Синтез

— Вечность способна замереть?

— Вечность никогда не замирает. Вечность преображается.

— Почему человек не может ощутить вечность?

— Ему не позволяет память.

— Я вас не понимаю.

— Человек проживает одну жизнь, не замечаемую вечностью. Так он считает. На самом деле, эту самую жизнь не замечает он сам. Будучи обречённым с годами приблизиться к смертному одру, он, оглядываясь на бесконечное множество лет, прожитых человечеством, забрасывает свою жизнь в тень забытья, не слишком увлекаясь самой жизнью, как своим творением. Будучи уверенным в безысходности своего существования и его окончания, он, по большей части, подставляет себя под течение времени, и не пытается изменить ни время, ни течение, ни само свое существование.

— Но как можно это изменить?

— Есть разница между проживанием всей жизни, как единственной и последней и проживанием одного дня, как единственного и последнего в этой самой жизни. Многочисленное ощущение конечности жизни придает ей насыщенность и определенный смысл, если ты задаешься целью придачи своей жизни смысла.

— Но это лишь говорит о полной жизни, вернее, о наполненности, или насыщенности жизни. Но при чём тут вечность? И при чём тут память?

— Отдавая себя целиком деятельности в жизни, ты становишься её хозяином, а становясь хозяином своей жизни, ты способен разглядеть вечность. А память? Наверняка ты замечал, как иногда тебе кажется, что некая текущая ситуация тебе в точности что-то напоминала. И порой, не только её фрагмент, а вся целиком. Бывало такое?

— Не скрою, бывало, хоть и крайне редко, и в основном в ранние годы.

— Именно в ранние годы человек в большей степени открыт миру. Мир ему интересен. Он ещё не задумывается о том, что когда-то он перестанет существовать в нем.

— Напоминает о том, что эту самую жизнь он уже прожил? И не раз? И будет переживать её снова? Как это может быть?

— Можно же один и тот же фильм смотреть по нескольку раз.

— Но в фильме ничего не меняется! Жизнь тоже не меняется? Я должен…

— Нет. Ты не возвращаешься к исходной точке, и не копируешь свою жизнь в том же временном отрезке. Это было бы очень скучно и бессмысленно.

— Но вы же сами сравнили жизнь с фильмом.

— Фильм можно переснять, как и саму жизнь, переписав сценарий. Только память не дает осознать ошибки прожитой жизни и исправить их в жизни последующей.

— Тогда зачем это всё? Вы меня снова путаете. То есть, вы называете жизнь предыдущую и жизнь последующую. Но, это уже не вечность! Это разные жизни.

— Это разные пути.

— Я всё равно не понимаю.

— Живи с отдачей. Жизнь сама тебе даст знак, и ты сможешь почувствовать вечность. В этом нет ничего сложного. Главное, не отдать себя течению.

Свеча молчала. Тишина окутала замок теплом и нежной романтикой.

Часть X. Глава 1

На следующий день, после того, как Жанна побывала в гостях в замке Дракона, она давала последний концерт в округе. Перед выступлением, собираясь у себя в номере, она включила телевизор, стараясь отвлечься от испытанного ею накануне испуга, который не давал ей заснуть до тех пор, пока она не приняла снотворное. Но и во сне её преследовал таинственный огонек, мерцающий во тьме чёрного монолита замка, ей чудилось, будто это сверкал глаз Дракона, который следил за ней, готовясь выкрасть её из гостиницы и заточить в своём подземелье.

К полудню Жанна немного успокоилась, ночные страхи показались ей надуманными. Из-за туч выглянуло солнце, и его лучи проникли в номер Жанны, моментально подняв ей настроение и растворив мрачные видения. Но именно в этот самый момент совершенно другая напасть пошатнула её душевное равновесие. Напасть из другого мира, мира реальности. Диктор, вещавший из телевизора о последних событиях президентской гонки, сообщил о новом кандидате в президенты, стремительно набирающем голоса избирателей. И этим кандидатом был её отец, Филипп Роллан.

Дозвониться до отца ей не удалось.

