Страница 10 из 13
— Ура! Ура! Поступил! Никита в Бауманку поступил!
И тут же изо всех дворов стали выходить и даже выбегать соседи. Они улыбались, шли к их участку, и поздравляли родителей Никиты, его самого и почему-то даже друг друга. Словно это была общая радость и их общий ребёнок, которым они все гордились. А Агатины родители даже сделали подарок, сборник политических детективов. Никита принёс его к себе в комнату и положил на письменный стол так, что бы видеть книгу ото всюду. Почему-то ему очень приятно было смотреть на её чёрную обложку с жёлтыми буквами.
Это было очень счастливое лето, наполненное свободой, ощущением света и радости. И только позже Никита понял, что так с ним прощалось детство. Он пошёл дальше, а Митя с Агатой всё ещё были там, в той удивительной поре, куда ему вход уже был заказан. И только на даче ему иногда казалось, что дверь в детство не закрылась окончательно и что он может хотя бы ненадолго возвращаться туда, если пожелает.
Но институтская жизнь закрутила так, что дома он оказывался лишь поздними вечерами. А ведь ещё нужно было готовиться к занятиям. Даже в субботу у них было по четыре пары. Поэтому следующей весной Никита уже не приезжал на дачу вместе с родителями в пятницу, а добирался на электричке лишь ближе к вечеру субботы. На безмятежное детское счастье у него оставалось совсем мало времени: дела-то никто не отменял.
Ему уже исполнилось восемнадцать, и теперь, если вдруг родители решали дождаться его и поехать на дачу вместе, за руль садился он, а не отец. И тогда Никите доставляло особенное удовольствие не мчаться по Горьковскому шоссе, хотя скорость он любил, а въезжать в их дачный посёлок и сворачивать с главной улицы на их тихую и зелёную. По ней бегали малыши, среди которых были и Кира, сестрёнка Агаты, и Снежана, племянница Мити. Иногда ребята постарше играли с ними в какие-то шумные весёлые игры, и тогда Никите невыносимо хотелось к ним, в их счастливую кучу малу.
Митя за те два года, что они были знакомы, заметно подрос, вытянулся. Круглое лицо его вдруг стало тоньше и красивее. Никите он напоминал Маленького принца. Агата тоже менялась. И Никита, приехавший на дачу после трёхнедельной институтской практики, вдруг заметил, что яркий детский купальник с розовым зайцем на животе сменил изящный синий. Агата непривычного раздельного купальника поначалу явно стеснялась. Но вскоре освоилась и стала бегать в нём, как и все их дачные девчонки, целыми днями. Смуглая от природы, она хорошо и быстро загорала и на фоне светлокожих Никиты и Мити к концу лета выглядела этакой индианкой. Митя смотрел на неё влюблёнными глазами и иногда за её спиной тихо спрашивал Никиту:
— Правда, она красивая?
Никита кивал и улыбался. Агата и ему тоже казалась на удивление симпатичной девочкой. Но он изо всех сил старался не любоваться ей: первое чувство Мити было так прекрасно, что омрачать его хотя бы мимолётной ревностью Никита не хотел. Хотя, пожалуй, обожавший его мальчишка вряд ли вздумал бы ревновать к старшему другу. Но всё равно Никита влюблённость Мити берёг и всячески защищал.
А защищать было от кого. Напротив дома Агаты жили ещё два мальчика. Двоюродные братья Серёжка и Гошка были хотя и ненамного, но постарше Мити и в свои шумные игры брать тихого соседа, за которым ещё и постоянно ходила хвостиком его маленькая племянница Снежана, не хотели. Зато Агату то и дело приглашали присоединиться к ним. Она поначалу не отказывалась и сама звала их, когда затевалась игра в вышибалы. Но вскоре Никита заметил, что всё изменилось. Агата общества Серёжки и Гошки стала явно избегать. Да и Митя сторонился их.
Самого Никиту братья уважали и при нём никогда Агату с Митей не задирали. Поэтому, чтобы разобраться в ситуации, пришлось ненадолго влезть в шкуру разведчика, что Никита и поторопился сделать, опасаясь за своих друзей.
Долго скрытно приглядывать за соседями не пришлось. Всё стало ясно в первый же субботний вечер. Уже было почти темно, когда Никита услышал, как по улице продребезжал велосипед. Это ехал откуда-то Митя. Вдруг раздался звук трения резины о бетонные плиты: мальчик резко затормозил. Никита незаметно подошёл к дому, откуда было хорошо видно, что происходит на улице. А там Серёжка и Гошка, преградив своими велосипедами, дорогу Мите, негромко и глумливо допрашивали растерявшегося мальчишку:
— Ну, и откуда же едет наш женишок? Тебе что было сказано?
