Служанка

— Ты издеваешься? Я ж опять захочу, а тебе будет больно! — я попытался приструнить свою проказницу.

— А мне нравится, что ты меня хочешь, — совсем осмелела она и, развернувшись лицом, умостилась на моей руке.

Я млел от счастья. Все было так естественно и правильно, будто кто — то свыше уже все решил.

— И тебе не жалко, что я буду страдать? Я ж не буду тебя сейчас домогаться!

— Ну мы же никуда не спешим?!

Милое препирательство перешло в разговор о ценностях, приоритетах, и я не заметил, как рассказал и о детстве, и о родителях, и о работе. Наверно, мой мозг искал темы, наиболее отдаленные от секса, чтоб меня не провоцировать. Заснули мы уже под утро, начисто забыв, что остались без ужина. Не хотелось выпускать друг друга из объятий.

Глава 35

Удивительно, как мир может перевернуться с ног на голову и невозмутимо заявить, что так и было! Анюта перевернула мой мир и заставила желать того, чего я никак не хотел желать раньше. Быть с кем-то всегда. Засыпать под сладкое сопение своей девочки на собственном плече. Медленно просыпаться и, не открывая глаз, обнимать любимое, разгоряченное ото сна тело. Знать, что тебя любят и принимают без условий. Это самое главное.

Анюта доверилась, своей женской мудростью понимая, что я не обижу, что мне не развлечься захотелось. От этого безграничного доверия хотелось свернуть горы, сделать все, чтобы она была счастлива, и уже от этого кайфовать самому и чувствовать себя самым счастливым человеком.

И утро самого счастливого человека началось с тонкого и будоражащего аромата кофе, который доносился не издалека, а был совсем рядом, буквально под носом. Первым делом я рукой ощупал пространство рядом с собой и сопоставив пустоту и запах кофе, понял, что моя Анюта подорвалась ни свет ни заря, чтобы ублажить своего мужчину.

Она, все еще в моей футболке, склонилась над маленьким столиком, ставя поднос с дымящимися чашками. Ее ножки, от вида которых в зобу дыханье сперло еще при первой встрече, сейчас были оголены по самую попу, прикрытую в аккурат до того места, которое заставляет судорожно сглотнуть слюну и гадать — есть ли на этой самой попе трусики или нет.

— Ань, ты решила кофе в постель мне сделать?

— Зачем в постель? В чашки, как положено, — и снова эта маленькая хулиганка нацепила свою невозмутимо — почтительную маску. Но теперь уже меня не обмануть. Без очков ей не скрыть чертиков в глазах, которые неизменно там появлялись.

Можно сказать, что я безответственно решил жить с девушкой, которую ну совсем не знаю. Даже ночью я вываливал все о себе, а она, понимая, что мужчины, как ежики, раскрываются тогда, когда чувствуют себя в безопасности, внимательно слушала, сама ничего не рассказывая. И я, как ежик, выставил теплое мягкое брюшко и безудержно болтал о себе. Аня буквально ловила каждое слово, и я чуть не лопался от гордости — какую умничку отхватил. И сейчас эта умничка опять меня сразила своей заботой.

Я поднялся, перенес столик к кровати и, развернувшись, крепко прижал к себе свою заботушку. Чувства, как ураган, снова захлестнули меня, заставляя сердце подскакивать к горлу. Гибкая, упругая, как кошечка, она в мгновение ока привела меня в боевую готовность. Считанные секунды, когда Анюта приподнималась на носочки, чтоб поцеловать мои губы, она потерлась животом о мою восставшую и протестующую против воздержания плоть. Мне этого хватило, чтоб от желания потемнело в глазах.

— Потрогаешь его? — наглею от рвущей тяжести в паху.

Судя по ее испуганно расширившимся зрачкам, она еще не готова при свете дня к откровенным действиям. Приходится пояснить.

— Боюсь тебя домогаться по-взрослому.

— Такой взрослый и боишься, — Анюта покраснела, но попыталась съехидничать.

— Язвочка маленькая, — рычу я и, легонько кусая за плечо, шлепаю по попе и задерживаюсь ладонью. С сожалением вздыхаю — трусики она успела надеть. Правда, снять их — дело секунды, и я уже, как похотливый сатир, в красках представляю себе все возможные и невозможные удовольствия, которые я хочу получить от этой пока еще пугливой, но доверчивой и открывающейся мне девочки.

— Кофе остынет, — упираясь ладошками в грудь, как настоящая рачительная хозяйка, она возвращает меня на землю.

— А если кофе не остынет, то тогда остыну я, — пытаюсь растянуть хоть и весьма болезненное, но такое сладкое блаженство.

— Ну тебя если второй раз подогреть, ты станешь только более горячим. А подогретый кофе — это помои.

— Ты откуда успела нахвататься двусмысленностей?

Анюта задирает подбородок и лукаво улыбается, заставляя меня плавиться от восторга.

— От тебя! — и проказница обхватывает меня за талию, коварно останавливая ладошки на границе боксеров.

— Ты просто искусительница. Пойдем изображать обычное утро респектабельных пожилых бюргеров. Будем пить благородный напиток и чинно вести беседы, — с притворным вздохом смиряюсь я.

Хотя пожилые бюргеры из нас никак не получались. Мы отхлебывали кофе и, дурачась, обменивались поцелуями. Расшалившаяся Анюта то и дело роняла сладкие капли на мою голую грудь и аккуратно собирала их легкими поцелуями. Я тоже в долгу не остался — набрав в рот полчашки, обхватил ртом по очереди ее соски. И теперь футболка облепила грудь, уже не давая возможности Анюте быть в ней.

— Ты коварный! — возмущенно взвизгнула она, оттягивая липкую ткань от груди.

— Ты еще не знаешь, какой коварный, но я очень осторожно коварный, — охрипшим от нахлынувшего возбуждения голосом выдал я свои желания. И, к моему восторгу, Аня их разделяла.

— Я хочу тебя, — моя девочка готова терпеть боль, лишь бы быть со мной, делить со мной страсть.

И я снова дал волю этой страсти.

Правда, потом поклялся до вечера больше не посягать. Хотя дать клятву было намного легче, чем ее исполнить.

Жарили ли мы шашлык, купались ли в озере, валялись на песке — близость Анюты сводила меня с ума, и будь моя воля, не выпускал бы ее из спальни. Хотя нет, я брал бы ее везде. Каждый уголок стал бы свидетелем нашей жаркой близости.

Но я мужественно дотерпел до вечера, считая, что заслужил орден " За долготерпение". И была еще одна волшебная ночь.

А вот утро размазало меня болью и страхом. Счастливо потянувшись, я замер — не нащупал плавных, возбуждающих изгибов любимого тела. Не уловил теплого аромата чарующего утра на двоих. Не чуя ног под собой, как безумный. я заметался по дому. Однако Анюты нигде не было. Не было записки. Дрожащими руками набрал я ее номер, с холодеющим сердцем предчувствуя, что услышу в ответ.

Глава 36

Мои эмоции, как взбесившаяся буря, зашкаливали, взвивались смерчем до предела и безжалостно швыряли вниз безвольной тряпочкой. Гнев, боль, чувство вины, обида смешивались адским коктейлем и выжигали энергию, как кислород в закрытом помещении.

Ну как так? Я же был уверен, что все идет как надо! Я был бессовестно счастлив и видел, что Анюта тоже искренне наслаждается каждой минутой. Ее смущенные, нежные взгляды, ласковые прикосновения, беззаботный, искрящийся смех, лукавая улыбка! Ее искреннее желание близости! Это не может быть фальшивым! Просто не может быть!

Как раненый зверь, я метался по дому и никак не мог сообразить, что делать.

Собирался забрать отца из больницы после обеда и, наконец, развязаться с Никотинкой. И нельзя отложить это мероприятие — если папенька приедет на такси, и они останутся один на один, не исключено, что она ему еще что-то наплетет. Ну а беглянка далеко не убежит, знаю, где искать.

Однако уверенность не была стопроцентной. Липкий холодок тревоги пробегал по спине, и я чувствовал, что становлюсь суеверным. А вдруг она получит вознаграждение от Славинских за выполненную работу и уедет куда-нибудь? Черт, как самовлюбленный павлин уже думал, что все решено, причем мной единолично, а оно вон как обернулось…

Но как бы то ни было, сначала дело, а потом любовь.