«Почему он ничего мне об этом не говорил? — думала Жанна. — Ещё месяц назад ничего не предвещало его намерений. Да, он пытался вклиниться в политику, но, чтобы так… Всё это подозрительно и не сулит ничего хорошего. Шнайдер! Нет, при чём тут он? Подумаю об этом после. Нужно работать».

Концерт не удался. Зрители ничего не заметили и по окончании выступления овациями вновь и вновь возвращали артистов театра на сцену. Жанна заперлась в гримерной и дала волю слезам. Успокоившись и собравшись, она вышла в коридор и встретила ожидавшего её режиссера.

— Что-то случилось? — участливо спросил он.

— Думаю, я устала и мне немного нездоровится, — ответила Жанна, сразу же поняв истинную причину вопроса.

Режиссер внимательно смотрел ей в глаза.

— Я понимаю, что всё вышло не так, но… — Жанна осеклась.

— Ничего страшного, дорогая. Всё в нашей профессии бывает. Ты слишком распыляешься в последнее время. Человек не машина. Ты понимаешь, о чём я?

Впереди были два дня пути на северо-запад, всё дальше от центра. Оставалось ещё четыре округа, в которых были запланированы выступления труппы. Гастроли этой осенью можно было именовать западными, поскольку вся их география, если от Центра провести перпендикулярную линию на север, была выбрана западнее неё. Оставались промышленные центры региона.

У Жанны был свой персональный трейлер. Ей, как примадонне, полагалось. К театру он не имел никакого отношения. Кац всё устроил.

«Кац, — со злостью думала Жанна, — ты всё устроил! Как я оказалась в такой кабале? Мне это нравится? Мне это нужно?»

Жанна вдруг прониклась вопросом режиссера: «Ты понимаешь, о чём я?»

Да она понимала, о чём он. Она отчетливо осознала смысл его фразы. И она приготовилась принять решение.

«Я больше не хочу быть продажной куклой! Мне не нужны ваши эстрадные сцены, клубы, корпоративные посиделки, ваше телевидение, ваше кино, ваши бессмысленные интервью, все ваши «массмедиа». Вся эта пошлость. Все ваши журналы, передачи, ток-шоу, всё это безумие, все ваши деньги. Я — артистка театра оперетты. Я без вашей помощи знаю себе цену. Я сильная и свободная женщина. Мне надоела вся эта ложь. И я больше не буду игрушкой в руках продюсеров и папиных сынков — политических выскочек. Я стану свободной. Я хочу быть свободной и любимой».

Расстаться со сценой за пределами сцены театра оперетты и порвать с Томасом Шнайдером! Разорвать все контракты и жить своей жизнью!

Жанне стало так легко, что она мигом заснула под еле слышный шелест шин и гул мотора. Она провалилась в мягкую тишину и кошмары больше не тревожили её.

— Мы не можем быть столь безответственными, чтобы заявлять и своей свободе, — медленно, словно подбирая каждое слово, и хитро улыбаясь, произнес Давид Кац.

Чтобы добраться до округа, в котором должен был выступить театр, продюсеру Жанны Роллан нужно было провести в пути как минимум четыре дня. Плюс четыре дня на обратную дорогу. Потратить полторы недели для того, чтобы присутствовать на концерте в одной из нефтегазовых столиц? Чтобы повидать свою протеже? Чтобы пожелать ей удачи и скорого возвращения под своё крыло?

Когда Жанна на стук открыла дверь своего номера в отеле и на пороге увидела своего продюсера, стоящего с букетом роз, она даже не поняла, кто это. От неожиданности она, не сказав ни слова, впустила его и, проследовав в номер, в растерянности опустилась в кресло и смотрела на Каца, пока тот искал вазу для цветов.

Машинально ответив на пространные вопросы продюсера, Жанна принялась молча слушать его рассказ о том, как он соскучился, как хотел убедиться в том, что гастроли идут своим чередом, как её и театр воспринимает публика, как он добирался на поезде, как устал, как рад ее видеть, как то, как это, как он распланировал следующий год, сколько контрактов он намерен заключить, сколько того, сколько этого… В какой-то момент Жанне наскучили его словесные потоки и она, перебив его на полуслове, тихо, но твердо произнесла: