Свидетель канона

Свидетель Канона сказал:

– Вам повезло, потому что вы главные герои. Не то булькнули бы с концами.

Датч ответил, по-прежнему глядя перед собой на занесенный песком асфальт:

– Сначала мы не стали судиться с местной Стаей из-за ворованых моллюсков с устричной фермы, договорились по-людски: мясо нам, раковины им. Потом несколько лет мы тратили деньги на здоровье, на мобиатлон тот же, а не пропивали.

Датч поглядел в синее-синее, яркое-яркое небо; листья пальмы казались на нем черными и словно бы ощупывали пролетающие облака.

– За нами вся наука и промышленность планеты Земля. Сотни тысяч техников, инженеров, академиков разработали средство водного дыхания. Мало того, довели промышленный образец до такой простоты, что мы, обычные пистолетчики, смогли его купить сравнительно дешево и потом надеть прямо в бою.

Негр заговорил громче и четче:

– Наконец, мы не позволили себе спиться и разжиреть на атолле, и мы дали себе труд подумать чуть заранее, чем кончится наша безнадежная атака, и потому включились в аппараты заранее.

Датч обернулся к Свидетелю и улыбнулся коротко, угрожающе:

– А потом, конечно, нам повезло. Потому, что мы главные герои, зачем искать еще причины?

Но рядом уже никого не оказалось. Когда и куда пропал черноглазый зануда, Датч не заметил.

Директор "Лагуны" хмыкнул, почесал затылок, потом поднялся и побрел в контору. Война войной, но завтра тоже надо что-то жрать. Не дадут ли подряд на поиски чего-нибудь ценного под местом боя? Там, конечно, Туман ищет ядра Взятых, но Туману, кроме ядер, ничего не надо. Разумеется, в тему влезут союзные Глубинники, но им-то как раз очень сильно требуются люди, чтобы разбираться в найденном на месте, на глубине. Или руководить подъемом сложно воткнувшихся в дно кораблей.

В общем, пригодится еще тот штабель баллонов.

Штабель баллонов отделял рабочую зону порта от небольшого куска "зеленки". Джунгли за сетчатым заборчиком, газон, подстригаемый каждое утро, ведь зелень в тропиках прет, как тесто из тазика. Рядок цветов – то ли розы, то ли гибрид, высаженный дочкой хозяина, наезжающей на каникулы из Делийского Биологического.

За "зеленкой" тянулся рынок. Солнце зашло, над рядами чуточку спала жара, и потому люди торговались охотнее. Низкий, худой и злой моряк с траулера рычал на продавца батата:

– А ну-ка весы перевернул, живо! Пока я их тебе на морду не поставил!

– Фрэнк, ты чего?

– Видишь, у него коромысло в эту сторону на ноготь короче. Гири-то клейменые, с ними все честно. А так взвешивать – процентов семь в его пользу.

– Сам откуда знаешь? – торговец не обиделся. – Наверное, так рыбу продавал в своей Европе?

– Ты весы давай переворачивай, а то врежу.

– Зачем злишься? Ты увидел, молодец. Кто не увидел, сам себе… Молодец.

Купив мешок бататов, моряки отошли, и приятель Фрэнка, тоже худой и низкий, протянул:

– Теперь я понимаю. У него, как ревизор, так он гири на другую чашку ставит, и все сходится. Только как он ревизора определяет?

– А как мой батя, – буркнул Фрэнк, – Он всех постоянных покупателей знал. Незнакомых не обвешивал, а если кто из своих приходил жаловаться, по-тихому досыпал умнику полфунта, только чтобы без шума.

– Вот падла, – прокомментировал шагавший во главе компании О'Брайан.

Моряки повернулись, поглядели на Ларри снизу вверх и почтительно уступили дорогу всей компании.

За продуктовыми рядами, на строительном рынке, высохший в щепку православный батюшка вертел так и этак упаковку, взблескивающую под желтым фонарем.

– Из церкви при посольстве, – шепнула Габриэлла, – он каждое воскресенье очень интересно дискутирует с патером Карлом, ну, из костела святой Анны. Я там исповедуюсь, так что иногда слышу.

Батюшка кивнул Ферраро, как старой знакомой и чинно поклонился ее друзьям, а потом решительно вернул продавцу пластиковую упаковку:

– Вот, запиши на меня табуретку, сыне. А это не возьму, грех.

