Нафаня

— Я тебя убью… найду и убью… обязательно найду и обязательно убью… я тебя найду… «Достал!» — уже чуть не в голос взвыл от этого его шепота.

Вчера, сразу после завтрака «обрадовали», подняли разделяющую нас с Котычем стену. И вот со вчерашнего дня он вот так и шепчет. Кричать и помои изо рта изрыгать перестал, в том поселке, наверное, все те раньше им произносимые ругательства выблевал, теперь на шепот перешел.

— … найду… обязательно найду… куда бы ты не спрятался, я тебя найду и убью…

Не только Котыч, но и я, как сюда попал, так совсем отупел. Видимо наркота так действует. Иначе не пойму, что мне тогда в поселке мешало побольше каменюку прихватить и сразу за всё с ним рассчитаться. Одним ударом все вопросы закрыть и не выслушивать теперь вот эти мечты маньяка. Но я хоть сейчас очухался, начал здраво рассуждать, а он…

Стоп!

Я даже замер, хоть и раньше лежал неподвижно, но теперь даже мысленно старался не спугнуть этого придурка.

Вчера, как стену подняли, увидел его сидящим на кровати и уже шепчущим этот вот его бред. Даже жалко на миг его стало, еще подумал, что, видимо, наказали его сильно, раз окончательно головой тронулся. Но он, падла, шепчет и шепчет, шепчет и шепчет, жалость уже к вечеру окончательно испарилась. Сейчас же в душе полыхала одна только лютая ненависть к нему.

Специально на него внимания не обращал, лежал на кровати и ждал. И вот, дождался. Чуть повернул голову и пересекся взглядом с Котычем. И как только это произошло, так мне сразу и стало понятно что от меня требовали броненосцы, когда метелили и приговаривали, чтоб я поверил и возжелал.

Котыч — возжелал!

И судя по тому каким безумием горят его глаза, можно сказать, что он именно — ВОЗЖЕЛАЛ!

Вот на кого настройка подействовала. В его взгляде чистая неприкрытая ненависть и желание. Желание до меня добраться. Желание меня найти и убить. Проделать именно то, о чем вот уже два дня непрестанно шепчет. Но в своем этом неконтролируемом желании он допустил ошибку: встал со своей кровати и, приблизившись к моей камере, схватился руками за столбы решетки и просунув между ними же голову — уперся в меня своим бешеным взглядом и продолжил шептать:

— Я тебя убью…

— Н-на! — я резко вскочил со своей кровати и со всех сил влепил ногой по его морде. — Выкуси, тварь! Я сам тебя прибью, прошлой ошибки уже не допущу! Ты понял? Я сам тебя убью, тварь!

Кричал я, правда, уже в стеклянную стену. Как только я Котыча ударил, так она сразу же и рухнула, отделяя наши камеры друг от друга.

Если бы я знал! Если б я только знал, что своим ударом по ненавистной морде, нажимаю на спусковой крючок приставленного к моему виску пистолета.

Я не знал!

Тогда я безумно радовался найдя на своей обуви следы крови, значит Котычу прилетело хорошо. Я радовался наступившей тишине… Не долго радовался. До утра.

Сразу после завтрака нас опять погрузили в вертолет, где Котыч хоть шептать и перестал, но своего безумного взгляда с меня не сводил, привезли в тот же поселок и выдали то же, что и в прошлый раз, задание. Одному — прятаться, другому — искать.

Я даже обрадовался, есть возможность решить все наши разногласия, только теперь уже окончательно. Опять на него засаду устроил, прихватив с собой обломок кирпича. Только зря я готовился, в этот раз почти рядом с Котычем броненосец шел, остальные трое со стороны их прикрывали. Так что напасть я так и не решился… о чем уже на следующий день и пожалел.

Тогда, за два часа так и не найдя меня, мы все вернулись к вертолету и… в этот раз Котыча не били и не грозились наказать, только попеняли, что мол дружок его ему совсем не дорог и по–видимому — не нужен, раз он не хочет меня искать.

Я еще удивился: какой дружок? Что, Кондратенко Серега тоже здесь, или они кого–то другого имеют в виду? Но то не важно. Важно другое, на следующий день Котыч меня нашел. Он, наверное, и сам в это не поверил, так как указал рукой на моё укрытие и неуверенно сказал опекающему его «няньке»:

— Он, кажется, там!

