Страница 1 из 87
Свидетель канона
ПРЕДИСЛОВИЕ
Уважаемый читатель!
Текст "Свидетель канона" очень сильно отличается и от "Алого линкора" и от "Хода кротом". Здесь все сказано другим голосом, на других декорациях, с отличными от прочих интонациями.
Если кто-то ждет продолжения "в том же духе" – здесь он этого не найдет.
Повторяю еще раз: отличия очень велики.
Вы идете дальше на свой страх и риск.
1
Свидетель канона
За холмами выходят в море
серебристые корабли.
И пускай фонари
светят ярче далеких звезд,
фонари все погаснут,
а звезды будут светить.
Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?
Сходил, называется, за хлебушком – принес полну жопу огурцов.
Зато голова не шатается.
Нет головы – нечему шататься.
Шатаются светила над снастями. Луна катится по небу, как ей и положено. Мигают звезды. Океан выдыхает. Ну, или вдыхает, разберешься тут.
Значит, на семигранную гайку губу раскатал?
Как у взрослых, да?
Чебурашку тебе на флаг!
Че-бу-раш-ку!
Который у японцев называется умилительно "Тебу-тян".
Чебурашку на гимн, герб, гонфалон и на все остальные места тоже.
Орогенитально, перорально, терморектально и транскраниально.
Чебурашка – первый из попаданцев, спасителей СССР. Неважно, что он из ящика с апельсинами, плевать, что из Африки. Мы не расисты.
А важно, что при Чебурашке все свойства нашего брата. Полный набор.
Глазки-прожекторы: все вижу! И гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье.
Ушки-локаторы: все слышу. Ни комару не проползти, ни змее не пролететь.
Голова – во! Куда там Бриану! Вот Чебурашка – это голова. В зеркало не пролезает!
Нету разве что ноутбука. Дорогая игрушка, откуда она у апельсинорожденного.
А ведь сегодня распоследние негры в Гарлеме знают: какой же ты попаданец без ноутбука?
Дальше понятно: строили мы, строили, и, наконец, построили!
Абдулла, паджигай!
Конечно, недовольных много. Тут уже, понимаешь, губу раскатали – как пойдут сейчас наши космические корабли бороздить просторы Большого Театра… Уже и театр гипсовыми амурами облепили, уже и в буфете перед началом выпили, уже и места все позаняли согласно купленным билетам.
Осталась ерунда ерундовая, мелочь мелкая – сами корабли.
А ручки-то вот они…
Попаданство – удел безруких.
– … Безрукий танцует, безногий поет. Один лишь убитый на бой не идет!
За мысом повернули к югу. Потянул ветер – не так, чтобы крепкий, но весла убрать позволил. Подняли красный шерстяной парус, подаренный осенью за усмирение врагов конунга в Хроллауге. Подняли, вынесли нижние углы паруса на реях как можно шире, намотали звенящие канаты на утки – выдохнули.
Руна Эйваз означает реку, либо верховую езду, либо хождение под парусом. И требует простого: доверия к мощной чужой силе, с которой ты попутчик на краткое время.
Люди Гуннара Гуннлауга умели доверять морю, да и кормщик стоял на рулевом весле не первый год. Под парусом бежалось легко, и сам Гуннар Змеиный Язык, Гуннар Плохой Скальд сейчас перебирал слова для собственного удовольствия, не заботясь о ритме, дыхании да спинах гребцов.
– Может, иначе? – бормотал скальд в густую русую бороду. – Скажем, так: немой в силах драться, безрукий – пасти… Лишь только убитый в бою бесполезен…
Повертел в руках навощенную табличку, вздохнул:
– Не то. Все не то, не звучит.
– Парус! – крикнул с носа мальчишка Олав, сын Харальда-кормщика. Первый поход, и только-только вышли на просторы Лебединой Дороги. Конечно, мальчишка переселился на нос, там же место героев!
Да и глаза молодые, острые. Вот – углядел.
– Парус направо… С моря идет навстречу нам! Низко сидит, щиты воду режут. Груженый, верно!
