Колдовство

Образ был теперь при нем навсегда.

От оранжевого бруска мыла тоже пахло смертью. Это был едва уловимый аромат из прошлого, тот самый, впитавшийся в стены загородного дома: непереваренная пища, кровь, пот, лекарства, мыльная вода, грязные простыни, использованные памперсы…

Аромат просачивался в ноздри и вызывал в памяти очень четкий, очень реалистичный образ мертвой Насти.

– А она меня ведь так и не простила, – пробормотал Веня, ощущая, как подкатывает волной очередной приступ то ли депрессии, то ли банального чувства вины. Подобная волна окатывала с головы до ног и норовила утащить куда-то в пенистую серость океана смерти. Обычно Веня выныривал, пьяный, но каждый раз надеялся, что утонет навсегда. Судьба, такая судьба.

Мыло было суховатым, крошилось.

Очень хотелось сходить и вымыться, втереть запах смерти в кожу, чтобы он поселился в каждой поре и был при нем всегда, как образ Насти в голове. Отличная идея – объединить две ипостаси в одну. Любовь и смерть. Запах гниения и образ мертвого тела, скорчившегося на кровати.

Веня пошел в ванную комнату, прихватив не только мыло, но и банку пива из холодильника. Разделся, включил воду и лег на дно ванны с банкой наперевес. Пока ванна наполнялась горячей водой, Веня сделал несколько глотков ледяного пива, почувствовал яркий контраст, от которого на лбу проступила испарина. Потом он начал натираться мылом, прямо так, не вставая. Смачивал брусок, втирал в волосатую грудь, под мышками, между ног, вдоль рук, натер щеки и шею.

Шум воды сделался далеким, расслоился на множество составляющих, будто вокруг одновременно включились еще краны. Плитка на стене покрылась каплями влаги, но эти капли были почему-то красными. Они стекали вниз, к ванне, оставляя на стене разводы, а из разводов складывались очертания: отпечатки чьих-то рук, размытые лица, кровавые овалы глазниц и открытых ртов.

Занавеска шевельнулась, как от порыва ветра. Сквозняк забрался в ванную, пробежал по разгоряченному и намыленному телу. Веня протянул руку, нащупал банку пива, но она выскользнула из пальцев и с грохотом куда-то укатилась.

«У нас ведь коврик на полу, – отстраненно подумал Веня, свободной рукой продолжая намыливать себе под подбородком. – Не могло грохотать».

Ноздри забил гнилой запах смерти. Пена от мыла была едкой, серой, пузырящейся. Она покрыла воду в ванне толстым слоем и поднималась выше, липла к стенам, к кровавым рисункам.

Грохот продолжался, он размножился, как и звуки льющейся воды, казалось, что вокруг катится сотня пивных банок. Где-то звякало. Что-то загремело. Ветер поднял край занавески, и Веня увидел огромное пространство с высокими потолками, вытянутыми решетчатыми окнами и несколькими производственными котлами, под которыми горели зеленовато-желтые огни.

Веня не удивился, а даже обрадовался. Он давно ждал, когда же наконец доведет организм до нужной кондиции, напичкает его алкоголем до такой степени, что мозг перестанет воспринимать реальность и подсунет что-нибудь, куда можно будет с радостью убежать.

Мыло раскололось на два кусочка. Веня нашел их, продолжал втирать – в живот, в бедра, в пальцы ног.

Чья-то рука шумно отодвинула занавеску. В воду посыпались оторванные крючки от крепления. Над ванной склонилась огромная обнаженная женщина. На вид ей было лет пятьдесят, длинные черные волосы оказались распущены и лежали на больших обвисших грудях. С сосков сочилась пена. Женщина разглядывала Веню с платоническим любопытством, а он вдруг понял, что возбудился.

Веня попробовал приподняться, но женщина погрузила ладони под воду и надавила ему на грудь. Острый ноготь впился в пупок. Веню как будто насадили на иголку. Он тут же обмяк, руки упали, ноги расслабились, голова наполовину погрузилась под воду. Звуки сделались приглушенными и далекими, да и сам Веня отстранился от происходящего.

– Глубокие чувства, долго придется работать, – сказала женщина, умело орудуя руками.