Из интереса Синдзи с Аской ухватились за отвергнутый товар одновременно, звонко стукнувшись головами, едва не разбудив сидящую на шее Синдзи среднюю сестричку Икари. Девочка разлепила глаза, зевнула и тут же заснула снова.

Синдзи покрутил в руках пластик с узнаваемым логотипом IKEA.

– Распятие, – Аска повернула пакет картинкой к фонарю. – Что греховного в распятии? Или я чего-то не понимаю? Красивое деревянное распятие.

Синдзи повернул упаковку обратной стороной к свету. В пакете обнаружился резной крест, несколько пластиковых гвоздей в отдельном пакетике поменьше, наконец, фигурка Христа с отверстиями под гвозди на ладонях и ступнях.

Поглядел на батюшку. Тот развел руками:

– От греха.

– Ну… – Синдзи вернул упаковку на прилавок, извинительно улыбнулся продавцу-индусу и двинулся дальше через рынок. Видя у него за спиной ребенка, люди расступались тоже с улыбками. Вторую сестричку нес О'Брайан, та спала, усевшись на локте здоровяка-ирландца.

В кафе пришли и расселись уже в полной темноте, под фонарями. Выпили не чокаясь, в самом деле по капельке. До всех уже дошло, как давно не виделись, и каждый успел задуматься, когда и как они встретятся в следующий раз.

Потом неторопливо, с удовольствием, закусывали кто чем, купаясь в воспоминаниях, почти не открывая рта. Дети спали, привалившись к Аске с обеих сторон, так что если кто и говорил, то мало и негромко.

Наконец, Синдзи вспомнил, что собирался спросить:

– Сестра, закончи ту мысль? Ну, про индивидуальности.

– Поминки, – отозвалась Рей, – зачем сейчас думать?

– Затем, что потом уйдет. А мысль – это мысль. Важно. Тут мир такой, где мысли важны.

– А где другой мир? – Аска тоже зевнула, глядя в черно-белое небо.

Синдзи замялся, ответил совсем не сразу:

– Мне снятся не только бабы.

– Девки тоже?

Икари в спор не полез:

– Снится мир, где ни Ангелов, ни Тумана, ни Глубины. Соответственно, у людей и нет необходимости шевелиться. Там космос не дверь в будущее, а только то, что можно состричь с него сегодня и сейчас. Где горизонт планирования короче…

Синдзи повертел в руке вилочку.

– Вставшего члена, – буркнул О'Брайан, тут же получивший ласковый подзатыльник.

– В общем, Рей, продолжи мысль.

Тут хозяин кафе вышел из вагончика с ароматным горячим кофейником, и потому заговорила Рей только после того, как все, включая проснувшихся сестричек Икари, получили по чашке кофе и по горячему круглому пончику в сахарной пудре.

Рей сказала:

– Помнишь, брат, мы читали про Вторую Мировую? Про войну наших самураев с американцами. Кто победил? Система или толпа мастеров-индивидуальностей?

– Система.

Ларри хмыкнул:

– Противостояние системе – круто, это я как потомственный ирландец вам говорю. Только Туман еще на этапе формирования собственно системы. Пока что нечему противостоять.

Рей допила кофе и осторожно поставила чашечку на отполированные доски.

– Зачем Туманнику становиться человеком?

– Чтобы относились как к человеку.

– Кораблю Тумана нет проблем притворяться человеком.

– Я всю жизнь так делаю, – хихикнул младший ирландец, Чихиро О'Хара, – но это сложно. И у меня тогда вопрос: если притворяться именно человеком, то зачем нужен сам Туман? Людей бы хватило.

Лари переглянулся с Габриэллой. Та загнула пальцы:

– Люди, раз. Люди-плюс, которые канмусу, два. Наконец, пост-люди, Туман, три.

– На первый взгляд, все частично люди или похожи, но на самом деле пропасть. Местами непреодолимая, – проворчал старший ирландец. – Завидуют бессмертным со страшной, нечеловеческой силой. Порой в плохом настроении проснусь, и думаю: как бы до войны не дошло.

– И потом, – добавил младший ирландец. – Прикидывается Туман совсем не идеально. Раз девочка, значит, плюшевая и милая. А вспомните школьных друзей.

– Точно! – Мисато махнула рукой. – Синдзи как пришел к нам педантом, так и остался. Асакура язва язвой, ничуть не изменилась, а Рей все такая же зубрилка, как вчера помню.