Страница 9 из 54
Но беспардонное весеннее солнце, что ли, растопило эти самые невесть откуда взявшиеся льды, или просто Ирина была рада, что всё закончилось относительно благополучно, только сейчас она была весела, долго благодарила доктора Симонова за помощь и даже зачем-то пожала ему руку. Андрей потряс её крохотную тонкую ладошку и почувствовал себя великаном — в его не самой большой руке девичья ручка казалась маленькой трепетной птичкой. «Точно, весна, то льды, то птички какие-то в голову лезут», — усмехнулся своим мыслям Симонов, помог Ирине спуститься по стоптанным ступеням и направился к своей машине. Со всеми предосторожностями он погрузил пострадавшую и захлопнул дверь. «Неплохо живут доктора районных травмпунктов», — удивилась Ирина. Андрей сел за руль и, как будто услышав её мысли, пояснил:
— Я ещё и в частной клинике работаю. Ну, и подрабатываю, конечно. Давно «Фольксваген» хотел, но надо было родителям помочь, у нас мама долго болела. Теперь, к счастью, всё позади. Вот я и купил машину. И радуюсь теперь как мальчишка.
Ирина засмеялась:
— А разве вы не мальчишка? По-моему, многие мужчины до старости пацаны.
— Значит, я из таких, — Андрей улыбнулся. Они ехали по лужам, в которых отражалось солнце, вода журчала под колёсами, и Ирине казалось, что это не машина вовсе, а корабль. Она смотрела в окно и видела, как расходятся в стороны волны и ударяются в бордюр. В машине вкусно пахло, играла негромкая музыка. Чайковский, — определила Ирина, окончившая музыкальную школу по классу фортепиано, и улыбнулась. Хорошо-то как. Голова немного кружилась, и было непонятно, от сотрясения ли это, или от близости к объекту вожделения.
Объект тоже улыбался, щурился на солнце, потом потянулся к бардачку, почти прижавшись головой к коленям Ирины, чем поверг её в дрожь и трепет, и достал тёмные очки. Нацепил на нос и стал, на влюблённый взгляд, ещё лучше, хотя, казалось, лучше уж совершенно некуда. Только вот глаз не видно, и не понять, куда смотрит. Ирина прокашлялась и, не зная, куда себя деть от смущения, начала:
— Андрей Евгеньевич…
— Ирина Сергеевна, простите, что перебиваю, но я вас хотел попросить, давайте уж по именам, а то сил нет никаких «Андрей Евгеньевич — Ирина Сергеевна, Ирина Сергеевна — Андрей Евгеньевич», ну просто старосветские помещики какие-то… И язык заплетается.
— Давайте, — неожиданно легко согласилась Ирина, — Андрей, я хотела спросить, а почему всё время вы ходите на родительские собрания и вообще всячески брата опекаете?
— Ну, понимаете, у нас, как я уже сказал, мама долго болела, рак у неё обнаружили, ей очень тяжело было. Мы всех врачей на уши подняли, я коллег замучил просто, но нашёл тех, кто смог ей помочь. Надо было ей дать возможность только собой заниматься, а папа у нас без неё просто не может, любит очень. Вот он то на работе, то по командировкам — он у нас на оборонном заводе работает всю жизнь. Сейчас замгенерального, они с Индией большой контракт заключили. И теперь он то в Индию летает, то на Байконур. А когда не в командировках и не на работе — сразу к маме в больницу, а позже, когда её выписали, в санаторий. Всё время с ней. Вот я Алёшку на себя и взял.
— Какие же вы все молодцы! — Ирина восхищённо покачала головой. — И романтично как…
— Да. Родители у меня последние романтики, наверное… У нас вообще семейная история запутанна и романтична, хоть сериал снимай. Хотите, расскажу?
— Хочу, — быстро кивнула Ирина, и оба рассмеялись.
— Папа с мамой в школе вместе учились, с первого класса. И он в неё примерно тогда же и влюбился. Ну, а ближе к выпускному и она ему взаимностью ответила. Но тут его отца, моего деда, он у нас военный, перевели служить в Германию, а её родители сменили место жительства. Вот так случайно совпало. И получилось, что родители мои юные потеряли друг друга. А через два месяца после выпускного выяснилось, что мама беременна. Представляете, это в шестьдесят девятом-то!
Что было! Как она выдержала и аборт не сделала — не знаю. Но, спасибо моей героической маме, я родился на свет. Ей со мной очень тяжело пришлось, потому что дедушка с бабушкой от нас отказались, и билась мама одна. Вернее, прабабушка ей помогала, к себе взяла жить, но она уже старенькая была, так что втроём нам жилось нелегко. Но мама справилась, даже выучиться смогла на инженера, но позже.
А папа через полтора года, достигнув восемнадцатилетия, из Германии сбежал и вернулся в Москву. Но найти маму не смог. Потому что дед мой, отец мамы, когда она меня родила, кричал, что она ему больше не дочь. Мама в сердцах взяла и фамилию сменила на Симонову, хотела хоть так ближе к моему отцу быть. А он, когда приехал, вот уж меньше всего ожидал, что она Симоновой стала. Поэтому найти её не смог.
Так и жили они порознь. И вот, когда им было по двадцать девять лет, в мамин институт пришёл новый начальник отдела. Мама за кульманом стояла, работала, даже не выглянула. Слышала только, как он представляется её коллегам. Голос знакомым показался, но не более. А он уже до её кульмана дошёл, ну, она и выглянула, чтобы поздороваться. Как выглянула — так и рухнула мешком на пол. Узнала сразу. Он кинулся её поднимать и тоже узнал. Она и не изменилась почти — такая же худенькая и ещё совсем молодая. Ну, мы и зажили втроём.
Мне было почти тринадцать, но я к отцу легко привык, потому что мама мне всегда про него рассказывала, у нас его школьные фотографии были, и я всегда мечтал, что папа нас обязательно найдёт… Теперь я знаю, что, если очень хотеть, желание непременно сбудется… А потом, через два с половиной года, родился наш Алёшка. Я думаю, что родители не сразу второго ребёнка завели, потому что боялись меня травмировать, хотели, чтобы я привык к жизни втроём. Но я так рад был, когда Алёша родился, — просто невероятно. У меня теперь были самые лучшие папа с мамой, да ещё и брат младший.
Вот так и живём теперь. У меня очень молодые родители. Мне вот тридцать один, а им всего по сорок восемь, представляете? А сейчас мама с болезнью справилась, вот реабилитацию пройдёт и обязательно к вам в школу прибежит — знакомиться. Алёшка ей уже все уши про вас прожужжал. Любит вас очень, рад, что в вашу школу поступил. Так что мамуля меня от дел в момент отстранит, сама будет младшенького контролировать.
Ирина, слушавшая его внимательно и восторженно, покраснела от похвалы. И тут же почувствовала, что ей почему-то стало очень грустно. Порывшись в себе, самокритично призналась, что не хочет потерять возможность видеться с Андреем Симоновым. Нет, она будет очень рада познакомиться с их удивительной мамой, но пусть уж тогда они на родительские собрания ходят вместе! И сама поняла — маловероятно. Настроение испортилось, солнце уже не радовало, стало жалко себя до слёз. Ирина сосредоточенно порылась в сумке, тихонько сглатывая набежавшие слёзы, и тоже водрузила себе на нос предусмотрительно захваченные из дома солнцезащитные очки. Так было менее вероятно, что Андрей заметит покрасневшие глаза.
К школе подъехали, когда уже прозвенел звонок на шестой урок. Добрый их охранник Василий Сергеевич, увидав на ступенях поднимавшихся Ирину и доктора Симонова, радостно вскочил из-за своего стола, распахнул дверь:
— Ирина Сергеевна, миленькая вы наша! Ну, как вы?
Пострадавшая улыбнулась:
— Уже хорошо. Гораздо лучше. Только вот доктор, она посмотрела на Андрея, говорит, что придётся немного на больничном побыть.
— Недельки три, — категорично отрезал доктор Симонов.
— Вот и славно, вот и хорошо, — добрейший охранник расцвёл, — отдохнуть тебе, Ириша, надо. А сейчас как раз каникулы начинаются. Посидишь дома, отоспишься и в четвёртой четверти как новенькая будешь. А то всё работа, работа. Совсем вы со Златой себя не жалеете. Хорошо хоть её замуж выдали. Теперь Павел её из школы увозит, не даёт засиживаться совсем уж допоздна. Осталось тебя пристроить — и могу смело уходить на пенсию.
Он повернулся к Симонову, призывая его в союзники. Андрей с готовностью кивнул — надо, надо пристроить — и еле сдержался, чтобы не предложить свою кандидатуру.