Нафаня

— Оп–па, Нафаня, — радостно протянул один и них, а именно Кондратенко Серега. — Какая встреча.

— Здоров, Кондрат, Котыч.

— И здоровей видали, — резко ответил Серега Котов. — Давненько мы не пересекались, а, Нафаня?

— Смотрю осмелел в толпе, Котыч. — Решил не вилять, так как видно, что он на драку настроен. Видимо настроение у него такое сегодня и тут я как раз на пустынной дороге им попался, да еще и один.

Лучший мой друг в первом классе, но вот во втором дороги разошлись. До сих пор не знаю из–за чего наша дружба рухнула и начались наезды, обидные прозвища. Начались драки. И если поначалу мы всегда с ним один на один дрались и на равных шли — то я верх возьму, то он, но и это ему не понравилось, и в один момент подпевала его, Кондрат, стал частенько присоединяться к веселью, если видел что я верх одерживаю.

Битым надоело ходить и попросил родителей на бокс меня отправить, хотелось сдачи давать научиться. Но тут на дыбы мать встала: «Куда угодно, только не на бокс! Там тебе все мозги отобьют. Ни за что!». Батя умнее поступил, молча переждал взрыв негодования и увел меня в гараж, где всё и вытащил из меня: чего это я не на баскетбол–волейбол, мои любимые виды спорта, а на бокс восхотел. Ломаться долго не стал, всё ему рассказал.

— Не нужен тебе бокс для этого, Афоня, — после долгого молчания, ответил мне тогда отец.

— Чтоб сдачи давать, главное что? Главное удар поставить, — и пальцем мне в лоб ткнул. — Я тебе сам в этом помогу. А бокс… рассечения, сломанный нос, да и частые удары по голове, в этом мать права, оно тебе не нужно.

Так у нас в гараже появилась груша, гантели, резина — к стене прикрученная, с ней, взяв в руки концы и отходя от стены, чтоб в натяжку была — удары отрабатывал; во дворе батя турник вкопал, на котором я тоже по многу висел. А потом отец действительно показал как правильно бить, сначала правой, а потом и удар левой мне поставил. Моя коронка стала: удар слева — чего никто не ожидает, а если и ожидает, то всё равно увернуться не может. Но это уже потом, а тогда было главное, что к концу года от меня уже и Котыч, и Кондрат, оба выхватили. Выхватили раз, другой, а третьего уже и не случилось. Так, собачились просто, но уже не дрались… почти. Изредка всё же приходилось на место его ставить, когда он совсем берега терял. Но вот так, толпой, он никогда на меня не лез. Но вот и до этого дошло, совсем в урода превратился в своей бурсе.

— Да я и без толпы с тобой разберусь, Ботан!

И Нафаней, и Ботаном он меня еще в детстве обозвал, и если Ботан не прижился, то вот прозвище Нафаня наравне с Афоней стало моим вторым именем.

Не знаю, что на него сегодня нашло, может от молний подзарядился или вони той химической надышался, но он без долгих разговоров рванул на меня, занося кулак… и улетел в кусты. Давно с ним не дрались, поэтому и забыл, наверное, что у меня слева удар почти всегда первым идет, вот и поймал его. С правой Кондрат выхватил, который следом кинулся — улетел в другую сторону. На этом мое везение и закончилось, одному еще попал, но остальные быстро меня с ног снесли, а поднявшийся с земли Котыч, принялся остервенело ногами охаживать, неся какой–то бред, что я предатель, неудачник, ботан… Пацаны его еле оттащили, хоть поначалу сами тоже ногами по мне прошлись, но испугались, что он меня вообще насмерть забьет.

— Хватит, Кот! Хватит! — Кондрат у него на плечах повис. — Нафаня понятливый, ему и этого достаточно. В следующий раз вежливей будет. А пока… Муха, по карманам ему пробегись! У него всегда с собой хрусты есть, нам как раз хватит на ларек сходить.

Муха довольно ловко меня обшмонал, что выдавало большой опыт в таких делах. Не первый я под их кулаками побывал и содержимого карманов лишился.

— Бывай, Нафаня! Долго на земле не лежи, почки застудишь, — Котыч типа сострил, видать крыша на место встала раз шутить принялся, и под гогот остальных, как будто он что–то остроумное сказал, направились в сторону пивнушки. Видимо туда и направлялись, наверное с уроков, как и нас, отпустили, вот я по дороге им и попался.

