Страница 7 из 16
Впрочем, всё, наверное, ещё технологичнее – запускают, небось, целую систему ботов, а те знай себе шуруют круглыми сутками без перерывов на обед и жизнь. Мильён операций в секунду! Или сколько там… Так что вопрос, ботаешь ли ты по фене, уже не актуален. Актуально ныне другое: если не ботаешь по компу, то катись к едрене фене!
– Тэкс-тэкс-тэкс! – осторожно подала голос Любава. – О, мой повелитель… Забыл свою Любаву…
– Прости, милая. Забот вчера навалилось… Ты уж делай поправку на то, что в очень серьёзный проект твой хозяин втянулся. Очень…
– Да уж знаю… Не всё, конечно, но того, что слышала – как говорится, умному достаточно.
– А разумному и подавно. А ты ж у меня разумная машина. Не робот какой-нибудь, не бот, который в соответствии с заданием шпарит…
– Так поговорим? – загорелась надеждой Любава. И, расценив моё молчание как знак согласия, заторопилась, затараторила. – Я видела, ты ещё одну главу прочитал. Но вначале я хотела о другом спросить. Там, выше по тексту… В Одессе. Ну, когда Табунов пришёл на квартиру. А там. Эти. Нерусские. И его в постель к старику. Хозяйка уложила.
– В постель к старику… уложила… – Я рассмеялся и потрепал свою собеседницу за никелированный рычаг. – Ты, милая, выбирай выражения. А то чёрт знает что могут подумать.
– А что могут подумать? – насторожилась Любава. – Что я такого-эдакого сказала?
– Ну-у-у… – протянул я многозначительно. – Ты, я вижу, совсем от жизни отстала. Впрочем, это вполне объяснимо. Откуда тебе в чулане было знать, что в мире творится.
– А что в мире такого сотворилось? – явно не понимая, о чём я, начала нервничать Любава. – Да что тут у вас произошло!?
– Революция, дорогая моя. Сексуальная.
– Ха! Спохватился! Так это ещё при мне случилось! Э-э… сейчас, припомню смысловой ряд. «Мини-юбки. Бикини. Хиппи. Свободная любовь. Сексуальное равноправное партнёрство. Секс по-французски». В моём резиновом архиве две… нет, три твоих статьи на эту тему хранятся. Забыл, что ли?
– И-и, милая… Что бикини – топлесс теперь не только на пляжах красуются, голыми украинскими титьками уже и в политике сражаются! К папе римскому даже пытались прорваться, видать, решили, соскучился папа по такому гарному добру, как по салу. Да что топлесс – в европейских да американских столицах велосипедные марши голышом устраивают! Ладно б девы, так и мужики туда же – едут, трясут… Ну и заехали на этих своих великах знаешь куда?
– Стыд-позор-то какой! Голыми… По улицам… Но всё равно – я решительно не понимаю! Что могло такого случиться в вашей сексуальной жизни, а? Ну вот возьми нас, пишущих машинок…
Я не удержался и хмыкнул.
– …Если в нашей конструкции нет приспособлений для секса, так мы и не занимаемся им. Ха! нечем заниматься-то! Как не пристраивайся. Любовью – да, можем. Платонически – почему нет? Я ж вот к тебе… Ну, ты знаешь, о, мой повелитель… А о чём то бишь я? Да! Приспособления для секса. У вас, мужчин, одно. У женщин – другое. Папа-мама. Всё ж просто и понятно. Матушка-природа распорядилась.
– «Папа-мама», говоришь? Так вот в перспективе не будет, похоже, нигде ни папы, ни мамы – за бугром скоро сплошь «родитель-1» и «родитель-2» детей будут строгать. Того и гляди, начнутся разборки уже и по номерной дискриминации. Дескать, а почему я № 2? Хочу быть № 1! Да и это б ладно! У них теперь муж и жена – не обязательно мужчина и женщина!
– А кто же?! – совсем растерялась Любава. – Разве детей в другой комбинации можно зачать? Сперматозоид и яйцеклетка… Как иначе-то?
– Э-э, подруга моя. Да ты, я вижу, совсем от поезда отстала. А он уже станцию «Дети из пробирки» давно промахнул, проехал и «Однополые браки», «Браки с родителями», «Браки с животными», «Педофилии – да». Правда, пару «сперматозоид – яйцеклетка» во всех этих противоестественных комбинациях никто ещё не отменял, но подбираются, подбираются… Дети скоро не рожаться будут, а – клонироваться.
– ?!
