Страница 26 из 30
Виктор Иванович, хозяин, принявший к себе Сашу, сходил в Четырнадцатую линию, но дома не нашел: его снесло водою и торчала только размытая печка. Соседи объяснили Виктору Ивановичу, что на потолке снесло старуху-няню, которая, вероятно, потонула.
Виктор Иванович узнал тоже, что сама Корнилова в больнице, куда он тотчас же сходил.
Через полтора месяца, в ясный зимний день, когда солнце смотрело прямо в окна. Саша в первый раз совершенно пришла в себя и начала припоминать, что с нею была.
В полуотворенную дверь выглянула Елена Федоровна; рукава у нее были засучены, она, очевидно, что-то стряпала на кухне.
— Кажется, вы пришли в себя? — ласково спросила она.
— Да. Долго я была больна? — чуть слышно проговорила Саша.
— Вчера минуло шесть недель. Пора бы уж и поправляться.
— Катю не нашли? — тревожно проговорила девушка.
— Где же нам было ее искать? Вы ею бредили, но ничего толком рассказать не могли; ее взяли с забора, но кто взял, ничего не известно.
— Я и сама ничего не знаю, — прошептала больная.
— А тетя ваша все еще в больнице и не может поправиться от беспокойства по дочери.
Разговор этот никак не мог принести пользы больной девушке; ее начала тревожить мысль, что тетя спросит у нее свою Катю, а ей нечего будет ответить.
Саша едва только переходила из одной комнаты в другую, когда тетка ее выписалась из больницы и приехала по адресу, данному ей Виктором Ивановичем.
Когда она поднималась на лестницу, то кипела негодованием на племянницу за то, что та потеряла ее дочь. Она позвонила и, сбросив шубу, вошла, чтобы растерзать Сашу, но, увидев едва передвигавшуюся тень девушки, опустилась на стул и громко зарыдала. Саша опустилась на противоположном конце комнаты на другой стул и тоже заплакала.
— Где… где… же моя Катя? — спросила мать.
— Не знаю, не знаю, тетя…
Тетка опустила голову и еще сильнее заплакала.
— Тетя! Тетя! Не печальтесь так, мы ее найдем, она не потонула. Клянусь вам, что я забуду о себе, пока не найду Кати. Она не потонула, я помню, что ее взял офицер на шлюпку. Через неделю я выйду и начну ее искать.
Через неделю тетка и племянница наняли квартиру около добрых людей, приютивших Сашу, и зажили тихо, как две старушки.
Саша, выйдя в первый раз, прежде всего направилась в церковь и со слезами молилась, прося Господа не оставить ее без помощи. В те времена девушке нелегко было хлопотать о чем-нибудь. На другой день она направилась в канцелярию обер-полицмейстера, где надеялась узнать адреса тех офицеров, которые ездили на шлюпках.
— Придите через неделю, — отвечали ей.
Через неделю ей отвечали, чтобы она пришла через три дня.
Так время шло до весны. Наконец, весною, получив опять обещание, что сведения ей дадут через неделю, Саша не выдержала и истерично зарыдала. В эту минуту по комнате проходил какой-то важный генерал, который тотчас же подошел и спросил, что ей надо.
Узнав в чем дело, он закричал на чиновников и приказал, чтобы сию минуту девушке были даны сведения.
Тетка открыла ей дверь и, вместо обычного унылого ответа Саша, не помня себя от радости, показала список офицеров, ездивших в тот день на шлюпках.
Только позднею весною узнала она, что Катю от нее принял морской офицер Александр Петрович Беляев, и тотчас же отправилась к нему. Но тут ждало ее полное разочарование: Беляев ушел в плавание и обратно ждали его только к сентябрю месяцу.
— Что же делать, надо ждать, — утешала Катю ее соседка, Елена Федоровна, — а пока едемте на дачу, на Карповку.
— Нет, нет, я никуда не поеду, не хочу ничем развлекаться, у меня не тысяча думушек, а одна думушка, — ответила Саша.
И она, точно, никуда не ходила и не ездила, а терпеливо ждала осени.
Наконец прошел и Успенский пост. Вместо всякой прогулки Саша ходила на набережную и спрашивала у матросов: какие суда пришли в Кронштадт. К половине сентября ей сказали, что ожидаемое ею судно пришло и она получила адрес Беляева.