Там я и прятался. Думал он случайно меня заметил, но оказалось, что не случайно. На следующий день он меня снова нашел, в этот раз быстрее. И в отличие от вчерашнего дня, сегодня он уже таким неуверенным не был. Попытался подобраться ко мне со спины и, сбив с ног, избить. Но я его вовремя услышал, так что ничего у него не получилось. Получилось у сопровождавшей его бронетуши, вот тот меня на раз с ног сбивал и отходил в сторону, предоставляя Котычу награду.

В последующие за этим дни Котыча только так и награждали: он находил, бронетуши сбивали меня с ног и не давали возможности дать сдачи. И в то время как Котыч, отводя душу, избивал меня, эти оронетвари капали мне на мозги: мол при искреннем желании удары перестанут наносить тебе какой бы то ни было урон. Нужно просто захотеть. Всем своим в этот момент избиваемым естеством захотеть.

Видит бог, я хотел. И не только хотел, я именно как они и говорили — ЖЕЛАЛ… до них добраться. На звиздюлины я уже не обращал внимания, знал, что по прошествии нескольких часов следов избиения на мне и не останется. Благодаря, как я понял, наркоте, заживает на мне всё, куда там собаке. Так что я уже не сопротивлялся, а ждал. Ждал когда они расслабятся и мне удастся, пусть не до них, но до Котыча я точно доберусь.

И раз для того, чтоб это произошло, надо желать, что ж, я буду желать. Не зря же они, наверное, не только меня, но и Котыча «настраивали». Только если он, благодаря этим поощрениям, окончательно «настроился», раз начал совсем уж легко меня находить, то я всё никак не мог показать нужный им результат.

Но с каждым днем, питаемый ненавистью, я всё больше ЖЕЛАЛ и МЕЧТАЛ. Нафиг ту неуязвимость, о которой они талдычат постоянно, на мне и так всё хорошо заживает. Я мечтал о шансе, малюсеньком шансе и тогда я…

Я, наверное, трус!

Шанс и немаленький появился, но…

Глава 5.

Еле слышно шикнула воздухом шлюзовая дверь и в лабораторию со всем почтением препроводили небольшого роста и кукольной внешности девчонку лет пятнадцати. Постоянно интересуясь ее самочувствием, удобно ли она легла и не давят ли ей ремни? Ну и дальше, во время процедур, отвлекали разговорами, выслушивая все ее пожелания, чем она недовольна и чем довольна.

Обращались с ней как с величайшим сокровищем, аккуратно, предупредительно и можно сказать — нежно. А всё из–за того, что она два дара пробудила по их заявке. И второй — после того как ее постоянно начали хвалить и всячески угождать. Очень ей это дело нравится. А малейший намек, что при неудаче она всего этого лишится, в такой ужас ее тогда привело, что, на удивление всех, вторая ими запланированная способность у нее и пробудилась. Вот и носятся с ней теперь, зримый положительный результат их деятельности. Плохо только, что единственный.

Стоявший за стеклом профессор тоже благожелательно ей улыбнулся, стоило той на него посмотреть, в то время как лаборанты помогали ей спуститься со специально для нее изготовленного ложа, лабораторным столом его точно не назовешь, после чего принялись одевать ее. Но, как только № 19 повели на выход, улыбка у профессора померкла, сменилась на презрительную гримасу, впрочем она быстро исчезла. Даже тени той эмоции, что на миг проступила на его лице, не осталось, только доброжелательная улыбка. Но стоило только девятнадцатой покинуть лабораторию, лицо его снова стало привычно безэмоционально. Как и голос, не выражал эмоций, когда он обратился к подошедшему знахарю:

— Что скажешь?

— Дар закрепился окончательно и он, на удивление, полностью соответствует тому, что мы от нее требовали. Если и третий пробудит по заявке, то можно будет сказать, что к ней мы ключик подобрали.

— К единственной из десяти, — не спешил радоваться профессор. — Это не успех, это простая удача.

— Ну почему, № 14 тоже можно сюда приплюсовать. Дар он заявленный пробудил, разве что у нас промашка с мотивацией вышла, — кривовато усмехнулся знахарь, намекая на отрезанные у того яйца. — Психологи не учли, что он Домового и так люто ненавидит, а после этого вообще зациклился на нем, в том числе и своим даром.