Страница 31 из 81
Супрядкин выглядел злым даже внешне, хотя в силу профессии умел прекрасно контролировать эмоции, а тут и галстук ослаблен, и браслет от часов расстегнут. Он еще тряс часами, точно погремушкой — нервишки? Или это звоночки, которые я если и слышу, то точно не понимаю. Объяснений с меня не потребовали — не успели. Официантка, не дожидаясь команды от постоянного клиента, принесла поднос с едой, будто все девять минут моего опоздания стояла с ним на старте. Сервис выше всяких похвал.
— Я взяла такси. Думала, уж на такси точно не опоздаю.
— Ешь!
Это было сказано, точно команда Шарику. Стало даже противно, но я взяла ложку, потому что суп оказался луковым, мой любимый в этом кафе.
— Может, поговорим сначала? — смотрела я в холодные глаза Супрядкина.
— Я лучше поем. Не знаю, когда еще придется.
— Что так, тебя дома кормить перестали? — спросила я, чувствуя неприятные покалывания в боку.
Захотелось сменить позу, но нога приклеилась к другой: ляжки вспотели, точно на дворе было лето. Нет, за окном холодно и противно, а на душе страшно от новой информации, которую грозятся обрушить на меня, точно снежную лавину. Лешка не кричал, но в горах бывает довольно даже самого тихого шепота. Он стучал ложкой громче, чем я зубами — от страха. Только проблем в его семейной жизни мне сейчас не хватало!
— Я сам есть перестал, — отчеканил он, прожевав крутон.
С полным ртом он никогда и не говорил.
— Не тяни кота за яйца. Сам сказал, что времени мало.
Я смотрела на него в упор и гадала, это меня тошнит от Лешкиных интонаций или все же луковый суп протух?
— Наверное, действительно мало, — он усмехнулся. Или даже оскалился. Верхняя губа поползла вверх только в левом уголке рта. — Какая средняя продолжительность жизни мужчин в России?
— Я не хочу говорить с тобой о погоде. Что у тебя стряслось?
Он не изменился в лице — наверное, гипс по природе своей лишен эмоций и теплоты, а от Супрядкина несло могильным холодом. Давно я подобного чувства рядом с ним не испытывала: обычно меня наоборот бросало в жар, как на югах.
— Нет, все же скажи, сколько мне примерно осталось жить?
Боже, он к врачу сходил? У него чего-то страшное? Рак? Или…
— Ты к цыганке, что ли, сходил? — попыталась улыбнуться я.
А что — мы часто проверяли свои карманы по молодости, когда на Невском проспекте в троллейбус вваливалась толпа цыган. Ну, а гадать по руке в наше время умели все нецыгане — даже ручкой прочерчивали линии на руке, чтобы уж наверняка. Хорошо еще линейкой не измеряли! А сейчас даже не вспомню, которая из линий линия жизни.
— Я пытаюсь говорить с тобой серьезно. Мне сорок четыре года.
— Будет, — перебила я. — У тебя что-то болит? — добавила с опаской в голосе.
Уже хотелось все знать — проглотить горькую пилюлю и жить дальше. Если, конечно, это не мышьяк?
— Да. — Пауза. — Душа. И давно. Я хочу снять с нее грех.
Я смотрела в его глаза, точно выточенные из морозного стекла — Супрядкин, козел, ты сейчас меня до инфаркта тут доведешь!
— Грех у нас общий.
Приехали… К попу, что ли сходил? Но уточнить я не успела. Супрядкин просто пытался говорить с расстановкой, но без чувств, и без толку. Рубить, так с плеча. Говорить, так говорить, а не растекаться мыслью по древу.
— Ты не думаешь, что Юле нужно родить собственного ребенка?
Я захлопала глазами — нет, без слезинок, и даже без реснички: просто от удивления!
— А я-то тут при чем? Это как бы ваши с Юлей дела…
— У меня нет с Юлей никаких дел. Отдельно от тебя. Договор у нас общий.
Я уронила ложку на край тарелки и выругалась. Коротко, но зато громко — и плевать на окружающих.
— Она не моя, она твоя жена.
— Бывшая, — отрубил Лешка.
А я, на сей раз без нецензурных слов, откинулась на спинку стула. До того сидела как королева, проглотив швабру, которой думала замести чужой сор обратно в чужую избу. Но мне его высыпали прямо на вымытую к свиданию голову.
— В плане?
— В прямом. У Юли тикают часики, и она уже год намекает на необходимость ребенка. Я ответил, что у меня уже есть двое и собака. Но я не буду против, если она родит себе ребенка. Только он будет не от меня и без моей фамилии. Ты чего молчишь?
— Я слушаю, — ответила я по слогам, не в силах разложить по полочкам услышанное. — То есть как сама? У нее кто-то появился?
Мой мозг сейчас взорвется — вот те и весна, всех попутала на измены… Вот такая, блин, вечная молодость…
— Нет. Я оплачу ей ЭКО с донором. И буду ей помогать. Все-таки невозможно заставить бабу найти работу, когда пятнадцать лет она не работала. Ты понимаешь, о чем я?
— То есть ты считаешь, что я не работаю?
Вот какого хрена сейчас приплетать тут мое содержание? Это он Оливку науськал? Типа, на двух баб ему не хватит денег?
— Я про свой развод! — почти что выкрикнул Супрядкин тоже после смачного ругательства.
— То есть ты… Э… Свободен, так, что ли?
Когда ты уже будешь говорить со мной, как человек? Когда?! А то у меня все нецензурные выражения даже в мыслях закончатся!
— Еще нет. Я не мог подать заявление, не поговорив с тобой.
— А при чем тут я? — уже как-то истерично взвизгнула я, нервно дергая плечами.
— У нас с тобой вообще-то сын имеется от этого брака. Мы должны заранее решить, как мы его воспитываем.
— Мы?