Игрушка для мажора

Хрен знает, как я в этот момент сдержал свой дикий ржач над выражением лица Оксаны, а заодно и Эвелины: Варя просто сделала мой день.

— Господи, Варя, как ты можешь говорить такие вещи! — пытается пристыдить её дядя Витя, но мою детку слишком занесло, чтобы она адекватно реагировала на замечания в свой адрес.

И я не могу не заметить, что дядю совершенно не зацепил стёб в его адрес — потому что Варя сделала это не со зла, и мы оба это понимали.

— Я не сказала ни грамма неправды, иначе бы Оксана Дмитриевна обязательно меня поправила; даже больше того — смею предположить, что она согласна со мной, оттого и молчит. — Варя выдерживает паузу, чтобы перевести дух после своего монолога и обращается теперь уже только к госпоже Лаврентьевой: — А теперь советую вам хорошенько подумать, Оксана Дмитриевна, и ответить самой себе — хотите ли вы иметь врага в моём лице.

Можно ли было любить эту занозу сильнее? Оказывается, ещё как можно! Подсаживаюсь к Варе, прихватив её подбородок пальцами, чтоб не смогла увернуться, и демонстративно целую в губы — кажется, я окончательно довёл присутствующих до инфаркта, ну и похрен.

— Моя девочка! — похвала выходит немного самодовольной, потому что она сто пудов набралась таких оборотов от меня. И пока Варя обалдело смотрит на меня во все глаза, я, чтобы не тянуть резину, поворачиваюсь к матери. — Ну и раз уж у нас тут сложилась такая атмосфера для откровенных разговоров, не хочешь ли ты поделиться, кто тебе меня заделал?

От удивления рты раскрылись у всех — кроме Вари, которая уже была в курсе истории моего рождения, и матери, явно желающей, чтобы я провалился под землю.

— Ну и шутки у тебя пошли, племянник, — пытается разрядить обстановку дядя.

— Это шутка, только если тебе смешно, — говорю совершенно серьёзно, притягивая Варю к себе — мне надо за что-то держаться, если вдруг занесёт. — А вот лично мне уже хочется с родным папочкой познакомиться.

Варя возится у меня под боком — очевидно, чувствует, как накаляется обстановка; на этот раз ни у кого не остаётся сомнений в том, что моя просьба — не шутка и не капризное желание воспользоваться ситуацией и опустить мать. Хотя с последним я бы поспорил.

— Ты не мог выбрать другое время для своих идиотских разборок? — шипит родительница.

— Чтобы ты снова получила возможность съехать с темы? Ну, уж нет. Мне нужны свидетели — для надёжности. А теперь отвечай на вопрос. Ты уже и так конченная в моих глазах, не опускай свою планку ещё ниже.

Мать тяжело вздыхает, но даже сейчас, при всех присутствующих, не выглядит раскаивающейся. Оно и понятно — будь я таким же эгоистом, я бы тоже глазом не моргнул.

Даже не так — я был таким эгоистом, потому и не удивляюсь.

— Значит, хочешь знать, кто твой отец… — Она неожиданно ухмыляется. — Как угодно. Тем более, ты всё равно почти каждый день со своим единокровным братом общаешься…

Мозг работает со скоростью калькулятора; Терский отпадает сразу, потому что мы с ним зависали не так уж и часто.

Остаётся один-единственный вариант.

— Да ты гонишь… — ошалело роняю, неосознанно вскакивая на ноги.

Климов — мой настоящий отец?!

Марк — мой единокровный брат?!

А я-то думал, что меня уже ничем удивить нельзя…

— Нет, это чистая правда, — елейно улыбается мать, и меня начинает мутить. — Кстати, Андрей в курсе, что ты его сын. Но ты хоть раз видел его в этом доме? Дай-ка подумать — никогда! Ты ему не нужен — мы это выяснили ещё в тот день, когда я пришла сказать ему о том, что у нас будет ребёнок. Ну как, полегчало?

Хмыкаю, и усмешка получается циничнее, чем надо.

— Думаешь, я поверю в то, что отрицательный герой в этом фильме не ты? Женщина, которая чуть ли в брачную ночь прыгнула в койку к другому — а может, так и было, откуда мне знать — упрекает чужого мужа в нежелании признавать ребёнка от любовницы. Да ты ещё большая лицемерка, чем я думал.

