Окончательное решение (ЛП)

Делаю ещё один глоток, чтобы смочить горло и пытаюсь вспомнить.

– Меня посадили в яму, – я закрываю глаза. Больно, когда они открыты. Знаю, что мой ответ неправильный – это не то, что она хочет услышать, но это единственное, что приходит на ум.

– В яму? – доктор Райс поправляет на моей руке трубку от капельницы. – Можете рассказать мне об этом побольше?

– Песок... мм... – стараюсь сосредоточиться. Понимаю, что говорю не те слова, но в голове всё перемешалось. Яма – она не настоящая. Что-то вертится в мыслях. Наконец, находится правильное слово: – Это был сон.

– Вам снилась яма?

– Да.

– А Вы можете вспомнить то, что было до сна?

Воспоминания проносятся в голове, но не в той последовательности, которая имеет смысл. Помню, что я стоял под дождём, наблюдая, как священник молится над гробом Ринальдо. На ум приходит другая яма, и я вижу тело женщины, которое скидываю туда носком своего ботинка. Помню, как очнулся в подводной лодке и не мог согреться. Помню Алину и запах лаванды на её коже.

Алина. Она пошла отдать ключи домовладельцу. А я остался в своей квартире…

– Я играл с собакой. Мм... учил её приносить мяч.

– Какого числа?

– Мм… – пытаюсь вспомнить, и у меня получается сконцентрироваться немного лучше. Ринальдо умер четвёртого, а похороны были седьмого. Четыре дня спустя Алина собрала последние вещи. – Одиннадцатого апреля? Двенадцатого?

– Мистер Арден, – говорит доктор Райс, кладя планшет на прикроватную тумбочку и наклоняясь ко мне поближе, – я сообщу Вам кое-что, что покажется непростым для восприятия. Мне нужно, чтобы Вы постарались сохранять спокойствие. Как думаете, сможете это сделать?

– Да, – я облизываю губы. Во рту и горле всё ещё сухо. От разговоров и попыток глубоко дышать, кажется, становится только хуже. Бросаю взгляд на воду на столе, и доктор, прежде чем продолжить, снова подносит к моим губам соломинку.

– Сегодня двадцать восьмое мая. Мистер Арден, Вы были в коме почти семь недель.

Я слышу слова, но они не вполне укладываются в голове. В них даже нет никакого смысла. Никто не спит семь недель. Я едва могу проспать семь часов.

– Как я сюда попал?

– Мистер Арден, – говорит она тихо, откидываясь на спинку стула и прижимая к груди планшет, – Вас подобрали в переулке. У Вас очень серьёзное ранение.

Она протягивает руку и прикасается к лицу, прямо под челюстью.

– Пуля вошла в голову здесь, – затем доктор перемещает руку на левую сторону головы над виском, – а вышла отсюда. Вероятность выжить при такой ране ничтожна, мистер Арден. Если честно, я удивлена, что Вы пришли в сознание, не говоря уже о том, чтобы осмысленно со мной разговаривать.

Доктор Райс продолжает объяснять, что у меня было несколько операций, и даже в один момент пришлось реанимировать. Пуля вошла с большой скоростью и, чудом не разорвавшись, вышла. Я всё время был в сознании, разговаривал в машине скорой помощи и даже шутил с парамедиками.

Я ничего из этого не помню.

– Такое довольно часто бывает при обширной травме головы, – говорит она мне. – События, случившиеся непосредственно перед происшествием, никогда не закрепляются в долговременной памяти.

Могу только на неё смотреть. Слышу, что она говорит, но не могу уловить смысл.

Наверное, я всё ещё сплю.

Но это не ощущается как сон. Всё кажется вполне реальным.

– Где Алина?

– Мисс Марино?

Я киваю.

– Вообще-то, она бывает здесь очень часто. И приобрела себе известность, – тихо хихикает доктор. – Правила больницы против того, чтобы пускать в отделение не членов семьи, но, когда оказалось, что единственный человек из списка контактов для экстренных случаев умер, нам пришлось пойти на некоторые уступки. Позже администратору совсем не понравилось, когда появился Ваш брат, и мы обнаружили, что у Вас действительно есть родственники.

– Мой брат был здесь?

– Дважды, – уточняет доктор Райс. – Полагаю, он живёт в другом штате.

