Синтез

— Вообще, люди боятся свободы, — продолжал Купер.

— Своей? Сугубо индивидуальной? Боятся того, что они свободны? То есть, боятся они её, уже имея, или боятся её приобрести? — спросил Максим.

— Боятся приобрести, боятся столкнуться с ней.

— А как они сами могут определить нечто свое индивидуальное, как свободу, если кроме них этого никто не понимает? — спросил Максим.

— В том-то и дело. Люди всегда боятся неизвестного. А значит, не будут они ничего ни определять, ни стараться что-то понять…. Ну, в большинстве.

— А в меньшинстве? На мой взгляд, если свобода для каждого своя, то её приобретение процесс непроизвольный. То есть, в этом случае, в какой-то момент человек вдруг осознает, что он свободен. Ну, не определяет же он свою свободу заранее?

— Почему бы нет? — возразил Джон.

— Потому что, если кто-то определил для себя понятие свободы, пусть и, заявив о том, что она исключительно его, личная, то кто-то другой или другие, вполне согласятся с его определением, и эта свобода уже не будет индивидуальной.

— А зачем ему заявлять о свободе? — удивленно спросил Купер.

— Не о свободе, а о том, что это такое, свобода.

— Хорошо, зачем ему говорить о том, что такое свобода, если она его личная, и не похожа на чью-либо ещё?

— Так! Давай сначала. — Максим начал путаться. — Человек, каждый отдельно взятый человек, уверен в том, что он знает, что представляет собой его свобода?

— Не обязательно.

— Так как он определит, свободен он или нет?

— Он это почувствует, — как само собой разумеющееся сказал Купер.

— Значит, все-таки, никто не знает и, как следствие, не может определить свободу, свою ли, вообще ли.

— Думаю, даже определение свободы у каждого своё. Именно определение. Я имею в виду не формальное объяснение, а именно чувство.

— Одним, словом, все бессмысленно, собственно, как и наш разговор, потому как, я вообще уже не понимаю, о чем мы сейчас говорим, — разочарованно произнес Максим. — А где Акира, кстати?

— Вон, о чем-то с басистом нашим трет.

Когда Максим с Акирой приехали в клуб, выяснилось, что репетицию из-за отсутствия барабанщика на сегодня отменили и Акира просто, предварительно познакомив Максима с Купером, решил поговорить с каждым участником группы, благо отмена репетиции не являлась для них причиной покидать клуб, а наоборот, послужила поводом расслабиться за барной стойкой. Закончив беседу с Купером, Акира перешел к следующей своей жертве, оставив его с Максимом.

— Думаю, это потому, что свобода не только индивидуальна, но и условна, — продолжал Джон, — виски будешь?

— Давай, — согласился Максим, — хотя нет. — Он вспомнил про встречу на Триумфальной площади, до которой оставалось два часа. — Хотя, давай…

Купер ушёл и вскоре вернулся с бутылкой и двумя бокалами. Максим хотел было что-то спросить, но Джон опередил его.

— Акира не говорил? Этот клуб принадлежит мне. Мне повезло с родителями. В отличие от них, которым не повезло с сыном. — Он засмеялся. — Я не оправдал их надежд. Не пошёл по стопам отца. Он у меня успешный бизнесмен.

— И как же это ты?

— Да, в общем, не важно. Сказал ему «нет» и всё. Мы три года не разговаривали и не виделись. Я ушел с четвертого курса института в жизнь, так сказать. Познавал её со всех сторон. Он разыскал меня. У нас произошло длительное противостояние, после которого он понял, что сломать меня, переманив на свою сторону, не удастся. Тогда мне и пришла в голову идея о создании клуба. Я сказал отцу что, если он хочет, чтобы я занимался бизнесом, пожалуйста, но только тем, который я захочу. Долго я слушал его разъяснения о нецелесообразности, после чего он сдался и ссудил мне приличную сумму, благодаря которой я и клуб открыл, и группу собрал. Повезло! Управляющих нашел толковых. Я ж, честно говоря, не смыслю в этом ни черта, да и, собственно, не вмешиваюсь в организационные вопросы. Меня даже выручка, как источник дохода не особо интересует. Есть и ладно, хорошо, дела идут, деньжата какие-то капают. То есть капают не такие уж и плохие, надо заметить. Тут ведь и кабак, и сцена, и гостиница. И на «музло» наше в последнее время обратили внимание. Пошёл проект. Вот журналисты интересуются. — Купер засмеялся. — И не только.