Кормщик поглядел на вождя из-под седых бровей; Гуннлауг молча прикрыл веки. Никаких приказов не требовалось, каждый и так знал, что делать. Кто потянул канаты, присобирая не успевший промокнуть парус, кто достал из-под палубы смазаное оружие. Кормщик почти незаметно для неопытного взгляда налег на правило – и "длинный корабль" повернул мористее, чуть вправо, поближе к пузатому кнорру… Тоже, кстати, под багрово-белым парусом северных земель.
Из рук в руки поплыли мечи, шлемы, кольчуги. Вот уже Гейр с Ульвом развернули кожаные саадаки, вынули драгоценные луки: степные, дважды выгнутые, четырежды клееные. Вот люди освободили место у мачты, и вот стрелки, изо всех сил налегая на плечи луков, поставили на каждый тетиву крученую, вощеную, в новом храме освященную. Глядя на крестящихся стрелков, молитвы забормотали все прочие. Сперва Молодому Христу – ведь все они честно приняли белую веру, как велел еще прадедам конунг Олав Харалдсон, прозванный за то Святым. После капнули крови Старым – кто Тюру-мечнику, кто Тору-воину, кто Ульву-стрелку, а кто и самому Одноглазому. Больше богов – больше защита!
Только Древних на корабле Гуннлауга не почитали. Как-то так вышло, и никто не сказал бы, что без причины.
Время в напряженном ожидании пролетело быстро. Перед самым полуднем сблизились. Кнорр – пузатый, в самом деле осевший настолько, что нижние края щитов на борту резали волны – оказался нездешний. Флаг с арфой, золотые витки на изумрудном… Остров святого Патрика. Неблизкий свет, через море пришел.
Зачем?
– Эй, вальх! – Ярицлейв показал белый щит. – Хочешь боя или мира?
На кнорре посовещались, но недолго: тень по палубе не прошла и половины стопы. В ответ не подняли красного щита, не показали меча – сразу швырнули копья, и швырнули неплохо; доски палубы заплыли кровью. Переговорщику Ярицлейву рассекло шуйцу. Мальчишка Олав успел увернуться, но щита своего не удержал: вырвало и выбросило через два борта в море. Сам хевдинг едва успел крутануть щит, чтобы проломившее его копье вошло в брус, а не в брюхо.
Кормщик Харальд с несколько презрительной ленцой перехватил брошенное в него копье, провернул вокруг запястья и отправил обратно. Возвращенное копье прошибло ирландца насквозь; Харальд усмехнулся в седую бороду. Род свой он считал от Хрольва нормандца, прозванного Пешеходом, потому что не нашлось коня под богатырский рост. Прозвали Хрольва Пешеходом почти триста лет назад, когда самое имя викинга значило больше, чем сегодня звание иберийского барона.
Но и сегодня никому не закрыт вход в Валгаллу. Просто сегодня уже не всем нужно.
Харальд налег на рулевое весло. Драккар послушно довернул, шарахнул выгнутым носом в скулу кнорра, едва не влезая на палубу, притопив и так уже глубоко сидящего торговца до мокрых сапог.
Сейчас только прорвался мешок с руганью, и заорали на обоих кораблях, и завизжал форштевень "Черного коня" по темному привальному брусу, и пошел налево вдоль пузатого борта, кроша так и не снятые ирландцами почему-то щиты; порыв норда вытянул вдоль палубы горький дух морской соли и, слабый пока, тошнотворно-сладкий запах свежей крови.
– Ver thik! – засмеялся Гуннлауг, выпуская в полет копье, и люди его подхватили в две дюжины глоток:
– Her ek kom!!!
Викинги посыпались на палубу кнорра, и запах крови вытеснил все остальные.
– Остальные просто связаны, а этот, смотри, закован. Верно, недешево продал он волю!
Ярицлейв потянул за дорогую железную цепь. Плечистый здоровяк от рывка упал на колени, ветер захлопал порванной на груди пленника грязной рубашкой.
Подошел Харальд, положил тело мальчишки Олава к шестерым убитым викингам. Гуннар Змеиный Язык поглядел на старика-кормчего, но тот не дрожал ни телом, ни дыханием.