Страница 18 из 81
— Мам, ты что, без меня поужинала?
Оливка завалилась со своим котом на диван как была в офисной одежде, по привычке вытянула — или, по ее же словам «протянула» — ноги и уставилась на обеденный стол. В арке, точно в рамке картина маслом, красовалась моя почти что допитая рюмка клюквенной настойки и рядом с ней высилась почти пустая бутылка.
— Нет, жду тебя…
Я повернулась к шкафчикам за тарелками, и дочкин громкий вопрос угодил мне выстрелом между лопаток:
— Ты что тогда, на голодный желудок пьёшь?
— Я разве пью? — не обернулась я и захватила из ящичка вилки с ножами. — Я нервничаю…
— Мам, в чем дело? — шагнула Оливка к столу вместе с котом, но я выставила вперёд руки, полные столовых приборов.
— Кота на место и руки мыть! — скомандовала таким тоном, чтобы дочь не думала тащить кота за стол.
Соломон имел наглость лезть ей в тарелку. Пока я не вижу, пусть делает, что хочет, а у меня аппетит отшибает при виде такого сотрапезника.
— Не игнорируй мой вопрос! — все же не проигнорировала просьбу Оливка.
Его Величество Засранец был отправлен на диван. Чужой. Не свой. Не в ее комнату, где она освободила для него в шкафу целую полку. Не знаю, но меня раздражал ее питомец — наверное, потому что многое знал про свою хозяйку, но молчал. С ней заодно!
— Ты игнорируешь мой, я игнорирую твой… вопрос! — выдала я довольно грубо, чувствуя, как закипаю, чего прежде не позволяла себе с ребёнком.
Но Оливия больше не ребёнок. Давно не ребёнок. И две взрослые женщины на одной территории жить не могут… Не подминаясь друг под друга. Но почему затыкаться должна именно я? Кормить, убирать и прочее?
Я поставила на стол сырое-яблочную запеканку в лаваше. Мягкую, таяющую во рту, безумно любимую Савкой. Ну, это было открытие последнего года: быстро, сытно и вкусно. С двумя мужскими ртами я начала уставать от разнообразной готовки. А с одним дочкиным — от количества сжигаемых нервов на масле, щедро подливаемом ею каждый день в огонь моих сомнений в правильности выбранной позиции невмешательства.
— Мам, ты сколько выпила?
Я подняла глаза от стола, на котором все стояло ровно и красиво и не было теперь ни рюмки, ни даже бутылки.
— Ты почему спрашиваешь? Тоже хочешь выпить?
Оливка сжала губы, и потому ее ответ прозвучал плевком:
— Нет! Пытаюсь понять, чего тебя так несёт?
— Меня? Интересно в какую сторону: вправо или влево?
Я села. От нервов дрожали ноги. Мне сделалось не только морально, но теперь и физически плохо.
— Или тебя не устраивает, что твоему коту тут место указывают? Что ещё тебя раздражает?
Оливка так и не села на стул и сейчас оперлась на столешницу двумя руками:
— Это, кажется, я тебя раздражаю.
— Не ты! — и все же я ткнула в дочь пальцем. — А твоё поведение. Взрослый человек не вваливается ночью в дом другого взрослого человека с котомками и котом, не отвечая на закономерный вопрос: что случилось?
Оливка села на стул, открыла рот, но слов пока не нашла: может, те и летали в воздухе, но она явно заглатывала не те.
— Я сказала тебе, что мы с Сашей расстались. Не сказала разве?
— Нет, ты не сказала. Ты просто ввалилась среди ночи ко мне в дом, вот, что ты сделала. И не отпирайся!
— Отлично! — Оливка снова всплеснула руками. Очень драматично. Она, кажется, действительно не видит ничего криминального в своём поведении. — Я говорю тебе сейчас: мы с Сашей расстались.
— Почему?
— Почему… — не сделала она паузы, передразнив мой тон, — … ты требуешь от меня подробностей?
— Мне не нужны подробности. Мне нужны факты! И не надо заливать про квартиру, которую ты оставила ему, пока он не снимет жильё. Играть в хорошую за чужой счет очень легко!
— Поэтому я и просила тебя ничего не говорить папе. Я не хочу, чтобы он выставлял его из квартиры.
Оливка повысила голос. Я заговорила ещё громче:
— Я имела в виду себя! И с какой стати твоему папе выставлять Сашу? Он что, не может войти в положение молодого человека? Или пару лишних штук делают его бизнесу погоду? Почему ты не могла открыто поговорить с отцом?
— Да потому что я не могу открыто говорить с человеком, который меня бросил! — выпалила дочь.
Эврика! Наконец-то она прокололась.
— Так все-таки Саша ушел…
Я не успела даже поднять голос до вопросительной интонации, так скоро Оливка перебила с запалом:
— Я про твоего бывшего мужа говорю!
Я замерла, а потом сжала кулак, но не стукнула им по столу, только свела вместе лопатки.
— Твой отец тебя не бросал. Ты не знаешь, что значит, когда бросают детей. Он ушёл от меня.
По губам Оливии скользнула саркастическая ухмылка:
— Ты постоянно защищаешь Алексея Михайловича, потому что он тебя содержит? Потому что за десять лет ты так и не нашла в себе мужества стать независимой? А если он перестанет платить? Что ты будешь тогда делать?
Я сжала губы. Хотела б молчать, но не могла:
— Почему ты так говоришь со мной? Я вообще-то твоя мать.
— А я — твоя дочь, но ты же позволяешь разговаривать со мной, будто я отброс с улицы?
Кого куда понесло? Не меня уж точно…