— Не только что?

— Не только журналисты.

— А кто ещё? А, ну да, поклонники, — угадал Максим.

— Да, и что самое приятное, поклонницы. Но я не об этом, — загадочно произнес Джон и улыбнулся, — мы под контролем полиции. Точнее одного его замечательного подразделения.

— Дай-ка угадаю, — повеселев, сказал Максим, — там, где рок-н-ролл, там, кроме секса и алкоголя непременно присутствует это.

— Да, а кому легко?

— А если прикроют?

— Грозились. Ну, нет свободы. А ты говоришь…

— Что говорю?

— Да ладно, это я так. Можно бесконечно рассуждать об индивидуализации этого понятия, выстроить кучу теорий и предположений, но пока наше общество довлеет над личностью, рассматривать его можно, в лучшем случае, в самом примитивном виде.

— А какой у свободы примитивный вид? — полюбопытствовал Максим.

— Да что не возьми, всё будет примитивным видом. Путь к свободе через уход от зависимости. А зависят все и всё! Зависимость повсеместна и бесконечна. Зависимость подчиненного от начальника, рядового от офицера, бизнесмена от курса акций, жены от мужа, мужа от жены, больного от лечащего его врача, студента от экзаменатора, депутата от избирателей, урожая от погодных условий, и так далее. Я могу продолжать до бесконечности. Иерархия! Вся жизнь построена на зависимости. Ребенок рождается рабом своих родителей. Что он сможет один? Только умереть, поскольку он зависит от своего организма, который без сторонней помощи, помощи родителей, не справится с внешней средой. Он слишком слаб. Поэтому родители на правах сильных помогают ему в этом, одновременно подчиняя его своей воле. Его учат переворачиваться, ползать, ходить, говорить. Когда он взрослеет, ему навязывают свои идеи, мораль, этику, культуру. Его передают воспитателям, учителям. Он попадает под контроль общества. В общем-то, он уже находился под этим контролем сразу после рождения, так как родители его никто иные как представители, продукты этого общества, давшие обществу его, как будущий очередной продукт. Его никто не спрашивает о желаниях. Это не приходит в голову, поскольку так заведено. Я независим! Я не принадлежу обществу! Так может заявить лишь тот, кто всю жизнь провел в лесу, в полном одиночестве, вдали от людей.

— Как Маугли, — вставил Максим, — только в этом случае, человек будет зависеть от природы, то есть, всё равно от окружающей среды, только выраженной другим манером.

— Верно. Но это будет уже другая степень. Мозг его будет свободен от мусора этого общества.

— То есть, относительность свободы как-то можно рассматривать?

— Думаю, относительно можно рассматривать всё, что угодно. Только какой в этом смысл? Человеку, решившему найти свободу, не интересна относительность. Кстати, я говорю исключительно о человеке. Опустим общую зависимость всего от всего.

— Согласен. Будем думать о себе подобных, хотя, я люблю аналогии.

— Так можно долго ходить вокруг да около. Мы разумные существа. Я надеюсь, — ухмыльнулся Купер и, разливая виски, громко добавил: — Я считаю, только высшее существо способно понять и оценить свободу.

— А высшее, это, по-твоему, человек, или кто-то выше человека?

— Не знаю, — задумчиво произнес Купер, — за свободу?

— Ура!

Они выпили.

— Мне, вообще, порой кажется, что свобода — это сказка, придуманная исключительно для достижения локальных целей. Я много думал о том, каким образом может существовать общество, в котором каждого её члена можно с полной уверенностью назвать свободным.

— Анархия? — предложил Максим.

— Анархия, — задумчиво повторил Джон, глядя куда-то в пустоту.

— Это что-то бесконечно далекое, — мечтательно продолжил Максим, — какая-то утопия.