Страница 29 из 54
Спокойному, уравновешенному Рябинину мерещились этим тёплым майским вечером форменные кошмары. То ему виделись костры инквизиции, то изощрённые пытки древних китайцев, то почему-то коллективное харакири группы японских товарищей, с мрачными кровожадными раскосыми лицами расположившихся под типичной русской берёзкой во дворе сектантского дома. Перед дружным самоубийством загадочные японцы в его видении хором пели бардовскую песенку, над двором неслось: «Над Канадой небо сине, меж берёз дожди косые…»
Измученный оригинальными и неотвязными видениями, Рябинин тряс головой, морщился, как от боли и пытался отогнать от себя порождение воспалённого воображения. Хуже всего было то, что у этих кошмаров отчётливо просматривалось одно, совсем уж кошмарное общее — главной героиней и главной же страдалицей в каждом из них являлась его обожаемая жена. И это приводило его просто в неистовство. Надежда была только на молебен, обещанный отцом Петром.
Тем временем в самом «гнезде тренингистов» всё шло довольно мирно. Злату, на всякий случай представившуюся Зоей, провели в дом, накормили довольно вкусно и сытно и отвели ей место в небольшой спальне на пять человек. Судя по кроватям, покрытым одеялами без пододеяльников, кроме неё в этой комнате пока никто не спал. Злата пыталась собраться с мыслями. За те полчаса, что она была в доме, заметить успела немногое. В первую очередь, обратила внимание на отсутствие какой-либо аппаратуры слежения. Во всяком случае, её неискушённому взгляду так показалось. Радовало и одновременно удивляло и почти полное безлюдье.
Ещё Злата попыталась выяснить, что за организация попалась им на пути, чтобы удостовериться в правоте отца Петра. В коридоре, по которому её вели из кухни, висели яркие картинки. Близорукая Злата пыталась понять, что же на них нарисовано. Глаз зацепился только за одну деталь: к деревянному столбу был прибит молодой темноволосый мужчина. В памяти всплыли рассказы батюшки о сектантах. В числе прочего говорил он и о том, что они считают, что Христос был распят на столбе, а не на кресте. Точно, похоже, не ошибался батюшка: угодили мальчишки к «Очевидцам Яхве». Крупная секта эта давно уже была известна в России. Её приверженцы ходили по домам с цветными буклетами и книжками и пугали неосторожно открывших двери людей близким концом света. Почему-то забывая о том, что руководители этой старой секты уже пять раз предсказывали его и все пять раз апокалипсис так и не случился. Приставали желающие открыть людям глаза и на улице. Но было совершенно непонятно, почему вдруг пропали мальчишки. Вроде бы в похищениях людей сектанты замечены не были. В одурачивании — да, в запретах на вакцинацию, переливание крови и трансплантацию крови — да. В разрушении семей — тоже. Но вот в киднеппинге?
Но, с другой стороны, по словам отца Петра, организация была многолика и в последнее время тяготела к делам мирским, а не духовным.
Требовалось разобраться. А ещё найти того, кто кинул Ирине и Андрею записку. Возможно, этот человек будет готов помочь? Записка была написана ужасающим почерком, Злате даже показалось, что писали не ведущей рукой, а другой, не преобладающей. Специально хотели изменить почерк? Или по какой-то другой причине? А ещё, несмотря на малопонятный и некрасивый почерк, у неё почему-то сложилось впечатление, что писала женщина. Теперь стоило проверить предположение.
Российская Мата Хари побродила в тишине по комнате из угла в угол, собралась с силами — первоначальное ликование сменилось страхом, хотелось сидеть в этой пустой спальне как можно тише и ничего не делать — и, выйдя в коридор, пошла на голоса. Разговаривали на кухне, в которой её только что кормили. Поморщившись — до чего ж противно подслушивать! — Злата притаилась за дверью.
Говорили громко, не таясь. Она узнала голос преувеличенно ласковой поварихи, которая кормила её. Теперь женщина говорила сухо, без мёда в голосе:
— На, отнеси еду в подвал.
— Обойдутся, — лениво ответил мужской голос.
Злата узнала и его тоже. Это был Геннадий — так представился встретивший её парень в чёрном. Кроме них двоих она пока никого ещё не видела. Вообще у неё создалось впечатление, что дом почти пустой.
— Не обойдутся, пусть поедят пока. Наше дело маленькое. Что наверху решат, тому и быть. Парни виноваты. Но уж издеваться над мальчишками, голодом морить — это ни к чему. Отнеси. Или позови Алинку или эту, новенькую, как её?
— Зою.
