На звук пушек

За минуту или две, что он смотрел на странные митральезы на колясках, ситуация на поле перед позициями кардинально изменилась. Рядом с пушками двух германских батарей не осталось ни одного канонира. Кто был убит, кто, ранен, а остальные разбегались кто куда. Понесли потери и батареи стоящие дальше, и сейчас ближайшая, из оставшихся, разворачивала свои орудия в сторону зловредных митральез. Но едва они развернулись, как прямо с поля послышались выстрелы. Жертвами стрелков стали по всей видимости командир батареи и другие офицеры или сержанты. По меньшей мере, на батареи поднялась суета, одно из орудий сразу же бахнуло куда-то в сторону поля. Впрочем, снаряд не нанес никакого вреда французам, разорвавшись далеко за тем местом, где прятались картечницы.

Теперь к стрекоту митральез присоединились ружейные выстрелы, звук которых отличался от ружей Шасспо. Причем стреляли не только из окопов в поле, но и, по видимости, если судить по хлопкам, доносившихся со стороны селения, с чердаков домов, а возможно и с колокольни церкви.

— Странная какая-то батарея, — резюмировал сосед, справа.

Дюпон только согласно кивнул.

«А Доминик-то поляк», — подумал Гаспар, вспомнил вырвавшееся у солдата восклицание.

Впрочем, поляки во Франции появились еще при Лещинском. На рубеже 18-го и 19-го веков во Францию хлынул целый поток поляков, убегающих с исчезнувшего в волнах истории Речи Посполитой. За ними последовали волны эмигрантов после каждого неудачного польского восстания. Но для Дюпона было важным то, что пять эскадронов польских улан не отреклись от императора и сопровождали его на Эльбу, потом высадились в бухте Жуан, и все до единого человека легли на поле Ватерлоо. Впрочем, никто не может превзойти французов в отваге — был уверен Дюпон. Французские кирасиры шагом, молча шли под Ватерлоо под пушечную картечь, исполняя приказ и зная, что никто из них не переживет эту атаку.

«Посмотрим, на что в действительности годны поляки», — подумал Дюпон, заметив, что со стороны тевтонов послышались звуки горнов, и черные квадраты батальонов пришли в движение.

Все это время правый фланг пехоты бошей находился под непрерывным огнем батареи митральез, но не пытался ни отойти, ни укрыться. К тому моменту, когда германская пехота пошла в атаку, странные коляски с митральезами успели зайти к ним во фланг и обрушить вдоль строя целый ливень пуль.

Здесь, современному читателю следует пояснить, почему подвергаясь интенсивному обстрелу, теряя каждую минуту десятки бойцов, германские батальоны оставались неподвижны. Дело в том, что этого требовали уставы всех армий мира того времени. Стоять и умирать.[7] Вот и стояли, и умирали. Как того требовал Устав. Не пытаясь залечь или укрыться. А когда раздался приказ идти в атаку — пошли, не смотря на потери.

Артиллеристы иное дело. Их не учат стойкости под пулями. От них требуют иные умения. Не удивительно, что там, где пехота стоит или идет вперед под пулями, артиллеристы стараются покинуть опасное место. Они привыкли к бою на больших дистанциях. Уставы всех европейских армий требовали при возникновении угрозы батареям, отводить их в тыл, под прикрытие пехоты. Было два исключения: французская и русская армия. Наполеон, сам артиллерийский офицер, приучил армию, что батареи должны стрелять, не считаясь с потерями. И если есть возможность, выдвигать пушки вперед, на выстрел картечи. А русские, как обычно, всегда полны неожиданностей. Устав российской императорской армии тоже требовал отвода орудий при первой для них опасности. Но никто не мог заранее предсказать, как себя поведут русские командиры батарей и рядовые канониры в том или ином случае. Вчера они выполняли требования устава, отводя пушки, а сегодня стреляют картечью в упор до последнего и бросаются с банниками на кавалерию.

Едва квадраты черно-мундирной пехоты стали разворачиваться в атакующий строй, над позициями митральез взлетела сигнальная ракета.

По сигналу стрелки покинули свои одиночные ячейки в поле и бросились к селению. Дюпон увидел, что в каждой ячейке сидело по два стрелка, один из которых был вооружен крепостным ружьем с телескопом[8]. А митральезы перенесли огонь с батарей на наступающую пехоту. И пока обстреливаемый полк перестраивался на бегу в шеренги, он потерял значительную часть своего состава и большинство офицеров.