Потом она открыла рот и начала кричать. Так же, как кричала Настя. Тем же тембром, с теми же паузами, хрипами и стонами.

Веня вздрогнул, напрягся, пытаясь поднять голову, вернуться к реальности. Пенистая вода держала уверенно.

– Не надо, – простонал Веня. К нему разом вернулось прошлое.

Он увидел себя на дне ванны в загородном доме, куда забрался через двадцать минут после смерти Насти. Сидел на холодном щербатом дне и прислушивался к тишине. Пытался перерезать вены модным дорогим станком. Понятное дело, безрезультатно. И только после того, как наделал на руках множество мелких и неопасных царапин, позвонил в скорую.

– Не надо!

Женщина продолжала стоять с открытым ртом. Из ее рта вываливались принадлежавшие прошлому крики. Они падали в воду и забивались в уши. Морщинистые руки натирали тело. Веня стонал, чувствуя, как пена растворяет его, разъедает кости, внутренние органы, превращает мышцы в лопающиеся пузырьки.

Кто-то вдруг крикнул:

– У него ствол!

И следом раздался выстрел, шумно разнесшийся по огромному помещению за шторой.

Женщина закрыла рот, крики оборвались, зато мир вокруг наполнился другими звуками: грохотом, треском, лязгом, чьими-то стонами, шипением.

Еще сразу два выстрела. Кто-то болезненно завопил. Женщина выдернула руки из воды – руки, вымазанные густой кровавой пеной, – и исчезла за занавеской.

«Постойте!» – хотел закричать Веня. Но у него не хватило на это сил.

Он попытался подняться… За пупком, куда уколола женщина, зародилась и взметнулась вверх боль. Она стремительно растекалась по телу и добралась до затылка.

Веня вскрикнул и потерял сознание.

Он очнулся на дне пустой ванны. Холодный воздух заставил тело густо покрыться мурашками.

Веня открыл глаза, увидел сначала кафельную стену, покрытую серыми ошметками высыхающей пены, потом за раскрытой занавеской разглядел темные контуры помещения с промышленными котлами и высоким потолком.

Сколько он тут провалялся? По ощущениям – всего несколько минут.

Света было немного, он исходил от лампы, висящей в ванной комнате (только какая же это теперь комната?), да от подмигивающих костров под котлами. Однако темнота висела в помещении будто бы выборочно, то тут, то там. Хорошо просматривались уходящие ввысь стены, часть потолка, овальные окна за решетками, но совершенно не было видно деталей, будто мир за занавеской был размытым карандашным наброском.

А еще стояла тишина.

Веня тяжело поднялся, стирая ладонями пену с зудящей кожи. У него возникло странное убеждение, что кожи на самом деле нет. Под пеной должен быть голый скелет, да и тот уже почти растворился. Веня обратился в пену. Только по недоразумению он был все еще жив.

Пена шлепалась на дно ванны и шумно стекала в ржавое по краям сливное отверстие. Очистившись полностью, Веня выбрался из ванны и сообразил, что одежды нет – как нет стиральной машинки, раковины, вешалки, двери из комнаты, а есть только пространство, сотканное из теней и дрожащего света огней.

Под ногами валялись смятые трусы. Хоть что-то. Веня натянул их и пошлепал босыми ногами по холодному полу.

Пахло чем-то химическим, острым, неприятным. Эхо от шагов разлеталось в стороны и терялось в пустоте помещения. Где-то поскрипывало. Что-то вдалеке лязгало, булькало, лопалось. От котлов поднимался густой дым и растекался по потолку.

Веня все еще допускал, что это у него белая горячка. Никогда ведь не знаешь, в какой момент она приходит и что вытворяет с сознанием. А к этому давно шло. На самом деле он, Веня, может лежать сейчас в ванне или даже под столом на кухне и пялиться невидящими глазами в пустоту. А еще, может быть, он давно захлебнулся собственной рвотой и умер. А вокруг – ад. Ну, такой вариант ада.

Котлов было шесть штук. Возле одного из них стояла лестница метра четыре в длину, доходившая почти до края. Веня прикинул, что если поднимется, то сможет заглянуть внутрь котла.