— Именно. Пусть кто-нибудь из них отнесёт.
— Ещё чего не хватало! Одна только пришла, и неизвестно, кто она такая. А вторая уже бежать пыталась. Лучше я сам.
— Ну, вот и правильно, — повариха довольно застучала тарелками, а Злата опрометью бросилась в свою комнату, радуясь, что надела очень мягкие туфли на резиновой подошве. Разуться бы она побоялась — а ну, как наткнётся на кого, как тогда объяснить отсутствие обуви?
Из-за неплотно притворённой двери Злата прислушивалась, кляня гулко бухающее сердце, и боялась пропустить хоть звук.
Подвал… Так, сейчас она на первом этаже. Вход в подвальные помещения может быть из дома, а может и с улицы. Бродить самой в поисках опасно. Попробовать проследить за Геннадием? Страшно. Так страшно, что руки холодеют и дышать тяжело. Но мальчишкам грозит опасность. Господи! Да что ж такое-то? В чём же они виноваты? Что могли натворить? Увидели что-то? Услышали? Одни вопросы и нет ответа.
Она так и стояла, прижавшись к двери ухом и вставив в узенькую щель палец, чтобы совсем не закрылась — а то ничего, пожалуй, и не услышишь. Пальцу было больно, неудобно. Но ещё больнее и неудобнее было душе. Больше всего на свете ей хотелось сейчас бросить всё и уйти. А что? Легче лёгкого пока это сделать. Выйти в коридор, пройти в сторону кухни, открыть дверь в холл. Злата, когда её вели сюда, заметила, что замки есть, но Геннадий их не запирал. А там, за холлом, где никакой охраны она не заметила, хотя и осматривалась украдкой, выход и близко-близко калитка с обычным запором. И рядом, в тихом переулочке, её самый близкий, самый родной человек.
Раньше ей казалось, что ближе бабушки и Бати и быть никого не может. А теперь вот ближе родителей, ближе Славянки, ближе всех смелый и добрый, умный, терпеливый и понимающий Пашка, её Пашка. Милый, долгожданный. Она сглотнула и упрямо потрясла головой: хороша учительница! Ты уйдёшь, а два чудесных мальчика пропадут ни за грош?.. Может, всё-таки в милицию?.. Она же выяснила самое главное — Алёша и Костик живы и находятся именно здесь. Теперь есть с чем «в органы», как говорит дедушка, обращаться.
Ага. Как же! С чем? С пуговицей, нечитабельной запиской и словами поварихи о каких-то мальчишках в подвале? Злата вздохнула. Нет. Ну, нет других вариантов! Будем прорываться.
Тут хлопнула дверь кухни, и раздались шаги. Злата видеть идущего не могла, но вся обратилась в слух — даже глаза закрыла. Шаги неспешные, размеренные. Приближаются, вот совсем рядом… Не к ней ли? Не заметили ли щель? Нет… Мимо… Дальше по коридору… Снова звук открываемой двери и скрип, долгий, тягучий.
Доморощенная и самопровозглашённая Мата Хари приоткрыла дверь пошире и выглянула. Никого, только в конце коридора, слева, невыносимо медленно, противно скрипя, закрывался проход куда-то. Злата быстро широко перекрестилась, вытащила из ворота блузки крестик и образок Богородицы, горячо приложилась к ним, спрятала обратно и шмыгнула в коридор. Глубокий вдох, как перед прыжком в воду… Десять летящих шагов до закрывшейся таки двери… Выдох…
Затаив дыхание она потянула дверь на себя и проскользнула в оставшуюся ещё узкую щель — даже сама удивилась, что смогла просочиться. И замерла: как закрыть дверь, чтобы она не оповестила всё гнездо сектантов о её передвижениях? Снова перекрестилась — так становилось спокойнее — и закрыла дверь одним резким движением, с трудом преодолевая сопротивление доводчика. Та затворилась без единого звука. Злата привалилась к ней спиной и огляделась.
Помещение, в которое она самовольно проникла, оказалось лестничной площадкой, крохотной и плохо освещённой. Голые стены без единого выступа были просто несчастьем для любого шпиона: спрятаться ну совершенно негде. Ощущавшая и в мыслях называвшая себя, конечно, не шпионкой, а разведчицей в тылу врага Злата, пугаясь стука собственного сердца, которое, казалось, собралось предательски выдать свою хозяйку и колотилось о рёбра, как трясогузка, попавшая по ошибке в парник и не умеющая выбраться на волю, робко ступила на узкую прямую лестницу, круто уходящую вниз, в полутёмный коридор.