СинтеZ

В тот период её мир перевернулся с ног на голову, и она так запуталась, что перестала различать добро и зло, милосердие и жестокость. Единственное она знала наверняка: миром правят не деньги, не любовь и не похоть. Миром правит сила. Она достаточно находилась в подчинённых для того, чтобы не хотеть возвращаться в «рабство». Теперь она была сильной, теперь она правила.

– Убил, и ещё не раз убьёшь, если хочешь выжить, – Спектра не стала лгать, что дальше всё будет хорошо.

Она знала, что хорошо никогда не будет, если только мир внезапно не изменится, очистившись от людей-паразитов.

– Я запутался. Мы боремся за жизни людей, но сами их отнимаем. Почему? – он пытался понять истину, которую никогда бы не принял.

– А ты хотел всех спасти, не замарав рук? Так не бывает. Чтобы победить зло, приходится самому стать злом.

Спектра считала себя злом и не пыталась это скрыть, а, наоборот, ярко демонстрировала. Люди имели право знать, с кем связываются, будь то враги или те, кто пытались затесаться в друзья.

Каил поник. Внутри него происходило невидимое сражение между правдой и мечтами, и выжить способно что-то одно. Он не хотел становиться злом, но ощущал себя таковым. Это заставляло усомниться в правильности пути, на который он встал.

Предстояло решить, что хуже, действие или бездействие, которое в итоге может привести к негативному результату. Оставалось понять, за что он сильнее будет себя винить.

– В чём смысл?

Миронов хотел услышать вдохновляющую речь о спасении невинных или о благих намерениях. Ему было нужно то, что заставит встать и продолжать бороться, возложив на жертвенный алтарь свою душу.

Спектра наклонилась к нему и посмотрела в глаза. Его душа свернулась в комок от тяжёлого, отчаянного взгляда наставницы. Раньше Каилу казалось, что она смирилась со своей участью, и была довольна жизнью убийцы. Сейчас он понимал: с подобным мог смириться только безумец, а Спектра находилась в своём уме.

– Смысла нет. – она покачала головой. – Просто берёшь оружие, идёшь в бой и пытаешься убить первым тех, кто собирается убить тебя.

Спектра не стала обманывать. Правда в любом случае покажет своё лицо, а если он не готов посмотреть ей в глаза сейчас, то и в будущем не сможет. Разница в том, что со временем всё усугубится, и что сегодня может сделать сильнее, завтра непременно убьёт.

Миронов хотел кричать, что это неправда, но авторитет Спектры подавлял порывы к отрицанию. Оставалось молча принять жестокое умозаключение: в войне нет ничего благородного.

– Потом будет легче отнимать жизнь?

Каил нуждался в положительном ответе, который крутился в голове, однако, не был доказательным. Возможно, если бы его мысли произнесла Спектра и достаточно убедительно, то он непременно поверил.

Вопрос больно кольнул наставницу в естество. Пробудились воспоминания о том, через что пришлось пройти – о жертве, принесённой во имя силы и совершенствования. Жертва была несоразмерной с результатом, к которому в итоге привела. Наставница отдала все свои ордена и позабыла о достижениях, если бы это обратило время вспять.

– Нет, легче не станет, но ты научишься с этим жить, – в глазах Спектры появился блеск, отдалённо напоминающий неродившиеся слёзы.

Миронов раньше не лицезрел её печальной, без хитинового покрова и напускной агрессии. Сейчас он видел перед собой человека, которому не чужды слабости. Он видел её настоящую.

Спектра ощутила неловкость, будто обнажила не чувства, а тело. Причём во втором случае ей не было бы так скверно, как от того, что впустила человека в душу.

Она не могла оставаться здесь, рядом с ним, и вышла на улицу, где разыгралась метель. Каил не последовал за наставницей, чтобы не лишать её желанной возможности побыть одной. Он увидел в её взгляде больше, чем могли сообщить слова, и переживал, что она испугается душевной близости и закроется ещё глубже. Теперь он знал, что она скрывает некую тайну, личную трагедию, и видел, как это истязает.