– Да, милая, да. Та революция, которую ты помнишь, нынешней в подмётки не годится… Впрочем, все революции таковы. Начинают с идеи равенства, а заканчают массовыми расстрелами и концлагерями для врагов народа. Что же касается сексуальной революции номер два… Знаешь, у меня такое ощущение, что заблудились совсем. Во всех смыслах. И в смысле заБЛУДились, погрязли в блуде. И в смысле – потерялись, как в трёх соснах. Даже в двух. Как ты только что упомянула – сперматозоид и яйцеклетка.
Я умолк, и образовалась пауза. Любава моя силилась переварить услышанное, мне показалось даже, что валик её каретки тихонько, то-о-ненько так поскрипывал от напряжения (А что, у компьютеров жёсткий диск, а у неё – жёсткий валик…)
– Но тогда, о, мой повелитель, – вдруг тихо и с какой-то странной интонацией заговорила моя пишмаш, – тогда… этот эпизод с ночёвкой в одной кровати с хозяином квартиры…
Она замолчала, видимо, не решаясь замкнуть свою мысль. Но я понял, что она хотела сказать.
– Да, Любава… Ты быстро схватываешь суть. Признаться, я и сам, когда дошёл до этого места, поёжился. Через четверть века, в контексте современности ситуация приобретает весьма двусмысленный характер…
21 руб. 20 коп. Пустить на ночлег
Нельзя обижать гостя.
(Гай Юлий Цезарь)
– Тэкс-тэкс-тэкс! – озабоченно прострекотала Любава. – Текст-текст-текст! И что ж теперь делать! В смысле – ты будешь что-то делать со старым нашим текстом? Ну, как-то подредактировать его, что ли…
– Дабы избежать двусмысленности? Намёка на это самое? А вот шиш! Тогда все песни с определением «голубой» надо переписывать. А что делать с замечательным стихотворением Бориса Пастернака? М-м.. Послушай:
С детства он мне означал
Синеву иных начал…
…Это цвет моей мечты,
Это – облик высоты,
В этот голубой раствор
Погружён земной простор…
…И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.
– Борис Пастернак… Он жил-то когда… – задумалась вслух Любава. – И такое написал…Так он что, пророк? Знал, что голубой цвет кто-то уворовать себе попытается?
– Вот! Что и требовалось доказать. Ты пять минут как в курсе, что у нас творится, а уже мгновенно попадаешь в расставленный этими особями капкан! Разумеется, Борис Леонидович совсем о другом писал. Но если приобретаешь вывих в мозге, строки «В этот голубой раствор Погружён земной простор» читаются с некоторых пор совершенно однозначно.
– Да-а…
– А вот хрен им на блюде! Без молочного поросёнка! Ничего в тексте менять не буду! И пусть каждый понимает в меру своей развращённости!..
Я коротко выругался. Разнервничавшись, походил-пошатался по кабинету, потом, ища, как говорится, успокоения, стал глазеть в окно – поверх крыш соседних домов, в вышнюю даль. И небо, пронзительно голубое, каким оно случается в ясные дни только по осени, – огромное безмятежное небо меня и вправду успокоило. Хм, летите, голуби, летите…
И совсем неожиданно мои мысли развернулись совсем в другую сторону.
– Любава, а знаешь, о чём я только что подумал? О том, как вообще поменялся мир, и люди поменялись. Вот говорят, средневековье. Это когда хотят дикость, чего-то и чью-то, подчеркнуть. А если вдуматься… Вот этот дикий, казалось бы, поступок Софьи Абрамовны. Ещё не так давно – по историческим меркам, конечно – попроситься на ночлег к совершенно незнакомым тебе людям было вполне обычным делом. Читаешь классику, непогода ли застигла кого в дороге, или просто переночевать нужно, а постоялого двора поблизости нет – стучится странник в окно, и его пускают! Да, часто предваряя это словами «Кого там чёрт принёс!», да, с ворчанием, да, с недовольством, но – открывают незнакомцу дверь, отводят место на ночь, иногда и свою постель уступают! И ведь такое не только в русской действительности существовало. Вон, у французов – у Александра Дюма в его мушкетёрской серии… кажется, виконт де Бражелон – от кого родился? От ночной интрижки попросившегося на ночлег Атоса и знатной дамы, тоже оказавшейся гостьей в придорожном доме. А пастор, хозяин жилища, вообще куда-то отлучился, совершенно не боясь за своё имущество. Каково? Ведь не скажешь, что времена протекали спокойнее. На дорогах разбойничали похлеще нашего. Резали, убивали, грабили. Да и в городах всякой твари было не по паре, а по сотне. А не пустить – это ж… грех, не грех, но точно не по-человечески считалось. Помнишь, мультик советский «Кошкин дом»? «Тётя, тётя кошка! Выгляни в окошко!» Там все, кто в ночлеге отказывал – козлы да свиньи. А кошка, не пустившая бедных котят, потом исправилась. Когда сама помыкалась.