Венец Логоры

Белка сунул к его губам горлышко фляги, убедился, что Иван глотнул хорошенько и хмыкнул издевательски.

– Полуфабрикат… Нормальный, сухой паёк. Для дальних рейдов – самое то. Весит мало, питательный. Я гляжу, вояки из вас, астарийцев, те ещё! Ладно, хватит болтать, идти пора.

Иван никакого сигнала не видел и не слышал, но весь отряд дружно снялся с места и вытянулся в привычную змею. Значит, действительно, пора.

* * *

К исходу дня забрезжил свет меж стволов деревьев, потянуло в просветы пьянящим запахом свежей травы, подсушенной солнцем, и распахнулась долина, сбегающая пологим склоном к далёкой, но звонкоголосой речушке. По правую руку, прижавшись одним боком к обрыву, а с другого прикрывшись кирпичной стеной, расположилось небольшое селение, крыш с десяток. Туда отряд и направился. Бойцы заметно повеселели, едва не бежали вприпрыжку, даже тяжёлое оружие полегчало вроде. Шеи, от загара чёрные, к земле не гнёт, как обычно, хребты не горбатит.

– Это ваш дом? – спросил Иван у Белки, который рвался к постройкам, словно собака к полной миске.

– Чего? – не сразу понял тот, но дошло вдогонку. – А-а-а… Нет, это перевалбаза. Но наша, конечно, чего бы мы на чужую-то попёрлись? Эх и отдохнём сейчас!

Отряд споро втянулся в распахнутые настежь ворота, но Иван заметил внимательный взгляд часового с каменной вышки. Видимо, прибывших здесь хорошо знали, иначе встречали бы не так беспечно. Подтверждая это, ворочался в амбразуре ствол тяжёлого пулемёта, разглядывая людей жутким, чёрным зрачком со следами копоти. Внимательно принюхивался. Похоже, нравились ему не все, и он по этому поводу не молчал никогда.

Внутри народу обнаружилось негусто – на виду, по крайней мере. Мотался от колодца к сараю и обратно хлипкий дедок с вёдрами, дымили флегматичные мужички под квёлым деревом. Впятером, кружочком. Две девицы в аляповатой одежонке, призванной возбуждать мужскую страсть, равнодушно оглядели обозначившийся фронт работ. Судя по отсутствию реакции на их подержанных, вчерашних лицах – видали и побольше.

– Сюда иди! – Белка ухватил Ивана за плечо, втолкнул в пустую клетку возле крепостной стены и захлопнул дверь. Сооружение оказалось странноватым: капитальная, кирпичная стена, железная, гремящая дверь, и при этом – отсутствующая крыша. Её заменяла массивная решётка из железных прутьев.

– Ну, а что ты хотел? – глаз Белки нагло блеснул в круглом отверстии двери. – Не хватало ещё убирать за вами! А так: дождичком промоет, ветерком просушит… Короче, до утра просидишь, а мы отдохнём пока от трудов ратных.

– Ну да, ну да, – тоскливо протянул Иван, разглядывая неуютное жилище. Два шага вдоль, два поперёк. Мебель – деревянный чурбачок у двери, туалет – ручеёк в жёлобе у дальней стены.

– До космопорта далеко ещё?

– Скажи спасибо, что пленных немного, – хохотнул Белка. – В иные дни по таким клеткам и по два десятка распихивали. Отдыхай. А до порта дня за три доберёмся. Так что, нагуляешься ещё, астариец.

Иван присел на чурбак и вздохнул долго, протяжно. Выглядывать в отверстие в двери никакого интересу – там облезлая стена сарая напротив, с чахлыми пучками травы вдоль потрескавшегося фундамента. От ворот то и дело доносились звуки прибывающих к вечеру отрядов. Всем хотелось провести ночь за крепкими стенами, с крепкими девками, под крепкие напитки. Пленных к Ивану не подсаживали, да и в соседних загонах двери не хлопали. Похоже, неурожайные выдались рейды у этого воинства. Или в другое какое место запирают, поди знай.

Как-то резко, без предупреждения, стемнело – словно покрывало накинули на маленькую крепость. Со скрежещущим, металлическим звуком захлопнулись створки ворот и легла на землю ночь: влажная, душная, а специально для Ивана, ещё и с запахом мочи из бетонного жёлоба. Накинув на голову капюшон, Иван скрючился в неудобном положении. Силился подремать хотя бы, какой уж тут сон, но держать при этом тело на весу не получалось. Плечо касалось стены, и в тело впивалась промозглая сырость, разом вышибая сон из организма. Хорошо, хоть руки связаны спереди, можно положить их на колени и навалиться грудью сверху. Хоть какой-то отдых. Усесться на землю даже в голову не пришло.