Он бы отдал своё сердце, чтобы вернуть ей душу.

Миронов прислонился к стене и через отверстие в потолке наблюдал, как проплывают дымчатые облака. Он хотел отстраниться от мыслей и отречься от памяти, чтобы забыть об убийстве, о подорванной вере в правое дело. Чем сильнее он хотел, тем надёжнее впитывались воспоминания, как пятна грязи на белую рубашку.

Временным спасением оказался сон, который пришёл неожиданно и продлился всего несколько часов.

20 декабря. День

Из обители Морфея вырвал обеспокоенный голос наставницы:

– Вставай. Механик близко.

Поспешно открыв глаза, он заметил оранжевое свечение от запястья Спектры. Оно исходило из-под кожи от непонятной штуки в форме круга.

Спектра считала изобретение Главного – лихткарт, довольно полезным. Он всегда светился, если механики находились близко, а также показывал их количество и местонахождение с погрешностью в сто метров. Неоспоримым плюсом являлось то, что лихткарт нельзя потерять, так как устанавливался под кожу и не доставлял дискомфорта благодаря небольшому размеру. Спектра знала, что в его состав входит сталь и вещество под названием горникс. Эта светящаяся материя происходила не с Земли, а была извлечена из глаз механиков в период экспериментов. Интересным свойством горникса являлось то, что в отдалении от роботов он представлял собой бесцветную желейную консистенцию, но стоило механикам появиться в радиусе двухсот метров, как он тут же затвердевал и начинал излучать оранжевое свечение. При большом скоплении внеземных машин – мерцал. Это всё, что Спектре удалось запомнить из нудных рассказов Главного. Она предпочитала считать, что мужчина – колдун, лихткарт – магический артефакт, а не углубляться в научные штуки.

Для неё высокотехнологичные приспособления работали исключительно на волшебстве, а те, кто хоть чуть-чуть в них разбирались, определённо продали душу дьяволу в обмен на знания. Спектра не глупа. Многие считали её слишком умной для женщины, и это возглавляло ряд её недостатков. В отличие от прочих бойцов «Синтеза», она умела думать самостоятельно, из-за чего и происходили все её беды. Слишком сложно было ею руководить, хотя и на мудрёного дикого зверя найдётся управа. Жизнь сама преподнесла Спектре жестокий урок непослушания, а этим воспользовался Главный, и превратил свободолюбивую львицу в цепного пса. В особых случаях, для приручения собаки недостаточно бросить кость, а надо ещё и отобрать её впоследствии за плохое поведение, чтобы потом, до конца своих дней, животное боялось ослушаться и потерять оставшиеся награды.

Затушив огонь в камине, наставница вышла на улицу. Каил спешно оделся, и для защиты прихватил с пола арматуру – его пистолет теперь находился у Спектры и она, очевидно, не собиралась возвращать. Выйдя наружу, он встретил насмешливый взгляд наставницы: она представила, насколько забавно Миронов отбивался бы от механика этим «оружием».

– Собираешься этим защищаться? Ты своей соломинкой даже броню механику не поцарапаешь.

Когда Спектра отвернулась, Каил выкинул арматуру, однако, не хотел признавать свою ошибку.

– Ну хотя бы попытаюсь.

Он думал: зачем стараться, если это не ценят? Миронов чувствовал себя бесполезным и за это призирал себя. До встречи со Спектрой он растрачивал жизнь на пустые вещи вроде халтурной работы и самобичевания. Он всегда знал, что должен сделать нечто важное, но продолжал скитаться по барам, в поисках дешёвой выпивки и доступных женщин. Все его якобы друзья, ничем не отличались от стада безвольных животных, для которых не существовало ничего, кроме удовлетворения основных физических потребностей. Чувства были не в цене, они всеми способами осуждались, как нечто бесполезное, лишнее, вроде аппендицита. Всех, кто пытался мечтать, взлететь выше остальных – тут же опускали на землю и размазывали по асфальту. В колонии была в цене идеология: все как один, один как все. В колонии бродили люди-синонимы.