Князь

Свет практически не попадал в подземелье. Проветривалось оно так же слабо. Несколько дыр, похожих на окна, были расположены между несколькими темницами. Благодаря им воздух более-менее проветривался, а солнечный свет освещал только малые участки коридора. Сами темницы не освещались, однако рядом с ними висели фонари с излучающим свет волшебным камнем.

В углу каждой темницы находилась дырка. Изначально, никто не решался к ней подходить, но то было отверстие для того, чтобы справить нужду. Сначала все терпели, однако за целый день терпеть было уже не в силах. Дырка была лишь дыркой, по которой все проваливалось дальше вниз, однако это не спасало от нарастающего, застоявшегося запаха, в котором не только было сложно есть принесенную пищу, но и даже просто дышать.

Прошло по меньшей мере 12 часов, прежде чем наступила ночь. Здесь под землей было совершенно не ясно, какой сейчас час и время суток, так как даже солнечный свет из дыр в потолке не попадал в поле зрения тех, кто находился за решетками. То, что была ночь, можно было догадаться только по тому, что большая часть детей начинала засыпать. И в какой-то момент к темнице подошел надзиратель. Он достал кнут, показав его всем на обозрение и облокотился о решетку, став разглядывать пленников. Дети подняли на него взгляды.

— Вы должны понимать, с тех пор как вас поймали, вы стали безымянными рабами. Теперь вы словно никогда не существовали, и вас больше никто и никогда не примет за людей. С того момента, как вас сюда привезли, вы будете воспитываться как боевые рабы и продаваться путешественникам. И первое правило, которое вы все поголовно усвоите: «Раб должен слушаться». Прямо сейчас и начнется ваше обучение.

— А разве твой господин сказал, что оно начнется через неделю? — воскликнул тот самый мальчик, который успокаивал всех.

— Что, самый дерзкий пизденыш? Ну… ненадолго. Так… Кто тут из вас самый симпатичный? — произнес он и снова начал осматривать каждого заключенного, чем перепугал большинство пленников.

Просмотрев всех детей, он остановился на одном из самых напуганных — мальчике полукровке, прижимающемуся к стене. Он не был таким же Астамцем, как и все остальные. В его внешности была странная притягательность. Мужчина уже было улыбнулся, сделав выбор, но его привлек прожигающий взгляд с другой стороны темницы. Тот мальчишка единственный, кто прожигал надзирателя взглядом, и ему это не понравилось. Выпрямившись мужчина произнес:

— Слишком уж ты дерзкий раб. Раз уж так хочешь, ты будешь первым. Я вышибу из тебя всю эту непокорность.

Надзиратель ударил кнутом по каменному коридору. Звонкий, ужасающий хлопок раздался эхом и словно врезался в уши детям. Скрутив его в руке, мужчина открыл дверь темницы и вошел внутрь. Он схватил мальчика за руку, и как бы тот не пытался вырваться, увел за собой.

Их уже не было видно, но слышно как кричал и ругался тот мальчик. Его голос, как и удар кнута, отталкивался от стен и достигал ушей всех в темнице, звонким эхо. И этот голос несколько очень долгих минут кричал и ругался, а потом наполнился странным треском. Ругань заменилась мольбами, и плачем, и раздирающими душу стонами.

Дети плотнее прижались друг к другу, забившись в один угол, и даже те, кто не хотел ни с кем соприкасаться, уже сам, под звуки устрашающих голосов, с ужасом прижимался к остальным.

Тот мальчик вернулся под утро. Его бросили ко всем, как обычную тряпку. Дети побоялись подходить, так как испугались состояния, в каком тот вернулся. Промедлив, к нему подбежало только трое, один из которых маленький полукровка. Подойдя, у него перехватило дыхание, и он закрыл рот ладошкой.

Тому хоть и казалось обратное, но был еще жив, и даже в сознании. Однако взгляд смотрел в пустоту, он больше ничего не видел перед собой, даже обеспокоенные лица других детей. Его руки и ноги были в стертых алых ссадинах, похоже был связан. Тело покрывали ушибы и синяки, как и лицо, опухшие раздувшиеся губы, с трещинами из которых торчала запекшаяся кровь.