Саша только взглянула на небольшие серые глаза офицера, как вскричала:
— Да, да, вы-то и взяли Катю!
— Какую Катю? — в недоумении спросил Беляев.
Немного успокоившись, Саша передала Беляеву подробный рассказ о том, как он успел взять от нее только девочку, а сама она осталась на заборе.
— Помню, помню! — ответил Беляев, — и могу вам сказать, что Катю свезли в Смольный монастырь, на вдовью половину. Там вы, верно, все узнаете.
Домой Саша не бежала, а летела. Кинувшись на шею к тетке, она с восторгом рассказала, что поиски их приходят к концу.
— Сейчас поем чего-нибудь и направлюсь в Смольный.
В те времена в Петербурге не было конок и не везде были даже мостовые. Саша вышла с тем, чтобы нанять извозчика. Извозчики в то время тоже были совсем не такие, как нынче. На дрожки, называвшиеся гитарою, мужчины садились верхом, а дамы с двух сторон боком на сиденье, которое шло от спинки до козел. Время было дождливое и Саша приехала в Смольный вся мокрая, но, тем не менее, она добилась смотрителя, который указал ей даже на старушек, ходивших за детьми.
— Помню, помню, — говорила одна из старушек. — небольшая девочка лет четырех, такая черноглазая, в красном платьице и коричневом ваточном капотике.
— Да, да, да! — повторяла совершенно довольная Саша.
— Ну, так эта девочка у нас была чуть что не полгода, вплоть до самой весны, — ответил смотритель.
— Где же она теперь? — со страхом проговорила девушка.
— Мы вызывали родителей, а так как никто не явился, то отдали ее одному чиновнику, адрес которого внесен у нас в книги.
Из Смольного Саша привезла адрес. Но, отправившись на другой день по этому адресу, она узнала, что чиновник уехал на службу в Саратов.
— Руки опускаются, — говорила тетка Елене Федоровне, — не вижу ни конца, ни края ее поискам.
Тетка в первый день по выходе из больницы не чувствовала, что нога у нее болит, но затем она вся стала расхварываться и почти не вставала с постели.
Но Саша не унывала: она узнала, где служит чиновник, взявший их Катю, и написала туда.
Прошло два месяца, а ответа никакого не получалось. Саша написала еще раз и послала письмо страховым. Письмо пришло к ней обратно, потому что такого лица не оказалось в городе.
Летом 1826 года из Петербурга вышла целая партия богомольцев и между ними шла одетая в черное монашеское платье наша знакомая Саша. Она очень побледнела и похудела, но глаза у нее горели и, прощаясь с Еленою Федоровною, провожавшею ее за заставу, она твердо сказала:
— Берегите тетю, я или никогда не вернусь, или вернусь с Катею. Неужели же человек, решившийся достигнуть известной цели, не достигнет ее? У меня нет денег, чтобы ехать, а потому я пойду пешком и в Саратове сама все узнаю. Это будет долго, но зато верно.
С Сашею шла старушка, знавшая ее с детства и давшая слово нигде с нею не расставаться. До Твери они дошли большою компаниею, а в Твери сели на лодку и поплыли вниз по матушке по Волге. Берега у Волги были пустынные, дикие, заросшие густым лесом, пожалуй, можно было бояться и разбойников; но кто стал бы грабить богомолок, грабили купцов с товарами. Целый месяц плыли они до Саратова и в жаркий, паляще жаркий день пристали к берегу. Сначала Саша сходила со своею спутницею в церковь, а затем, оставив ее на постоялом дворе, направилась на поиски. В губернском городе справки получались скорее, чем в столице: ей тотчас же сообщили, что господин Степанов точно служил у них в управлении, но умер.
— Умер! — воскликнула Саша с таким отчаянием, что ее тотчас же окружили и начали расспрашивать.
Когда девушка начала рассказывать все, что с нею было, то около нее собралась чуть что не вся губернаторская канцелярия. Один из молодых чиновников побежал доложить о таком необыкновенном происшествии правителю дел, который в свою очередь захотел послушать рассказ Саши. Результат вышел тот, что Сашу в тот же день свели к хорошим знакомым Степанова и там она узнала, что вдова его с девочкою Катею, которую она выдавала за свою родную дочь, уехала в Ладогу, где у нее сестра игуменьею женского монастыря.