Резко отодвигаю стул, который не удерживается и грохается на пол, и вылетаю было из столовой, но привязанность не позволяет мне просто уйти, поэтому оборачиваюсь и протягиваю руку в сторону Вари. Девушка с готовностью выскакивает из-за стола, будто только этого и ждала, и уверенно вкладывает свою ладошку в мою руку.

— Почему ты здесь? — рычу на ходу.

Злость не даёт мне разговаривать нормально и думать трезво, но я пытаюсь хотя бы отвлечься — правда, не рассчитал и ступил на скользкую дорожку.

— Твоя мать позвонила и сказала, что сегодня не выходной день, так что я не имею права находиться в доме родителей, — вздыхает Варя. — Мне пришлось вернуться. Знаешь, я почти уверена, что она слово в слово повторила то, что ты сказал мне в прошлый раз.

Последний комментарий пропускаю мимо ушей: у меня на это были причины, и Варя об этом прекрасно знает.

— Почему ты не сказала, что я привёз тебя к ним и разрешил остаться?

Девушка хмуриться.

— Не хотела подставлять тебя. Ну, знаешь, мало ли…

Торможу, к чему она оказывается не готова и врезается носом в моё плечо; разворачиваюсь к ней, и по губам против воли расползается довольная ухмылка.

— Я в тебе не ошибся.

Она хочет спросить, что я имею в виду, но не успевает, потому что перевожу тему — я всё ещё не остыл.

— Ты уже перетащила свои вещи ко мне?

— Я думала, ты пошутил.

Дохожу до двери, ведущей в гараж, с растерянной девушкой на буксире и вхожу в полутёмное помещение. Настроение, ровно как и ощущения, меняется, подсказывая, что это идеальное место для того, чтобы вогнать Варю в краску ещё разок — даже если я этого не увижу. Закрываю двери и толкаю её назад, прижимая спиной к металлической поверхности; слышу, как бешено колотится сердце девушки под моей ладонью, и ловлю себя на мысли, что ещё никогда никого не хотел так, как сейчас хочу её.

— Вообще-то, я серьёзен, как никогда.

— Люблю тебя, — слышу обезоруживающее и роняю голову девушке на плечо.

Я сдохнуть готов за эти два слова.

— Ты моё «до» и «после».

И я, скорее всего, закрепил бы эти слова чем-нибудь весомым, но вначале должен поговорить с Марком.

— Идём, отвезу тебя к родителям, — тяну её к своей машине. — Нечего тебе тут без меня делать.

Варя безропотно садится в салон, и за всю дорогу не говорит ни слова — лишь иногда дотрагивается до моей руки, лежащей на коробке передач; осторожно выдыхаю, отмечая, что дурь из головы вроде вышла, и укладываю ладонь на её бедре. Мы вместе уже месяц, но это всё равно кажется мне каким-то странным — дотрагиваться до Вари и где-то на уровне инстинктов понимать, что она моя — во всех смыслах.

Ну, почти во всех, но это ненадолго.

Не могу отпустить девушку без пытки, захватив в плен её губы и лишив кислорода; чувствую её пальцы на своей шее, и кожу прожигает напалмом, стирая все ощущения — кроме тех, что позволяла чувствовать она сама. И только когда я окончательно остываю, позволяю ей выйти — совершенно потрясённой и с дико горящими глазами.

Вот теперь можно сосредоточиться на насущном.

Клим ворчит, когда я звоню и прошу его приехать в бункер, но через полчаса его машина тормозит возле дома. Он вваливается в гостиную в спортивных штанах и футболке — будто я его из постели вытащил — и хмуро изучает моё лицо.

— Я так понял, мне лучше сесть, — хмыкает с явной издёвкой и падает в кресло; а когда сажусь я сам, он скалится ещё сильнее. — Что, совсем всё плохо? Тебя подкинули инопланетяне? И почему здесь только я — где Терский?

— Хочу сначала поговорить с тобой — с глазу на глаз.

В моём голосе нет и тени насмешки или хотя бы намёка на то, что я собираюсь как следует над ним приколоться, и Марк хмуриться.

— Ну дык говори уже, а то выглядишь так, будто мать свою грохнул и хочешь попросить меня помочь тебе спрятать её труп.

— Я знаю, кто мой отец, — пропускаю его подкол мимо ушей.

— Если это Калугин, я буду ржать — без обид.

— Не такого ответа я ждал от брата, но да ладно, — хмыкаю и тут же мрачнею.