Как остальные не пытались привести его в чувство, и расспросить, так ничего и не вышло. Он не произнес ни звука. Даже весь следующий день, сидя у стены как безвольная кукла. Его действительно разбили, как хрупкий хрустальный сосуд, от былого пыла и дерзости ничего не осталось. Надзиратель, разговаривая с другими, не раз назвал его «первый раб». Теперь даже проходившие мимо, смотря на того, посмеивались, называя этим прозвищем.

Сидящий в углу полукровка сидел, уткнувшись лом в колени и прижимая кулаки с сокровищем к груди. С ночи он пытался успокоиться, но не получалось, ноги все так же тряслись, а руки, казалось, в своей тряске совсем перестали слушаться. Однако замотанное в рваную тряпку стекло, впивающееся в руки, не давало сознанию сойти с ума.

Ночью он был первый, кто увидел в каком состоянии, был «первый раб». Дыхание словно так и не смогло прийти в норму. Вспоминая лицо надзирателя, спину прошибал холодный пот. Тогда, в тот момент, когда мужчина выискивал кого взять, первым на кого упал взгляд был он сам. Он мог оказаться на месте первого ребенка.

Те крики и стоны, полные боли, мольбы о помощи, могли раздаваться из его рта. Мальчик зажмурился. Никогда прежде ему не было так страшно. И фраза «Раб должен быть покорным», мертвенно въелась в его разум и повторялась снова и снова, раз за разом. До тех пор, пока не наступила следующая ночь.

Надзиратель вновь вернулся, но в этот раз не один. С ним пришел отстраненного вида мужчина, он оглядел рабов быстрым взглядом и с неуверенностью спросил:

— Что? Вот эти? Мелкие же еще.

— Самый сок, — усмехнулся тот.

— Ну ладно, раз так настаиваешь. И кого возьмем?

И они уже вдвоем стали разглядывать имеющуюся новую партию рабов. Взгляд незнакомца остановился на полукровке, и он качнул головой.

— Эй, может вот этого?

Надзиратель посмотрел на мальчика, после чего перевел на своего собеседника, выражение его лица было такое, будто тот посягнул на его собственность. Однако второй этого не увидел.

— Нет. Парень уже был, давай девчонку.

— А это парень? — удивился тот.

— Ты ослеп, что ли? Бабу от мужика не отличишь?

— Да, — фыркнул тот. — Но экземпляр ничего такой. Тогда давай вот эту вот.

Он вновь показал пальцем. В этот раз на девочку, которая сидела ближе всех, она испугавшись вздрогнула.

— На лицо прям красавицей вырастит. Хочу увидеть, как оно изменится в самом пике процесса, хехехе.

Надзиратель усмехнулся. Он открыл темницу и вошел, схватив девочку за запястье.

— Нет! — воскликнула она.

— Ты забыла прошлый урок? Раб должен быть покорным. Будешь следовать этому, нам не придется тебя связывать, как первого раба.

Они увели ее, и все повторилось с новой силой. Дети закрывали уши, пытаясь не слышать криков. Полукровка сидел у стены, все также прижимая к груди колени. И в этот раз его спасло невероятное чудо. И сегодня это мог оказаться он. А значит завтра точно настанет его очередь.

Девочку без сознания принесли под утро. Она выглядела немногим лучше, чем первый раб. У нее на запястьях и лодыжках не было следов от веревок, однако имелись синеющие отметины больших ладоней и пальцев. Очнулась она днем, и со слезами на глазах, захлебываясь хриплым голосом рассказала все, что с ней происходило.

Мальчик полукровка в этот раз не подходил: он слушал все со своего места, в тишине темницы было слишком хорошо слышно шепчущий голос.

Следующий ночью это повторилось снова. И как он и думал, в этот раз выбор пал на него. Надзиратель пришел один, он даже не стал выбирать как прошлый раз. Мужчина открыл темницу и сразу подошел к тому, схватив мальчика за запястье, подняв и поставив на ноги. Тому хватило всего лишь мгновения, чтобы представить, что его будет ждать этой ночью от силы, что так безумно сжала его руку. В панике он попытался выдернуть кисть из каменных пальцев, но это было невозможно, и полный страха взгляд устремился на надзирателя.

— Что? Ты так смотришь, будто надеешься, что кто-то придет и спасет тебя.