Игрушка для мажора

— Я не понял, — ворчит Марк — видимо, услышав характерный звук. — Ты там что, на два фронта работаешь, что ли? Вот же лисья морда! Я тут перед кем распинаюсь?

— Хорош истерить, — усмехаюсь в трубку, целуя Варю последний раз; она наверняка слышала слова друга и теперь медленно краснела. — Захвати с собой Терского по пути в бункер — он тоже изъявил желание помочь.

— Ну, вообще-то, я уже здесь, — отбирает Ян телефон Клима. — И пока ты там тискал свою девушку, мы уже половину плана разработали.

Затыкаю парней на полуслове и со смехом отключаюсь. Варя смешно розовеет, безропотно садится в машину и на этот раз даже не спрашивает, куда мы едем. Торможу у дома её родителей; девушка пытается расспросить меня о том, что мы собираемся сделать, но я убеждаю её не забивать себе этим голову и хорошенько отдохнуть. Намекаю на то, что ей было бы неплохо переехать жить в мою комнату, на что она краснеет ещё сильнее и пробкой выскакивает из машины. Выруливаю в сторону центра и усмехаюсь.

Девчонки…

Энергия впервые за последние несколько лет бьёт из меня фонтаном — настолько, что эйфория, вырубив к чёртовой бабушке инстинкт самосохранения, уговаривает меня вломиться в «Утопию» прямо сейчас, а не ждать какого-то подходящего дня. Но я не собираюсь разрушать тот мир, который с трудом создал вокруг себя — не без помощи Вари — поэтому велел себе заткнуться и подождать до разговора с парнями.

Марк и Яр обнаруживаются в гостиной; после нашего вчерашнего разговора друг решил, что этот дом грех оставлять себе одному, когда у друзей «такое днище в личной жизни», поэтому мы окрестили его бункером и решили использовать в те моменты, когда нужно поговорить без свидетелей. Никто из наших родителей не был в курсе, что этот дом вообще существует, а если бы и знали — никогда бы не нашли.

— Ну, и каков план? — начинаю с порога, скидывая куртку. — Что удалось узнать?

— Только то, что этот упырь в «Утопии» практически каждый день топчется — будто знает, что мы в гости собираемся, — швыряет Клим расписание Калугина на стол. — Есть окно в среду, но оно слишком маленькое, чтобы успеть найти файл в программе и восстановить его.

— «Утопия» официально работает до восьми, — подключается Ян. — Но если уговорить наших отцов взять нас с собой — притворимся, что вникаем в суть их должностей — то появиться около двух часов во вторник, пока они будут на совещании.

— Чёрт, опять пары пропускать, — ворчит Марк.

— Как будто ты до этого их посещал, — угарает Ян.

И пока они спорят, я не свожу удивлённого взгляда с Терского: что его девчонка с ним сделала, что он таким активным стал?

— Ну а что насчёт выходных? — уточняю. — Не может же он сутками пастись в своём кабинете!

— В субботу он тоже там, а в воскресенье в «Утопию» «и мышь не проскочит», — закатывает глаза Клим. — Это если цитировать слова секретарши.

— А если стащить отцовский пропуск? — Ян наклоняется над столом, развернув расписание. — И пройти по нему в воскресенье? Никто ведь не может запретить руководителю прийти в корпорацию, если ему «припекло».

— Ну да, и подставить чьего-то старика под удар, — качаю головой. — Да и выглядит это подозрительно — нас даже зелёная секретарша раскусит.

— Не согласен, — ухмыляется Марк. — Насчёт того, что она зелёная. Видел бы ты её…

— Заткнись! — обрываю на полуслове, тыкая в его грудь пальцем, и друг падает в кресло.

— Чёртов Калугин, — потирает шею Ян, опускаясь на диван. — Чтоб он медным тазом накрылся.

— Аминь, — кивает Клим.

— Значит, остаётся только вариант с совещанием, — комкаю расписание в шар и точным движением руки отправлю через коридор и кухню прямо в мусор.

— Походу, роль пессимиста на себя придётся брать мне. — Терский скалится уголком рта. — Кто-нибудь подумал, что будет, если Калугин нас поймает?

