Страница 33 из 81
— Не считай меня дураком! — выплюнул Супрядкин. — Я прекрасно понимаю, что если поставлю перед Юлей вопрос ребром: если ты рожаешь ребенка, то мы разводимся, она пожертвует счастьем материнства, чтобы сохранить статус замужней женщины. Но муж у неё точно эфемерный. Юля хороший человек, ты была права, но мне она не нужна. Я однолюб, вот хочешь верь, хочешь нет. Такое бывает. Мне нужна ты со всей своей дурью.
Я еле сдержалась, чтобы не спросить, а чего он так уверен, что мне до сих пор нужна вся его дурь?
— Но я не нужна Богдану. Ты этого не понимаешь?
— Я все прекрасно понимаю. Но и мать, улюлюкающая с младенцем ему не нужна. В чем твоя проблема, Надя? Я не собираюсь говорить ему всю правду. Может, лет в восемнадцать, не раньше. Но парню в двенадцать уже не нужна материнская сиська. Ему наоборот хочется свободы от материнского контроля. Тебе не нужен маменькин сыночек, я это прекрасно понимаю. Богдан до трех в школе, потом секции, потом он в телефоне сидит и все, потом спит без задних ног. Он тебя не стеснит. Я куплю большую квартиру, если еще и Оливка с нами остается на неопределенный срок, чего я никак не могу понять…
— Она боится жить одна, — вставила я, хотя не была уверена, что услышала в Лешкином голосе вопросительные нотки.
— Я тоже боюсь жить один. Я жил один все эти годы, Надя, как ты этого не понимаешь? Я завидовал твоему счастью и не понимал, почему тебе без меня так хорошо? Скажи, что я делал не так?
— Мало занимался дочкой, — ответила я, не задумываясь, а стоит ли вообще отвечать. Может, этот вопрос риторический. — И женой.
— А ты много мной занималась?
О, вот тут не риторика! Тут наезд чистой воды.
— А ты бы чаще домой приходил!
Мне всегда есть, что ответить.
— А жила бы ты на что?
Наши взгляды приклеились друг к другу, как две жвачки — не оторвать. Да, мы изжевали друг друга и выплюнули. Одна жвачка попала на стул, на который села Юля и прилипла. Залипла на красивую жизнь, которую ей дали чужие деньги. Закрывала глаза на мужчину, который приходил от другой и отворачивался к стенке на ее скромные попытки предложить толику семейной ласки. Почему мне ее сейчас жалко, ну почему?
— Это неправильный ответ, — выдохнула я свою усталость от непонятного разговора о том, чего не было и не будет. — Мы жили с родителями и были счастливы. Счастье возможно не только в ресторане с креветками, но и дома со сковородкой жареной картошки. И скажи мне, что это не так!
— Нет. Невозможно. И я знал это всегда. С того самого лета, когда мы увидели с тобой, как живут нормальные люди. И я дал себе слово дать тебе все это. Тебе, Надя. Не Юле. Я всю жизнь вкалывал для тебя и наших детей. Я не хочу детей от другой женщины. Я не хочу другую женщину. У меня есть одна — ты. И мне реально обидно, что ты этого не ценишь.
— Я ценю. Я, кажется, помогала тебе всем, чем только могла, пока ты не посадил меня дома делать то, что я делать не умела. Быть матерью. Я не могла ей быть. Как ты не мог быть отцом. Ты просто зарабатывал деньги на подгузники и финское детское питание. Все, больше ты ничего не делал для Оливки. Да, ещё носил на пальце кольцо, очень мило…
— Ты вот зачем все это сейчас говоришь?
— Затем, что Юля — действительно мать для Богдана. Она вырастила его с пеленок…
— Сейчас она просто его водитель. Я найму водителя. Тебе не потребуется его развозить по секциям. Это я тебе обещаю.
— Ты ничего не понимаешь, ничего…
Как объяснить это мужику? Да никак!
— Богдан любит ее. Ты не любишь, а он любит. Ты не видишь внутри, только снаружи: красивая квартира, красивая машина, красивое платье, вкусная еда — у нее все есть, мани-педи, спа, курорты… Чем она вообще может быть недовольна? Ты дал своим женщинам то, что увидел мальчиком у других в рекламе и решил, что в этом состоит женское счастье. Да, с мужской задачей дать все это женщине ты справился на ура. На пять с плюсом! Закончил школу современных мужей с отличием. Жаль только мы с тобой только по бизнес-центрам шлялись, и ты не знаешь, что такое быть папой. А я — как быть мамой. Я родила, потому что беременными не остаются. Но я не была готова к материнству. И сейчас не готова ко взрослому Богдану. Почему же ты это не понимаешь, почему?
— Я все понимаю, — оскалился Лешка. — Только ты не понимаешь, что взвыла бы без денег. Имея их и жалуя с барского плеча шубу, можно говорить, что деньги фигня, и лучше бы ты дома на диване лежал… А я знал, что меня теща сожрет, если я зарплату не принесу. И ты предпочитала не замечать, как мне тяжело. Да, ты писала мои курсовики, только мне нахрен этот диплом не пригодился. Его мать на стенку под стекло повесила. Но спасибо тебе за него огромное. И за литры сваренного кофе. И за детей спасибо. Я не устаю тебя благодарить, только ни черта не слышу в ответ.
Я стиснула зубы — на них скрипел сахар льстивых слов.
— Я не думала, что мужики любят ушами.
Лешка усмехнулся.
— Да откуда тебе знать мужиков… Меня ты за мужика никогда не считала. Я так, машина для зарабатывания денег. А от маленького Богдана ты сама отказалась. Не хочешь узнать его поближе? Не мужское это дело подгузники менять. Ему здоровый сон нужен. К Юле он будет обедать приходить. Ну? Хватит уже молчать! — почти рявкнул Супрядкин. — У Юли женские часики тикают, а у меня мужские. Я хочу жить с тобой не приходящим мужем. Так неровен час ты себе любовника заведешь, — усмехнулся он.
Сердце сжалось, но не до боли. Любовника у меня больше нет. И о нем Лешка все равно никогда не узнает. Я же столько лет не предъявляла ему претензий по поводу выполнения супружеского долга в отношении Юли.
— Уговор?
Лешка протянул руку, но я не подала свою.
— Я не решаю за других людей, — с трудом провернула я языком, чтобы не выматериться. — Я жду звонка от Юли. Богдан — ее сын, не мой.
— А я хоть твой муж?
Супрядкин ухмылялся, но наигранно.