– Верно, – не знаю, что и подумать. Откуда Бастиан вообще узнал, что я здесь? Кто мог с ним связаться?

Джонатан. Кто же ещё?

– Очевидно, многим людям Вы небезразличны, – продолжает доктор Райс. – Пришлось раскрыть документы об усыновлении для проверки родства, особенно после того, как мистер Феррис также заявил, что он Ваш брат.

Мне больно улыбаться, но не могу перестать это делать, только представив себе, как Джонатан пытается выдать себя за моего родственника. На самом деле, я удивлён, что у него не оказалось на этот случай какой-нибудь программки.

Сейчас, наверное, уже есть.

– Могу я увидеть Алину? – спрашиваю доктора.

– Сейчас два утра, мистер Арден, – говорит она мне. – Однако, думаю, что в нашей ситуации поздний звонок оправдан.

Начинаю что-то говорить, но внезапно чувствую усталость. Не могу даже держать глаза открытыми.

– Отдыхайте, мистер Арден. Утром я хочу провести несколько тестов.

Киваю. По крайней мере, я думаю, что делаю это.

***

– Эван?

Хочу что-нибудь сказать, но не могу пошевелить губами. Больно даже пытаться, и горло всё ещё слишком сухое, чтобы произнести хоть один звук.

– Ты меня слышишь? – это голос Алины. – Думаю, он проснулся.

– Мистер Арден? – узнаю голос доктора Райс.

Открываю глаза и вижу прекрасное заплаканное лицо Алины.

– Не плачь, – говорю я, пытаясь поднять руку. Алина обхватывает мою ладонь руками.

– Слава Богу! – она крепко сжимает мои пальцы.

Хочу сжать её руку в ответ, но эта часть тела плохо мне подчиняется. Алина гладит меня по щеке ниже кислородной трубки. Кожа чешется около клейкой ленты, закрепляющей трубку, и её прикосновение как раз то, что мне нужно.

– Ты всегда знаешь, как сделать всё правильно, – бормочу я, не уверенный, что меня понимают. Мои мысли разбегаются, и я не могу поручиться, что не сплю. Кажется, всё же, это сон.

– Я уже потеряла надежду, Эван, – Алина прикусывает нижнюю губу, но слёзы всё равно текут. – И не думала, что ты когда-нибудь проснёшься.

– Я проснулся, – видя её такой явно расстроенной, стараюсь собраться с мыслями. – Ты же меня знаешь, я так много не сплю.

Она улыбается и качает головой.

– Ты всё уже наверстал. Пожалуй, мне больше понравится, если ты будешь будить меня каждую ночь.

– Вам следует больше спать, – говорит доктор Райс. – Это поможет выздоровлению не меньше, чем всё остальное. Впереди долгий путь восстановления. И у меня длинный список тестов. Нам нужно получить представление о том, какой был нанесён ущерб.

– Но он очнулся и разговаривает, – Алина смотрит на доктора Райс. – Это определённо хорошие новости.

– Без сомнения. Я не слишком обеспокоена тем, что он не помнит ту ночь, когда его сюда привезли, но могут возникнуть дополнительные проблемы с памятью. Я рассчитываю на тебя, Алина, предупреди меня обо всём, что посчитаешь ненормальным.

– О чём конкретно?

– В частности, обо всех действиях и разговорах, которые покажутся тебе необычными для Эвана. Он перенёс серьезную травму левой лобной доли мозга и, возможно, некоторой части височной доли. Очень хорошо, что он может говорить. Но речевой центр мозга мог быть повреждён. Если кто-то из вас заметит какие-либо проблемы с речью или её восприятием, дайте мне знать, но меня больше интересуют изменения личности. В этой области может помочь Марк Дункан.

– Марк? – перевожу взгляд с одной женщины на другую. Марк Дункан был моим военным психологом.

– Он приходил повидать тебя, – объясняет Алина. – Мы познакомились, и он показался мне очень милым. Он сказал, что ты с ним раньше работал.

– Да, какое-то время назад, – разговор меня быстро утомляет.

Доктор Райс начинает описывать тесты, которые она хочет провести, и сообщает, когда я смогу попробовать есть твердую пищу. Я ото всего отключаюсь и просто смотрю на руку Алины, которой она держит мою ладонь. Семь недель она приезжала сюда и сидела со мной. Семь недель она ждала.