Из состояния болезненной дрёмы Ивана вывел отвратительный скрежет распахнувшейся двери. В тесный пенал клетки ввалились Лысый и Белка, встали по бокам. Третий, тоже из их отряда, не раздумывая, с ходу врезал Ивану сапогом в солнечное сплетение. Худое тело пленника впечаталось в стену и ссыпалось на землю вместе с пылью и красной, маркой крошкой. Он судорожно разинул рот, но вдохнуть не получалось – лишь звуки выдавливались невнятные, булькающие. Пока булькал, бойцы споро распустили узлы на верёвках, сняли ботинки, вытряхнули из брюк и куртки и вновь крепко стянули кисти рук. На этот раз, почему-то, за спиной. Лысый бесцеремонно подхватил полуобморочное тело под руки и взгромоздил на чурбак. Крепким, сивушным выхлопом изо рта шибануло – свежачок.

– Ничего, до утра и в трусах не сдохнешь, не зима. А там найдём тебе рванину какую-нибудь.

– Белка! – вымученно выдохнул Иван, с трудом спазм в горле задавил. – Ты же сказал, перед космопортом одежду заберёшь!

– Так слюнявчики цветастые кончились! – бросил тот в ответ, неряшливо выговаривая слова и пьяно съедая окончания. – Валюта, шуршулечки кончились, а ночь, зараза, ещё нет! Понимаешь? А без них не наливают, отчего-то, нехорошие люди!

– А чего ж трусы оставили? – криво усмехнулся Иван. – Тоже продать можно, хоть и не задорого.

От мощного удара ботинком в лицо, его с чурбачка словно ветром сдуло, улыбочку язвительную рифлёной подошвой стёрло. И на этот раз никто поднимать беспомощное тело не стал.

– Ты повонять решил, крысёныш? – проурчал Лысый абсолютно спокойным голосом, от которого, тем не менее, шарахнулись в сторону оба его дружка. Белка осторожно окликнул уже из-за двери.

– Да плюнь, Лысый! Тронем его, командир нас самих потом астарийцам продаст. На удобрения, для сыта! Айда лучше продолжим.

– Богам своим помолись! – Лысый от всей души врезал Ивану ногой по рёбрам, – чтобы они тебя научили сначала думать, а потом уже рот открывать. Тогда, авось, и поживёшь ещё.

Железная дверь с грохотом захлопнулась. Звук такой, словно по башке этой погремушкой навернули. Иван, извиваясь, точно змея искалеченная, сумел доползти до стены, уселся возле. Тяжело перевёл дух, судорожно всхлипнул. Наливалось тяжёлой опухолью лицо, слюна во рту копилась горьковато-солёная и расползалась по всему телу отупляющая боль от пострадавших рёбер. Земля, отчего-то, уже не казалась отвратительной, а стена – холодной. Вообще, как-то сильно изменилось мироощущение, после пары ударов ботинком. Грязным, тяжёлым – да по лицу. Совершенно не астарийские ощущения. Всхлипнул, подтянул поближе к животу острые коленки, уткнулся лбом и тихонько завыл от боли и жгучей обиды…

А ранним утром, когда в мутном молоке рассвета можно уже и щербинки на кирпичах разглядеть, мощно грохнуло внутри крепости. Тут же заметались от стены к стене заполошные вопли, захлопали, словно двери бесчисленные, винтовочные выстрелы, затявкали злобно автоматы, захлёбываясь очередями… Басовито и авторитетно вывел длинную строчку тяжёлый пулемёт с вышки и на этой ноте бедлам закончился. Воняло сгоревшим порохом и отработанной взрывчаткой, ветерок таскал и раскидывал седые космы дыма, орал кто-то нестерпимо-высоким голосом, выводя одну, бесконечную, пронзительную ноту. С негромким пистолетным хлопком закончилось и это. Робко вернулась в крепость сторожкая тишина, готовая в любую секунду вновь разразиться звуками взрывов и выстрелов. Иван не сделал даже попытки выбраться из угла. Рассудил: от него ничего не зависит – будет он сидеть, лежать или бежать. Хотя, когда рядом стреляют, умнее, всё-таки, лежать.

Через час, или около того, в клетку заглянула небритая, совершенно бандитская рожа с диким взглядом и длинным, уродливым шрамом во всю щёку. Глаза тёмные, волосы на голове чёрным ёжиком топорщатся, солью сверху слегка присыпаны. Нос мясистый, в голодный год троих прокормить хватит. Колоритный мужчина.