К тому моменту, когда немцы приблизились настолько, что вступили в действие винтовки Шасспо, от шедшего на правом фланге передового батальона осталась едва треть. Но тевтоны не побежали. Они залегли стали продвигаться вперед, где перебежками, где ползком, используя как прикрытие любую кочку или рытвину.

— Упрямые. Гвардия, — раздался за спиной голос ротного. — Нелегко сегодня придётся корпусу.

Капитан Леру поднялся во весь рост и вскочил на какой-то перевернутый возок, чтобы его было видно с любого уголка сада.

— Солдаты! — громко прокричал он. — Вы солдаты 94-го полка, который бил немцев при Вальми, Аустерлице и Маренго. Считайте, что это поле — наш Аустерлиц, наше Маренго. Тем более, что там, — капитан указал рукой на восток, — за Сен-Прива, лежит не только Иерусалим, но и Маренго! А там, — рука указала на юг, — Москва и Лейпциг. На этом поле немцы найдут свою гибель! А солдаты 94-го полка будут гордиться еще одной победой.

Всю эту речь капитан произносил под аккомпанемент митральез. При этом он внимательно следил, как за реакцией своих солдат, так и за ситуацией на поле боя. И как только настал момент, он соскочил с импровизированной трибуны и произнес все так же громко, но уже деловым тоном:

— Нам не дана задача удерживать Сен-Мари. Мы дадим несколько залпов и отойдем к Сен-Прива. Приготовится к стрельбе!

Гаспар помнил, как писали французские газеты в начале войны, что прусский солдат идет в бой только из-за страха перед палкой своего капрала. Были или нет железные палицы у прусских фельдфебелей, Дюпон не знал. Но здесь, у деревеньки Сен-Мари, боши рядами падали под французским огнем, но продолжали упорно атаковать, невзирая на потери. Все поле было покрыто телами в чужих мундирах. Но они все шли и шли под французские пули. Плотными колонами с офицерами и знаменами впереди. Большинство легло во французскую землю в первые двадцать минут атаки. К тому моменту, когда пруссаки подошли на линию открытия огня, которая для их ружей равнялась 500 метрам, наступающий полк сократился едва ли не до батальона. И практически не осталось офицеров. Но это не остановило наступательный порыв. Они шли умирать и умирали, но выполняли приказ командования.

— Кажется, они все решили остаться на этом поле, — сказал ротный командир, и добавил. — Но, пожалуй, у нас на всех не хватит патронов.

Патронов не хватило. Как обычно, генералы не предполагали, что современный бой требует больше боеприпасов, чем они планируют. За несколько минут боя стрелки опустошили свои патронные сумки, и забрали всё, всё было у убитых и раненных товарищей. Благо потери оказались совершенно незначительными.

Благо немцы сперва ослабили натиск, затем залегли и стали пятится назад.

— Прекратить огонь! — скомандовал капитан Леру. — Бошей мы беречь не станем, а патроны поберегите.

Разрешение вести стрельбу на дальних дистанциях получили только стрелки[9]. А капитан послал посыльных к командиру полка с просьбой прислать патроны. Оставшихся не хватило бы и на десяток минут хорошего боя.

По всей видимости, заряды закончились и у батареи митральез. Картечницы прекратили стрельбу и в спешном порядке грузились на подъехавшие к ним фиакры, вызвав смешки у пехоты.

— Смотрите на этих гвардейцев! Они в бой отправляются на ландо, и из боя выходят на кабриолетах!

Впрочем, в этом подтрунивании не было зла. Все отдавали себе отчет в том, что без неожиданного, но столь своевременного вмешательства митральез, полку бы пришлось бы туго. И бог весть, сколько из зубоскалов лежали бы сейчас под яблонями, умолкнув навсегда.

— Смотрите! — воскликнул кто-то.

Артиллеристы-гвардейцы оказались хваткими ребятами. Они прихватили с собой одно немецкое орудие и целых два зарядных ящика к нему. Теперь они подпрыгивали на кочках позади фиакров с митральезами. Управлял упряжкой давешний рослый сержант-майор. Черный как смоль жеребец шел за орудием на длинном поводе.