Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 17

– Да, конечно, всего хорошего.

– Вы очень добры. Как ваше имя?

– Иван Сергеевич. – Этот человек по-детски обрадовался вопросу и энергичнее прежнего произнес имя в слух.

"Будет ждать новой встречи, -уверенно думал Воронтов, – да, такие всегда надеются на пять или, если повезет, десять минут облегчающей болтовни. Одинокий человек: вместо друзей радио в будке или небольшой старый телевизор. Что же старику до них: только слушать можно, а обмениваться размышлениями все равно не с кем. Даже если бы он завел пса, то ничего бы, по сути, не изменилось: тот, кроме тявканья, умных фраз или слов поддержки не выдаст. Впрочем, не каждый человек на такое способен. Многое зависит от ситуации".

– Может, ещё увидимся, Иван Сергеевич. – Лицо старика засияло наивной улыбкой. В глазах, над которыми нависали густые, длинные серые брови, теплилась надежда. Он, хромая, прошел с молчаливым посетителем несколько рядов могил, и свернул в свою сторону, бойко закончив очередной свой рассказ.

Воронтов двинулся от Новодевичьего кладбища к ближайшему метро: Московские ворота. Маленькие капельки с темного неба без приглашения и оттого колеблясь спускались на землю. Зажигаемые фонарные столбы освещали многочисленные ириски дождевой воды только у самых лампочек. Морось плохо чувствовалась кожей, а вдали превращалась в тончайшую простыню.

Машины совсем редко прокатывали по площади, припаркованные стояли всюду, и Триумфальная арка, естественная, не окруженная гудящим потоком автомобилей, и одинокая высилась в полной своей красоте, какую придали ей влюбленные архитекторы. Величественная и прекрасная. Гордая, с трофеями из оружия и доспехов на аттике.

Он пару минут стоял около входа в метро, смотрел на подсвечиваемое сооружение, которое закрывали грязные ларьки и вдруг почувствовал нескончаемую грусть, и выдыхал сигаретный дым. Человек в городе миллионнике, среди множества различных лиц, у каждого из которых своя захватывающая история, почувствовал себя одиноким без одного единственного, самого нужного. Скучал исключительно по той душе, что год назад вырвалась из плоти. Воронтов отчетливо понимал, что это только нужно пережить, что это только послевкусие после мрачного места. И он также знал, что сегодня придется задержаться на улице как можно дольше: вся ночь раскрылась специально для успокоения тревожного сердца.

Он бросил окурок в урну, взял одну из последних газет у метро, бегло окинул заголовки и, не увидев ничего интересно, швырнул на место.

6

Через пару дней Николай вновь пришёл в то же самое кафе, но только ради послеобеденного кофе. Молодой и смелый официант подскочил к нему, когда тот ожидал приготовления напитка:

– Ваш столик свободен, можете присаживаться. – Самодовольная и глупая улыбка растеклась по лицу. В глазах других сотрудников коллега сделался самоуверенным и безбашенным. Однако он, почувствовав охватившее воодушевление от содеянного, отказался останавливаться. – Вы ведь не забыли книгу?

Николай, не придававший значения выходкам, почувствовал пробегающие разряды тока по конечностям от последних слов. Он растерянно посмотрел на на ехидно улыбающегося смельчака, который трепетал от триумфа. Клиент, жутко нервничая, силился подобрать колкую фразу, чтобы не пялиться выпученными глазами, с приоткрытым от неожиданности ртом в едкую морду, однако опыт показывал: Николай не способен остро отвечать и безболезненно переживать оскорбления.

"Все из-за неумения подражать железным людям. – Пытался как можно скорее сообразить он; официант тем временем демонстративно поправлял салфетки на подносе, гордо показывая профиль лица жертве. – Костя умеет выражаться так, что на лавочку к дуракам обидчик усаживается самостоятельно. Ему не посмели бы косо посмотреть не только в лицо, но и в спину: вся его сущность заявляет о характере! Господи, а я-то что? На ногах удержаться не способен".





Пауза кончилась быстро: механизм защиты Николая сработал, и намеренно ожидавший продолжения официант возобновил язвить, прощупав почву неуверенности в голосе посетителя.

– Больше не ожидайте моей задержки.

– Да вы не торопитесь, – отвечал тот, откровенно посмеиваясь, – мы всегда рады желанным гостям.

