Страница 11 из 21
Вскоре, после бесприютно тяжких похорон отца, новый льор окружил свой гигантский термитник кольцами защитной магии, словно создав вокруг него незримую белую змею. Но все меры оказались напрасными – со смертью не поспорили бы ни льоры, ни Стражи Вселенной.
И вот уже почти сто пятьдесят лет Олугд Ларист, который выглядел все так же прекрасным юношей, нес бремя полного одиночества. Он почти не верил в себя после гибели отца. Лишь Юмги Окаменевшая сделалась его верным молчаливым собеседником. Лишь она казалась смыслом жизни.
«Я стану сильнее, я найду разгадку!» – твердил долгими днями и ночами Олугд, нежно обнимая безучастную статую. Порой ему казалось, что она все слышит, один раз почудилась слеза на каменной щеке. Но слеза ли или роса, выпавшая от вечной сырости медленно каменевших залов – не узнать. Он устал, смертельно устал искать ответ на загадку мироздания, над которой, так или иначе, бились остальные льоры.
Однако самые сильные из них – Раджед, Нармо и Илэни – погрязли в войне за портал в мир Земли. И их едва ли интересовала судьба родного мира, не больше, чем поношенный сюртук или сломанная вещь. А ведь если бы они объединили усилия! Хотя когда это удавалось льорам, если собственный отец Лариста в юности убил алчного родного брата на поединке? Так они и сгубили Эйлис, все вместе, каждый понемногу своей злобой. Каждый тянул на себя, стремился захватить для себя как можно больше земель и богатства, а в итоге ткань мира не выдержала, разорвалась, впустив неведомую каменную чуму из недр темной бездны, не иначе.
Достаточно молодой и все еще пылкий Олугд копил неискупимую обиду на всех этих напыщенных гордецов. Казалось, из-за них всех, из-за каждого, любимая Юмги застыла каменным изваянием, как и все ее знакомые да родные. Вскоре начали доходить слухи о каменеющих льорах. Тогда Олугд ощутил только мстительное удовлетворение: «Поделом! Думали, так избавиться от ячеда? Сами получите!» И он представлял, что в самом плохом исходе событий, почувствовав приближение каменной чумы, обнимет Юмги в тронном зале, прильнет к ее устам и застынет навечно вместе с ней, как монумент обреченной любви.
Но в нем все еще теплилась неугасимая надежда, что найдется способ все исправить. Годы текли хоть и долго, но незаметно, календари не переворачивались, род занятий не менялся: Олугд оттачивал мастерство боя, овладев не только магией, но и мечом в память о возлюбленной, и искал ответы в бесчисленных книгах. Управлять линиями мира он так и не научился, гадая, из-за чего ему не хватает мастерства. Если бы рядом оказался верный наставник! Но больше ста лет Олугд говорил только с каменной статуей Юмги.
– Я верю, что ты жива. Ты проснешься! Обязательно проснешься, – повторял он вечный девиз своей отшельнической жизни.
Ветер загудел с новой силой, и Олугд нахмурился, отходя от статуи, поправляя полы синего кафтана до колен: «Что же так завывает? Или принесло опять кого-то? Ну, уж нет! Вам не сломить меня!»
Дурные предчувствия вечно подтверждались: защита башни загудела и содрогнулась. Судорога прошла сквозь зачарованную породу, со сводчатого низкого потолка посыпалась пыль, предупреждая о враждебном вторжении. Олугд инстинктивно загородил собой Юмги. Пусть каменная, но льор воспринимал статую как саркофаг для спящей внутри девушки. Пусть она в иные времена первой кинулась бы в гущу боя, ныне приходилось защищать ее. В голове Олугда билась нервозной пульсацией жестокая убежденность и противление злому року: «Я не имею права умирать, пока не разгадаю тайну чумы окаменения, пока не расколдую Юмги и остальных. Я не имею права!»
Скрежет и неразборчивый вопль разрываемой магической сети прорезал пространство. У Олугда перехватило дыхание, руки и ноги похолодели, а в горле встал предательский ком. Но он глядел на неподвижное лицо Юмги – его идола, его смысл существовать – и подавлял непрошеный страх. Вот уже сто лет не приходилось ему сражаться, хотя он жил в немой готовности, что рано или поздно вторгнется жадный яшмовый льор или же янтарному взбредет в голову осуществить старую месть за сочувствие к восстанию ячеда.
