Страница 10 из 90
- Тут... это... я сейчас помещу эту штучку... вот в это место... да... в это вот место... Да, а потом я ее устремляю, так сказать, в будущее, откуда она вернется спустя положенное ей время - Но меня интересует не этот, сам по себе незаурядный факт, а скорость исчезновения этой штуки по частям, значит...
Нет, ну как я ему растолкую, что такое градиент скорости?
- Вас интересует, стало быть, градиент скорости перехода? - спросил Линьков, - Сказывается неравномерность поля?
С табурета я как-то не свалился, но на Линькова посмотрел с неподдельным восхищением. Ай да прокуратура!
- Это вы сами догадались или брошюру какую-нибудь изучили? - осторожно поинтересовался я.
- Это я сам, но при некоторой помощи государства, - в тон мне ответил Линьков. - У меня в биографии имеется следующий прискорбный факт: я закончил три курса физфака.
- Ничего, ничего, - ободряюще произнес я, - меня можно не стесняться. За неуспеваемость отчислили?
- Нет, по болезни, - лаконично сообщил Линьков.
Шутить ему явно расхотелось. Мне стало стыдно: человек со мной по-хорошему, а я уж разыгрался, расскакался, как козлик, - бац рогами в больную печенку!
Расфамильярничался некстати.
- Понимаете, Александр Григорьевич, - задушевным тоном сказал я, - поле в камере неоднородно, это вы правильно указали, поэтому в разных местах камеры объект уходит во время по-разному. В центре - сразу весь уходит, а кое-где - по частям. Мы ищем зависимость градиента скорости перехода от градиента поля, ну и прочих параметров. В пределе хочется, конечно, добиться равномерного перехода.
- И вы промеряете градиенты последовательно для всех точек объема камеры? - удивленно спросил Линьков. - Так это же уйма работы! И сколько длится одна петля?
- Сейчас я беру десятиминутную дистанцию.
- А меньше нельзя? Ну, скажем, пять минут?
- Меньше можно, только я не сообразил сразу, что серия будет большая, контрольную проверку сделал на десяти минутах, и режим уже рассчитал, менять не хочется. А вообще-то чем меньше, тем лучше. И надежность выше, и ждать меньше приходится. Но очень короткую дистанцию тоже ведь нельзя давать: не успеешь вовремя извлечь объект из камеры, очистить место.
- Верно, - задумчиво согласился Линьков. - А больше?
- Больше - это наше слабое место, - объяснил я. - Удается, правда, подобрать такие конфигурации и напряженности поля, что петля растягивается на часы. Но при этом она часто размыкается и без всякого, понимаете, предупреждения, - нахально возьмет вот и разомкнется. И исчезает брусочек, инвентарный номер такой-то, уходит в неведомое будущее, к отдаленным потомкам.
- А почему вы только в будущее посылаете?
- Да просто удобнее, что ли. И, кстати, необратимо извлекать кое-что из будущего мы умеем даже на далекой дистанции.
- А, понятно! Этим и занимаются ваши эксплуатационники?
- Ну да. У них там целый заводской процесс налажен. Сверхсовременные методы добычи ценных и редких металлов. Иридий, ниобий и тому подобное из будущего.
Только объемы уж очень малы и процесс капризный, приходится десятки микрокамер гонять, да всякий раз останавливать для очистки... Канитель!
Вообще хронофизика наша вся насквозь капризная до чертиков! Неустойчивые результаты, ненадежные. И воспроизведения четкого нет. Один раз получается, десять раз не получается. Один раз замкнул петлю, другой раз она хвостиком вильнет - и будь здоров!
- Что - не возвращается объект?
- То не возвращается, а то, наоборот, исчезать не хочет - лежит и смотрит на тебя, можно сказать, голубыми глазами. Тоже очень приятный вариант. Но это все цветочки... Вот если поля срываются, тогда вообще хоть плачь...
Тахионный пучок к чертям летит, силовые линии трясутся, как малярики, потом - бац! - автоматика отключается, и начинай все сначала.
Я глянул на часы и ужаснулся - действительно, идет время, да еще как! Надо поторопиться. Я ввел программу в управляющий блок, локализовал пучок, развернул его полем так, чтобы он невидимым экраном охватил всю камеру.
Включил автомат, подал мощность. Опять пульт заморгал и успокоился, щелкнули реле, мигнула зеленая вспышка... Брусок вернулся, я подхватил его манипулятором, вывел из камеры.
Передвинулся солнечный блин на полу, - ох, и далеко он уже передвинулся! Так - опять вспышка. Две синеватые вспышки слились, я едва успел различить брусок в глубине камеры. Теперь следующая точка, потом следующая за ней и так далее.
На следующем участие поле вспучивалось этаким продолговатым горбом, вроде дыни. Никакого там горба, конечно, не было, но на экране силовые линии, изображавшие поле, округло изгибались в этом месте, и получалось нечто похожее на полосатую туркменскую дыню. Картинка была довольно интересная.
Мне стало неловко: ну, чего я Линькова отогнал, стоит человек у окна, скучает.
- Александр Григорьевич, хотите посмотреть? - виновато спросил я. Сейчас будет переход.
Линьков очень охотно подошел и стал за моей спиной. Я включил напряжение.
Собственно, до момента перехода снаружи не так уж много увидишь главное делается невидимо. Я-то знал, что сейчас, по командам управляющего устройства где-то под козырьком магнита бесшумно и четко перемещаются секции, укладываясь в нужное положение. Сквозь кристаллическую решетку проводов неистово рвутся бесшумные электронные вихри, и невидимые для нас силовые линии извиваются, как клубок змей, чтобы выстроиться в той конфигурации, которую диктует им программа.
Сквозь ребристые сопла ускорителей в камеру ворвался сноп невидимых частиц, закружился смерчем, распался, на мгновение застыл и начал медленно опадать, будто стекать по стенкам. Мне казалось даже, что я вижу это оболочку из частиц - нечто вроде туманного, размазанного вихря, который мчится вдоль завитков поля.
А вот и зрелище! Бледное сияние разлилось по стеклу, и брусок начал исчезать. Не весь сразу, а постепенно - так, словно на него стеной надвигалась чернота и постепенно закрывала его. Брусок не успел еще полностью рассеяться в тумане, а уже проступили из мрака очертания передней его части. Середину бруска словно закрыло черное облачко с размытыми краями.