— Здесь не ездить, — буркнул Митя.
— А ты что? — Гошка сунул руль своего велика в руку брату, обошёл его и начал наступать на Митю.
— А я буду ездить. Это и моя улица тоже.
— Нет, ты посмотри на него, Серый, — демонстративно возмутился Гошка, — твоя часть улицы там, — он махнул рукой в сторону дома Якушевых, едва не задев Митю по носу. И было непонятно специально или намеренно. — А здесь — наша. И ты здесь не ходи и не езди. Понял?! — Гошка выпятил грудь и сделал ещё один шаг в сторону оппонента.
— Но мне нужно к сторожке, — не согласился с таким разделением улицы Митя. — И я никак не смогу попасть туда по-другому. Только мимо вас.
— А придётся научиться, да, Серый? — снова обратился к брату Гошка. — Хочешь летай, хочешь круг делай и с другой стороны проходи или проезжай. Но здесь появляться не смей. А то…
Чем собирались угрожать Мите разошедшиеся братья, Никита слушать не стал. Он уже шагнул к мальчишкам, когда вдруг с соседнего участка на улицу выскочила Агата:
— А ну отойдите от него! — звонко крикнула она и подскочила к Мите, сильно толкнув подошедшего почти впритык к нему Гошку. Судя по распущенным волосам, она уже собиралась спать и в окно их с сестрой комнаты на втором этаже увидела, что её друга обижают, и кинулась на помощь.
— Агата! — в окно громким испуганным шёпотом позвала её в распахнутую створку Кира. — Иди скорее домой! Бабушка скоро придёт и будет сердиться.
— Я сейчас! — пообещала её сестра и гневно уставилась на Гошку. Тот нехорошо улыбнулся:
— А вот и невеста явилась… — и издевательски поинтересовался: — не запылилась?
— Тили-тили-тесто! — поддержал брата молчавший до этого Серёжка.
Больше Никита, который не желая смущать Митю и Агату, при появлении девочки замер в тени калины, ждать не стал и шагнул на дорогу.
— О, ребят, привет!
Серёжка с Гошкой тут же растеряли весь свой пыл, а Агата с Митей вопреки обыкновению встретили его появление не обычными радостными улыбками, а серьёзными и какими-то повзрослевшими лицами.
Никита окинул всех четверых коротким внимательным взглядом и решил сделать вид, что ничего не видел.
— Мить, ты прокатиться?
— Я в сторожку, мама там костей для Багиры собрала, просила Петровичу передать.
Огромная немецкая овчарка Багира жила при сторожке, и её любили и подкармливали все дачники.
— Слушай, я с тобой. Возьмёшь меня? Хочу перед сном развеяться.
— Ага, — обрадовался Митя.
— Агата, ты с нами? Может, прокатимся все втроём? Или вы, ребят, — Никита вопросительно посмотрел на братьев, — присоединитесь к нам с друзьями?
— Мы… — замялся сдувшийся Гошка, — нет… Нам домой пора…
— Да, пора… — поддержал его Серёжка.
А Агата каким-то незнакомым Никите отчаянно-весёлым голосом сказала:
— А я, пожалуй, составлю вам компанию! Только бабушек предупрежу.
— Мы тебя здесь подождём, — пообещал Никита и поднял глаза к окну второго этажа, в котором бледнело взволнованное личико Киры.
Увидев, что всё обошлось, она пошире распахнула створку окна и помахала им рукой. Никита помахал в ответ. Настроение у него отчего-то было замечательным.
Глава 5. От лета до лета.
Теперь вся её жизнь сводилась к одному — ожиданию лета. И без того безрадостные школьные дни тянулись невыносимо долго. Особенно весной. Агата сама себе казалась не человеком, а ожиданием. Но оно всё же приходило, лето. И начиналась жизнь.
Никита закнчивал школу, готовился поступать в институт и приезжал на дачу реже. Но зато рядом с Агатой был его верный оруженосец Митя, готовый часами взахлёб рассказывать о друге и не замечавший, как жадно слушает его дачная подружка. А может, и замечавший, но не видевший в этой её реакции на его рассказы ничего странного. Ведь и он тоже любил Никиту и напряжённое внимание Агаты считал вполне естественным. В последний год он учился с Никитой в одной школе, и виделись они ежедневно. Об этих встречах Митя и рассказывал своей подруге, а Агата благодарно впитывала каждое слово.