– Как вас зовут? И где жалобная книга?

– Извините, пора обслуживать клиентов. – И нахальный официант победоносно вырвался с блокнотом в руках.

"Костя бы уже давно схватил бы его за плечо и вылил бы кофе на форму, если бы он не был горячим, в ином случае – что угодно, но только холодное. А я что? Только и смотрю, как он удаляется к своим друзьям, которые с любопытством все это время наблюдали. Облегчает только то, что он – не девушка".

Николай стремительно вышел на улицу, опустив голову вниз под напором внимательных взоров.

"Дурацкое кафе, – думал он, – не откроется больше входная дверь моей рукой! Во всем виновата пустая трата времени: погоня за девушкой, с которой даже заговорить не удастся".

Недопитый до конца стаканчик плюхнулся в первой попавшейся мусорке так, как будто молодой человек этим поступком хотел что-то показать. Но кому? И что? Силу и независимость в том, что не нуждается в услугах? "Поздно, – продолжал размышлять тот, – уж лучше б вылил отвратительный кофе на стол. А что им от этого броска? В любом случае все выпил".

Девушка в черной шляпе и в таком же по цвету строгом летнем платье выбирала ромашки. Рыжие вьющиеся волосы прикрывали вырез на спине до середины лопаток. Незнакомка часто закидывала локоны назад, которые упорно лезли к лицу из-за дующего в спину ветра. Николай невольно остановился, заметив в изящных плечах знакомость, которая не поддавалась воспоминаниям, и, чтобы во второй раз за день не оказаться дураком среди садовников, как думал он, зашел в магазин и начал рассматривать цветы у витрины. Однако, как назло, растения с длинными стеблями и висячие букеты только формировали препятствие, и когда он наконец-то сумел подобрать подходящее место, с которого проглядывались ромашки, девушка расплатилась и пошла прочь медленным шагом.

Николай вцепился в первый попавшийся букет: орхидеи, розы, альстромерия и некоторые другие цветы, сочетающиеся друг с другом. Продавщица спрашивала карточку магазина, показывала купоны, предлагала различные безделушки – Николай пропускал все мимо ушей, торопливо отказываясь. "Так бы поступил и он. – Мелькало в перенапряженной голове, которая разрывалась от разлившегося липкого волнения. – Ну уж нет, это исключительно моя идея: что может быть неприметнее, чем скрыться среди магазинных цветов, чтобы не ошибиться в лике человека? Только скорее! Человек ведь торопливо ждет пока пухлые ручки безразлично выдадут сдачу!" Он не отдавал отчетов, только спешил и желал как можно скорее опознать незнакомку, которая отчего-то манила уходила все дальше и дальше.

За последние два дня он, увлеченный исканиями высокомерно завершившей предыдущую встречу Алисы, успел обознаться три раза – близился четвертый. Именно эту девушку, как следует, не сумел разглядеть, и поэтому, руководствуясь интуицией, унюхал искомого человека, как и во все предыдущие разы: в парке, в магазине на кассе, торговом центре. Все три предыдущие попытки начинались преследованиями девушек, а заканчивались боязливо оглядывающимися настороженными незнакомками, которые заметно ускоряли шаг, и тогда он, Николай, прекращал игру. Игру, переросшую в пугающее увлечение.

Она отдалилась метров на сто от магазина, когда безбашенный покупатель, волнуясь, выскочил на улицу. Лоб покрывал тонкий слой пота, а вечерняя прохлада приятно сдувала его с кожи. Побежал за ней и, сократив расстояние вдвое, остановился, перейдя на быстрый шаг, расценив пробежку с букетом в руках чересчур привлекающей внимание, как со стороны незнакомки, так и со стороны прохожих. Николай ненавидел бегать, особенно по людным улицам. В его голове с короткой стрижкой всплывали ассоциации: правосудие мчится по стопам, а он, виновник, слепо верящий в свою невину, спасается бегством, рассчитывая скрыться в кустах с гладкими листьями. Оно играет, забавляется, притворяясь, словно расстояние между ними не укорачивается, а он искренне верит в уловку, все надеясь избежать кары. И так до потери сознания, до полного изнеможения. Одним словом, Николай удирал от реакции окружающих, которым было, по сути, всё равно.