Но алые языки пламени, покрывавшие стену в месте будущей бреши, подсказывали, что пожаловал Нармо Геолирт. И ожидать пощады не следовало. Доходили слухи, передаваемые эхом разговоров по незримой магической сети, будто яшмовый чародей был тяжело ранен и потерял часть своей силы. Но его часть обычно равнялась по могуществу всей магии башни самого маленького льората.
Олугд обнажил меч-катану, готовясь к неизбежности. Он вспоминал все боевые стойки, усиливая оружие магией талисмана, заключенного в небольшое серебряное кольцо.
Шум нарастал, но внезапно все стихло, словно некая тень отлетела, но не от невозможности пробиться, а чтобы разогнаться для решительного удара. Камни брызнули фонтаном, порождая катастрофический скрежет разрываемой физической материи и незримой магии. Олугда опрокинуло, закружив в вихре, откидывая к Юмги. На статуе лежали особо плотные защитные чары, под сенью которых и укрылся льор.
«Он сильнее… Он все еще сильнее», – с ужасом понимал Олугд, отчего кружилась голова и пересыхало во рту. Если он и слышал когда-то о настоящем страхе, то до той минуты не догадывался, что значит в полной мере испытывать его.
И нигде не обнаруживалось спасителя или хотя бы союзника. Малахитовый льор Сарнибу находился слишком далеко, а тихий молодой, ста лет от роду, сосед сам едва избегал страшной участи. Его башню накрепко запеленали в магическую броню заботливые родители, которые пали жертвой войны льоров, когда их сыну Инаи не исполнилось и десяти лет. Впрочем, Иная Ритцова, цаворитовый чародей, обладал неслабой магией: их фамильный талисман давал власть над сном и явью. Так что любого, кто намеревался проникнуть в башню, настигал беспробудный тяжелый сон. А у Олугда Лариста от всех знаний и фамильных артефактов не осталось ничего, способного защитить от нападений Нармо.
Камни все сыпались из стены, словно красное пламя пожирало породу, проедая путь, как гигантский плотоядный червь-паразит. Олугд заставил себя встать, вновь сжимая светившуюся синим катану. Страх проникал под кожу черным дымом.
Двести пятьдесят лет – и все в башне. А Юмги хватило пятнадцати, чтобы сделаться закаленным бойцом. Олугду казалось, словно он слышит голос возлюбленной, он намеренно вспоминал все ее насмешки над изнеженностью принца, намеренно воскрешал в голове день смерти отца, чтобы закипела ненависть, способная сокрушить ужас. Но нестерпимый холод все равно пробирал волнами озноба, а заостренный кончик меча неправильно подрагивал. Лезвие разделяло пространство на две половины, две изолированные картины. Ожидание удара тянулось вечность.
Внезапно пламя сменило цвет, сделавшись грязно-фиолетовым. Лицо Олугда исказилось от неприятного удивления: «Это неправильно! Яшма так не может!» И он попытался вспомнить, где говорилось о сменах оттенка магии. Загадкой оставалась и непобедимость династии Геолиртов, потому что кровавая яшма, несмотря на устрашающее название, не несла разрушительной силы, уж точно не умела прорываться сквозь глухие стены. Но понять, в чем подвох, Олугд не успел: следующая волна энергии вновь едва не опрокинула его навзничь. Он устоял, решительно расставив ноги. Осыпавшаяся отовсюду пыль скрипела под подошвами мягких сапог, усугубляя повисшую тишину.
И, наконец, обрушился первый удар! Но враг показался не из бреши в башне – он подло атаковал со спины, вынырнув с противоположной стороны!
Олугд успел развернуться и нанести ответный удар сверху вниз, резко рассекая воздух, встречая сопротивление пяти острых лезвий. Олугд обругал себя за недальновидность стратега. Конечно же! Нармо использовал отвлекающий маневр с разрушением стены, слишком явный и устрашающий, а сам тихо пробирался через сплетения магии с противоположной стороны. И все же это не объясняло фиолетовый цвет пламени. Впрочем, раздумывать времени не оставалось: красные лезвия вспороли воздух за миллиметр от правого уха, цикроневый льор вновь уклонился, стремясь нанести удар катаной, но лишь заслоняясь ею.