Страница 4 из 16
Проморгавшись, он заметил, что аборигены обмундированы по-походному – кто в спортивном костюме, кто в штормовке и джинсах. В брезенте, с которым они возились, угадывалась палатка.
– А вы куда, ребятки, собираетесь?
– Так ведь на озеро, – откликается Олег. – Слушай, Витька, а ты как здесь… Да надолго ли ты?
– На недельку, думаю. Примешь на постой?
– Ха! Ну, молоток! Ещё спрашивает!
– Ну ты везучий, Витюха, – скалит зубы белобрысый Сажинов – ещё полчаса, и видал бы ты нас. Только б запах бензина застал.
– А точно! – радуется Олег. – Мы ж мальчишник задумали. На выходные. Хотели с вечера вчера уехать, да не получилось, всю ночь вон с Пашкиным авто проваландались. И видишь, как здорово подгадали! Ты приехал!
– У нас и место в машине как раз для тебя – последнее, заметь.
– Ну, здорово! – шумит Найдёнов и тянет руки из карманов – помять дружка, тиснуть ещё разок табуновские плечи. – Айда с нами! Порыбачим, удочка для тебя найдется, кружка – тем более. Ха-ха-ха!
Табунов смеётся в ответ, тянется к однокашникам руками – он, конечно же, поедет, куда он денется, он ведь специально ехал к ним, только к ним.
– Так это Пашкина машина? – удивляется вдруг он и крутит головой. – Ай да Пашка, ай да тихоня.
Пашка довольно сопит. Все смеются. Чувствуется, тема автомобиля в компании обкатана, обшучена – по-доброму, по-свойски.
А город ещё только-только просыпается – в субботу утро для большинства горожан наступает всегда позже.
20 руб. 50 коп. «А если тебя вот так – на крюк?»
Ещё не открыв глаза, Табунов почувствовал, что в палатке, кроме него, никого не было. Он потянулся, проморгался – точно, пусто. Ох ты, а где же все? Неужели рыбачить ушли? А как же он?
Табунов завозился, встал на четвереньки и, откинув брезентовый полог, высунул голову наружу.
По глазам ударило.
– Ух ты! Светишь, бродяга, – сказал он солнцу и радостно засмеялся.
Палатку друзья разбили на пригорке – упираясь спиной в лес, он полого сбегал к озеру зелёным травяным языком. Словно выломился из зарослей неведомый зверюга, разлёгся и ну водичку лакать. А потом сморился, да так с вываленным зелёным язычищем и заснул.
Табунов поулыбался своим мыслям, посмотрел на озеро, оглянулся на лес, прищурился на небо. Хорошо! И – побежал вниз. Трава под ногами упруго скользила, совались под босые ноги кочки, шарахались головками цветки, цвиркали косо кузнечики. А Табунов летел, летел всё стремительней, ноги все труднее поспевали за телом, а трава скользила, а кочки подставлялись, и сверкало озеро, и летело ему навстречу, а он падал в него, падал, падал…
Но упал он в траву. Упал небольно – в последний момент успел сгруппироваться, перекувыркнулся пару раз через голову и растянулся на спине. Так и лежал – вольно раскинув руки, работая, шатуном словно, грудью, блестя глазами, смеясь лицом…
Олега он разыскал быстро. Тот горбиком сидел над водой и смотрел на поплавок.
– Вы чего не разбудили меня, ироды? – свистящим шёпотом набросился на него Табунов, усаживаясь рядом.
– А чего ты брыкался? – усмехнулся Олег. – Мы все по очереди тебя трясли. Санька даже за ноги выволочь хотел, так ты его чуть по носу не лягнул.
– Ну да? – недоверчиво засмеялся Табунов, но тут же что-то вроде припомнил. – Брыкался, говоришь… Ох, как я спал! Как спал! Тысячу лет так сладко не дрых. И правильно, что не подняли. Шут с ней, с рыбалкой. Ещё нарыбачусь. А где мужики-то?
– Пашка на лодке, а Саня где-то здесь, недалеко…
Табунов заметил торчащий из воды шнур, потянул и выудил сетчатую кошёлку – там билась одна единственная рыбёшка. Заулыбался.
– Весь твой улов?
– Да, что-то не ловится, – без малейшего огорчения ответил Олег. – Вот посижу ещё и эту отпущу.
– Чего так?
– Жалко.
– Кого жалко? – удивился Табунов.
– Рыбу.
– Ну, ты даешь! А чего её жалеть-то?
– А ты представь, что тебя за губу подцепили и тянут. А потом живому брюхо распорют, выпотрошат и – на сковородку. Или в кипяток. Как, приятно?
