Наглец

— Я твою историю потом в Голливуд продам, — глядя на меня, угарает Ёжик.

— Ага, сразу после своей, — хмыкает Кир.

Детский сад, да и только.

* * *

Первоначально моя идея была проста: приехать к дому Полины и забрать её, пока гости будут рассаживаться по машинам, но Шастинский меня отговорил — сказал, что это будет не так эпично, как похищение из ЗАГСа. Для меня эпичность была на последнем месте, но разочаровывать Лёху, у которого сейчас глаза горели азартом, почему-то не хотелось.

Это всё равно, что отобрать у ребёнка конфету.

Но это не значит, что я не следил за её машиной от самого дома — сжимая руль до побелевших костяшек, я был рядом с Полиной весь путь до ЗАГСа, хоть она и не знала об этом. Парочку раз мне хотелось въехать на своей машине в задний бампер «Porsche» Аверина, чтобы жизнь не казалась ему малиной; в голове даже всплывала пара сцен из «Форсажа», где герои фильма на ходу прыгали по машинам, но Полина точно не рискнёт повторить подобный трюк.

Наша автоколонна припарковалась примерно в ста метрах от пункта назначения; я видел, как Полина вышла из машины — такая красивая, что срывало крышу. И всё же мне пришлось ждать, пока не начнётся церемония, потому что сейчас меня запросто могли стопорнуть, и план-перехват накрылся бы медным тазом.

Пока я пытаюсь удержать себя на месте, Лёха тянется к магнитоле, и на весь салон раздаётся песня «Эллаи & Зомб — Чтобы ты была моя», и видит Бог, она только усугубила ситуацию.

— Сорян, брат, — ржёт Шастинский и меняет на песню «Green Day — Holiday». — Так лучше?

Так нихрена не лучше, но киваю, а сам мысленно уже разношу ЗАГС в щепки — особенно после того, как Полина заходит внутрь в сопровождении этого ублюдка Аверина. Чем он там угрожал ей? Предъявить счёт за всё то, что он сделал для неё и её родителей? Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве это не прямая обязанность мужчины — обеспечивать свою женщину всем необходимым? А если по ходу дела женщина понимает, что ты законченный мудак, и хочет от тебя уйти — это уже твои проблемы; значит, ты не был её достоин и должен хотя бы не быть мразью и отпустить её, а не пытаться удержать шантажом.

От лица всех мужиков заявляю — этот утырок позорит наш пол.

После того, как Полина скрывается в помещении, я через силу выдерживаю минут пятнадцать и срываюсь с места, будто участвую в марафонском забеге, в котором главным призом является моя собственная жизнь, хотя, по сути, так и было. И облегчённо выдыхаю, когда понимаю, что успел буквально в последнюю секунду; парни становятся по обе стороны от меня и едва сдерживают ржачь от выражений лиц присутствующих. А мне было на всех плевать, потому что я видел только одно лицо — той, что сейчас была готова расплакаться не то от облегчения, не то от радости, хотя это было практически одно и то же. У меня нет времени на расшаркивания, поэтому я использую коллективное замешательство в своих целях и взваливаю Молчанову на плечо; и она совершенно не против, если судить по тому, с какой силой вцепилась в моё пальто.

Время на побег катастрофически таяло, потому что Богдан не будет стоять столбом вечно; не дожидаясь своих парней, усаживаю свою ношу в машину и прыгаю за руль — сейчас главное свалить отсюда подальше.

— Боюсь, тебе ещё парочку дней придётся побыть узницей, — роняю девушке, выруливая ни дорогу.

В зеркале заднего вида нет ни погони, ни моих парней — рискну предположить, что они, как могут, пытаются задержать Аверина и дать мне время увезти Полину.

Чёрт, я должен им по гроб жизни.

Молчанова не говорит ни слова — только пытается отдышаться, словно не я принёс её на плече, а она сама всю дорогу бежала, и успокоить дрожащие пальцы.

Возле своего дома мне приходится буквально выволакивать Полину из машины — от нервов она даже двигаться нормально не могла; даже до квартиры я нёс её на руках, пока она цеплялась пальцами за мою шею.

При встрече один на один я Аверина закопаю.

