ножками и успел дрыгнуть, тварь такая! И к Маре, в заботливые ручки!

– Я не могу, – прошептал Иван, протягивая автомат владельцу. – Он заслужил, но я не могу. Не принято у нас так. Я астариец.

– Ну, а что, астариец, не человек, что ли? – удивился верзила. – Отомстить-то любому хочется, дело святое. А впрочем, тебе с этим жить, вот и мучайся, что случаем не воспользовался.

Он коротко махнул мощной лапищей и нестройный, ружейный залп смёл с обрыва вниз жидкую цепочку людей. Никто из них так и не проронил ни звука.

– Всё. Иди вон, к старому – поможешь трупы в пропасть скидывать. И одежонку себе какую-нибудь присмотри – не в трусах же тебе ходить.

– С покойников?! – натужно просипел Иван, с трудом сглотнув горькую слюну.

– А с живых не получится, не отдадут! – язвительно усмехнулся тот. – Так что, выбирать не приходится. А как закончите – в общую камеру. Не велика птица, отдельно сидеть.

– Айда, айда! – вчерашний дедок, тот, что по двору с ведром мотался, призывно помахал сухонькой ручкой. И голос у него оказался сухонький, надтреснутый, скрипучий.

– Иди сюда, парень. Тут вон, как раз твоего размера жмур таскается.

– Да что ж такое-то? – тихо простонал Иван, поднял опухшее лицо к молочно-серому, утреннему небу. – За что мне всё это?

– Нашёл время молиться! – возмутился дед и, не давая Ивану возможности задуматься, потащил куртку с ближайшего убитого бойца. – Чего вылупился? Тебе надо или мне?

Передёрнувшись от омерзения Иван напялил серую куртку, штаны с огромными, накладными карманами по бокам и растоптанные ботинки со шнурками. Один шнурок оказался порван посредине, но заботливо связан аккуратным узелком. Иван судорожно перевёл дух. Отчего-то бытовая, незначительная мелочь заставила грудь сжаться. Резануло по сердцу. Хозяину ботинок наплевать теперь на такие мелочи, узелок один на память и остался.

– Ну вот, – проскрипел дедок удовлетворённо, – а то ходишь тут в трусах, как придурок.

– А что здесь случилось-то? – нашёл Иван возможность задать закономерный вопрос.

– Что случилось… Куча пьяных мужиков, да все с оружием! Вот и случилось. Твои начали – им и отвечать, а суд у нас тут совсем короткий. Вон того давай, хватай с той стороны.

Иван послушно потянул за ноги следующего убитого, старый подхватил под руки и задом покорячился к обрыву. Так получилось, что всю дорогу до пропасти, глядели на Ивана прищуренные, бездонные глаза мёртвого Белки. А внизу, под обрывом, уже кружила, крикливая, пернатая, похоронная команда.

* * *

Просторная, общая камера занимала половину сарая, который Иван уже дважды обошёл за утро. Здесь оказалось прохладно и сумрачно. Узкие щели в стенах, под самым потолком, ещё при постройке надёжно запечатали железными прутьями устрашающей толщины . Они заменяли собой окна, одновременно и освещая помещение, и вентилируя. Вдоль одной стены аккуратно составлены трубчатые конструкции, в которых без труда угадываются разборные стеллажи – похоже, тюрьма свободно превращалась в склад и обратно. В зависимости от того, чем нынче богаты. И всё на этом. Лишь бетонный пол и люди на нём. Видимо, тюремщики не заморачивались комфортом сидельцев. Все люди: и мужчины, и женщины, и дети, сбились в кучу в одном углу, не разбредаясь по просторному помещению, инстинктивно жались поближе друг к другу, хотя это ничем не могло помочь. Скорее, просто чувствовали: не стоит выделяться из толпы, куда правильнее слиться с общей массой и не обращать на себя внимания. Тем, кто поступает разумно, выжить в плену удаваётся дольше.

Всего пленных тут сгрудилось человек двадцать, никто из них на Ивана внимания не обратил, не сделал попытки подойти, заговорить. Дернулись поначалу суматошно, закопошились, но когда поняли, что забирать никого не будут – успокоились. И вновь разлеглись на постеленных прямо в бетонной пыли замызганных куртках. Для Ивана они так и остались одним большим, слабо шевелящимся, безликим пятном. Даже просто поздороваться желание пропало.

Когда глаза свыклись с полумраком, Иван заметил, что один человек лежит отдельно. Причём так, словно люди изо всех сил стараются держаться от него подальше. Небрежно укрытый какой-то грязной рваниной до самого, остро торчащего, подбородка, он уставился на Ивана лихорадочно блестевшими глазами. Только они и выдают присутствие жизни в этой куче вонючего тряпья. Даже шишковатая, серая голова без волос выглядела безжизненным, ископаемым черепом.

Иван собрался подойти поближе, но замер, остановленный требовательным жестом высохшей руки живой мумии. Слов, правда, не понял – человек просипел что-то на логорийском. Иван вполголоса помянул Мару и всю её нечестивую мелочь – ну, не табличку же на груди носить, с просьбой говорить на унилинге!

– Простите, я не понимаю, – прошамкал разбитыми губами на общепринятом в Системе языке.

– Астариец! – неожиданно обрадовалась мумия и улыбнулась беззубым ртом. – Это замечательно! Ну, тогда принеси мне воды, уж будь так любезен. Вот в этом ковшичке.