Табунов добродушно рассмеялся – не над тем, что сказал друг, а над тем, как он это сказал – серьёзно, без тени улыбки.
– Смеёшься… – Олег пошлёпал поплавком по воде. – Один умный человек сказал: самый ужасный крик тот, который мы не слышим. Понимаешь? Мы тянем рыбу на крючке, она верещит, а мы – не слышим…
– Ну ты-то, наверно, слышишь, – пошутил Табунов.
– Слышу, – серьёзно ответил Олег. – Не всегда, правда… Но стремлюсь.
Табунов покачал головой, принялся разматывать свою удочку.
– Вот смотри, – продолжал Олег, – любую животину – корову там, кролика, свинью, ещё кого-то – прежде чем свежевать, убивают. А почему? Да потому что кричат они. Кричат так, что… Ну, понимаешь, в общем…
– А кроме того, – перебил Табунов, – корова, вырываясь, и копытом очень может дать. И на рог насадить. Потому и забивают.
– Ну да. А рыба не кричит, копыт не имеет. Слабая она. Вот мы ей, живой-то, и выпускаем кишки, и чешую обдираем. Представляешь? Представляешь, что она должна испытывать при этом?
– Слушай, а ты, случаем, не заделался вегетарианцем?
Табунов засмеялся и обнял друга. Он узнавал того, прежнего Олежку, во многом чудного, непохожего на других.
И вдруг начался клёв. Причём только у Табунова – Олегов поплавок стоял, как вкопанный, ни дрожжинки. А Табунов тянул одну за другой, еле успевал червяка насадить, забросить – и поплавок нырк! Табунов взмок. Глаза пятаками. На висок вена выползла. Пульсирует, дёргается, капельки пота вниз ссовывает.
– Уфф! – шумно отдувается он и – словно спугивает. Поплавок замирает столбиком. Минуту стоит. Другую стоит. Пять, десять минут прошло – стоит!
Табунов досадует, Олег смеется.
– Смейся, смейся, – скрипит Табунов, – мне и этого хватит. Вона, красавицы! – и тянет из воды садок. В нём плотно хлещутся тугой ртутью тела несчастных немых, штук десять, не меньше. – Вот это ушица будет! – восторгается он. – А, Олежка?
Олег смотрит без зависти – азарт рыбака ему и впрямь неведом.
– А ты, вроде бы, тоже не ходил в рыбаках, – говорит он Табунову. – Или пристрастился?
– Да нет. Эта рыбалка – первая года за два. Не рыбачу, а вот когда приходится, ну… коллеги иной раз уговорят, сяду тогда с удочкой, и стоит, веришь, одной попасться – всё, зверею. А потом, – Табунов пожимает плечами, – опять живу спокойно. Без рыбалки.
Табунов откинулся на спину, загляделся в небо.
– Ну а ты всё там же работаешь? – спросил он Олега чуть погодя и засмеялся: – Директором школы-то ещё не стал?
Олег замялся. Потом усмехнулся и буркнул:
– Директором – нет, а вот грузчиком – да.
– ?!
– Попёрли меня из школы.
– Как так? – крякнул Табунов и изумлённо уставился на друга.
– Да так, – Олег вздохнул, поднялся рывком. – Что называется, «А не позволите ли вам выйти вон, уважаемый Олег Александрович!» Ну да ладно, потом как-нибудь расскажу. Пошли ухой заниматься.
– Пошли… – растерянно откликнулся Табунов.
20 руб. 60 коп. Вкус компота с хлебом и крутым яйцом
Озеро оказалось небольшим, но глубоким и неожиданно студёным.
Солнце, раскочегарившись добела, отсюда, из воды, смотрелось просто ярким, блескучим кругляком жести. И жалило оно только глаза, тело же, под самый подбородок, облепил плотный холод – сердце толкалось в горле, лёгкие заходились судорожными вздохами, глаза лезли на лоб.
Табунов ухал, лупил руками и ногами по жидкому льду и проклинал неслабыми словами друзей – те только что сбросили его с берега и теперь заходились в хохоте, размахивая руками и тыча пальцами. Потом они сгребли Сажинова, но он вывернулся и побежал вдоль берега. Друзья – за ним.
Табунов погрозил им вдогонку кулаком, нырнул и поплыл от берега. Мерно работали руки, бурлили сзади ноги, и с каждым гребком становилосьтеплее, теплее. Скоро Табунов и вовсе согрелся. Оглянувшись назад и обнаружив широкую полосу воды меж собой и берегом, он вдруг вспомнил свой недавний морской заплыв к злополучному волнорезу, вспомнил – и остановился, повернул назад.