В квартире вытряхиваю Молчанову из платья, стараясь не залипать на её бельё, чтобы не потерять контроль, и отправляю в ванную — смывать весь этот боевой раскрас; другой одежды у Полины нет, так что одалживаю ей одну из своих футболок и оставляю одну. Пока она приводит себя в порядок, я завариваю кофе — единственная вещь, которую я могу сделать на кухне — и добавляю в него пару капель рома.

Это сейчас не повредит ни ей, ни мне.

Пока стою, уткнувшись глазами в столешницу, Полина заканчивает свои водные процедуры и тихо подкрадывается сзади; о том, что она уже рядом, понимаю лишь тогда, когда её неуверенные ладошки сходятся на моём животе. Девушка прижимается ко мне сзади всем телом, уткнувшись лицом между лопаток, и глубоко вдыхает.

— Прости меня, — слышу её тихий шёпот.

Непонимающе хмурюсь и разворачиваюсь к ней, а когда вижу её лицо — без грамма косметики и всех этих светских масок — на несколько мгновений стопорюсь, потому что таким простым, открытым и человечным я его ещё не видел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌— Простить за что?

Она берёт мою ладонь и прижимает к своей щеке.

— За то, что была такой дурой.

— Все мы порой ошибаемся, — пожимаю плечами. — Рад, что твоё безумство закончилось.

Полина фыркает, а потом сосредотачивает слишком внимательный взгляд на моих губах; её дыхание становится частым и поверхностным, а ладонь, которой она сжимает моё запястье, начинает слегка дрожать.

Но вовсе не от страха.

Провожу кончиками пальцев от её щеки до талии и сжимаю её в своих руках, осознавая, что мне больше не нужно её добиваться — Полина теперь принадлежит мне; безраздельно и не на один вечер, а до конца моей жизни, потому что я её никуда не отпущу. Она вздрагивает, когда мои ладони прикасаются к открытому участку кожи под футболкой, и тянется к моим губам. От её вкуса у меня ожидаемо сносит крышу, так что я просто срываю с неё свою футболку и несу девушку в спальню — навёрстывать упущенное.

Уже позже, когда мы уставшие, но довольные просто лежали в обнимку, Полина вдруг приподнялась на локтях и чересчур серьёзно посмотрела мне в глаза.

— Обещай, что не станешь таким, как Богдан; что даже через десять лет между нами будут взаимопонимание и поддержка, которые есть сейчас.

Вздыхаю, прочерчивая невидимые узоры вдоль её позвоночника, и впериваю взгляд в потолок.

— Знаешь, обычно, когда что-то обещаешь, всё потом идёт наперекосяк и совершенно в другую сторону. Так что я не буду тебе ничего обещать — просто постараюсь не допустить того, чтобы когда-либо мы с тобой друг к другу остыли.

Полина осторожно выдыхает и утыкается лицом мне в шею.

— Я так сильно люблю тебя.

Замираю, потому что впервые слышу от неё это признание, а после крепко обнимаю.

— И я люблю тебя, вредина.

Эпилог. Костя

— Чёрт, она снова сказала мне «нет»! — взрываюсь, чуть не отправив бокал с коньяком в стену.

— Ну, может, она пока не готова, — неуверенно роняет Макс, хотя его лицо говорит о том, что он тоже не понимает, почему Молчанова артачится.

— Это динамо, брат, — фыркает Лёха, опрокидывая в себя очередную стопку. — Прикуй её наручниками к батарее и вызови регистратора на дом — думаю, тётка Кира будет рада помочь другу любимого племянника.

— И чем в таком случае он будет лучше Аверина? — огрызается Егор.

Да что ж за нахрен!

Мы с Полиной уже больше месяца живём вместе; за это время я раз десять не дал Богдану встретиться с ней, который всё пытался что-то предпринять и периодически доводил меня до белого каления. Поначалу он всё ещё пытался угрожать Полине — до тех пор, пока я не пригрозил исключить его фамилию из списка спонсоров нашего семейного фонда. Использовал его тактику, так сказать, пообещав дать журналистам подробное описание того, как Аверин-младший зажабил денег на благотворительность. Было видно, что Богдан в гневе, но у него просто не было выбора — никому не нужна такая «слава» в прессе.