По этому проулку частенько люди ходят, но сейчас, как назло, вообще никого. Где–то минут двадцать в себя приходил. Хорошо они оторвались на мне, не помогло и то, что в позу эмбриона скрутился. Бровь рассадили и как бы ребра не сломали, такая боль в боку прострелила, что чуть сознание не потерял, когда подняться попытался.

Нашел отброшенную в сторону в начале драки сумку, не позарились на нее, и с трудом домой поплелся. Хорошо хоть родители на работе, а то не представляю какова бы реакция матери была на мой теперешний вид.

— Афоня, ты как, живой?! — крикнул наш сосед, дед Витя, сидевший на лавке возле своего двора.

— Живой! Здрасти, дядь Вить.

— Это что, тебя так молнией шандарахнуло? — убедившись, что со мной ничего страшного, принялся он, как обычно, шутить. — Но, Афонь, может мать твою вызвать, а то, если честно, погано ты выглядишь.

— Не. Не надо, дядь Вить. Да и связи нет, чтоб звонить. Но всё равно не надо, то с виду страшно, а так нормально себя чувствую.

Да, связи нет и не будет. У меня.

Свой новый телефон на днях разбил, пришлось с древним в школу идти. Мой первый и на удивление живучий телефон, правда по нему только звонить можно, ну и если терпения хватит, то СМСку набрать. Потому в классе единственный и не снимал то светопреставление, которое на улице творилось. Не на что было.

Не пережил он сегодняшнего дня, вернее встречи с Котычем. Так что может оно и хорошо что связи нет, мать меньше волноваться будет, позвонить то всё равно не сможет.

Мать у меня врач. Батя из армии вернулся, в автобате отслужил, и за руль скорой помощи сел, где как раз практику новоиспеченный фельдшер проходила. Через полтора года я на свет появился. Обидно, что один в семье, всегда брата или сестру хотел, но не судьба. У матери на долгие годы план составлен был, хоть я и вне его родился, тут батя молодец, видимо когда она эти планы составляла, о семье и ребенке не думала. Поработала фельдшером, меня родила и дальше учиться пошла, ординатуру закончила и ее сразу в медицинский центр работать забрали, оценили преподаватели ее стремление в учебе. Там сейчас и трудится. А батя скорую всё так и водит, хоть уже и думает бросать это дело, хочет в автомастерскую работать идти, куда его, как специалиста, давно уже сманивают.

— Ну–ну. Но ты смотри, если погано будет — зови, поможем.

— Хорошо, дядь Вить, — быстро потопал домой, а то бодрость всё сложнее изображать было. Хорошо меня отдубасили.

«Ну ничего, Котыч, Земля — она квадратная, за углом скоро встретимся», — думал, рассматривая себя в зеркале.

Одежда на выброс: и порвана, и в крови вся — не только бровь разбита, но и на затылке рассечение, и губы как блины, тоже кровоточат.

«Теперь понятно, чего это дед на меня так жалостливо смотрел».

Прежде чем обрабатывать раны поплелся в летний душ, который у нас за домом стоял. А там еще одна претензия к Котычу образовалась — вода чуть теплая, из–за этого чертового тумана она не прогрелась и сейчас та–акое удовольствие испытываю, сравнимое с тем, когда меня буцкали.

— Ты как, Афоня? — Уже темнело, когда дед Витя проведать зашел. Я как раз спать собирался, хоть почти весь день провалялся, очень уж погано было, несмотря на то, что раны обработал, благо умею всё это делать благодаря матери. Но всё равно сейчас делать нечего, света так и нет, вот и решил пораньше завалиться. — А то смотрю, родители твои так и не приехали с работы. Дай думаю, проведаю.

— Спасибо, дядь Вить, нормально всё. А родители, после сегодняшнего светопреставления, может на сутки их оставили. Кто знает, что там на самом деле произошло. Всё же сверкало не слабо, да и туман этот непонятный…

— Это да. Я сам, да и старуха тоже, что–то не очень хорошо себя чувствуем. Но я еще ничего, а у бабы Оли, не поверишь, склероз начался! — Дед хихикнул, вроде и весело, но в глубине глаз нешуточное такое беспокойство промелькнуло. — Идет куда и забывает за чем шла. Ругается со страшной силой от этого.