— Я могу дать ему в жбан, — прикидывает «варианты» Клим. — И всего делов. А ещё лучше — привяжем его к стулу, и пусть ублюдок из первого ряда наблюдает за тем, как его карьера катится к чёрту.

— Я «за», — поднимает Ян обе руки.

Теперь роль пессимиста я готовлюсь принимать на себя.

— Слушайте, пацаны, я вам, конечно, признателен за помощь, только никак не могу въехать, нахрен вам всё это надо? Это моё дерьмо, которое вас никаким боком не касается, я сам должен его разгребать. Поймите меня правильно — я рад, что не один, просто… Скажу честно — тебе, Клим, я сотню раз в челюсть прописать хотел — до такой степени ты, придурок, меня бесил; а тебя, Терский, и по сей день раскусить не могу — то ты в одну точку таращишься, то помогать рвёшься…

Парни переглядываются.

— А ты почему вдруг решил за Варьку с собственным отцом бороться? — ухмыляется Марк. — Раньше как на неё наезжал — аж стены ходуном ходили — а теперь любого в асфальт закатать готов.

— Это ты мне щас в любви признаёшься? — ржу.

Клим швыряет в меня декоративную подушку, которую я отбиваю на полпути.

— Не дождёшься, Поляков — я себя для девушки берегу.

— Надо же, я думал, клубные цыпочки тебя давно испортили, а ты всё ещё в списках благородных девиц числишься, — конкретно угарает Ян, и я ржу ещё громче.

Но ржач заканчивается, и остаётся настоящее.

— Тогда ждём вторника, — подвожу итог. — А я пока должен ещё одно дело разрулить.

— Оп-па, секреты пошли, — хмурится Терский. — Слышь, Клим, этот гад тебе, походу, изменяет.

— Сейчас не до шуток, — машу рукой. — Я собираюсь узнать, кто мой настоящий отец.

Климов застывает с раскрытым ртом — видимо, подавившись алфавитом — а Терский присвистывает.

— Я опять всё веселье пропустил, да?

Фыркаю.

Как раз наоборот — веселье только начинается.

— Поделись потом, чё как, — обалдело роняет Марк, когда я прихватываю куртку и покидаю бункер.

Киваю на ходу и снова прыгаю в машину; есть только один человек, который может дать мне ответ на этот вопрос — хотя она упорно утверждает, что понятия не имеет. Как вообще можно было изменить собственному мужу чуть ли не в брачную ночь? Ведь, если учитывать, что отец даже не догадывался о том, что я могу быть не от него, значит, по срокам всё сходилось.

Вот же с… падшая женщина.

Домой добираюсь к семи вечера — семейный ужин как раз в самом разгаре; без оттяжек вхожу в столовую и с удивлением вижу там Варю, которая с раздражением ковыряется в тарелке с салатом. Но это ещё не всё — за столом помимо матери сидели ещё дядя, Эвелина и мать её — Оксана Дмитриевна. Она была вторым по счёту человеком, которого я хотел бы никогда не видеть в этом доме. К счастью, она редко к нам заходила — только если ей было что-то нужно.

Судя по всему, она снова чем-то хвасталась — учитывая, что в столовой был слышен только её голос; и да, я не ошибаюсь — госпожа Лаврентьева рассказывала о чудесах нынешней косметики, которая была доступна исключительно для элиты. Едва разговор заходит о том, как много она всего добилась, и как жалеет, что связала свою жизнь с моим непутёвым дядей, я собираюсь её заткнуть, но не успеваю, потому что она снова меняет тему разговора.

— А это и есть аккомодант твоего сына, Лена? — с явным снисхождением окидывает Варю с ног до головы; мать с презрительной усмешкой кивает головой. — Какое жалкое зрелище… Я вижу, дела совсем плохи, раз нынче всякий сброд в семью принимают.

У меня просто отключаются тормоза; мало того, что мать заставила Варю вернуться — а я уверен, что это она — так ещё и притащила сюда эту шкуру, которая не только её собственного брата грязью поливает, но и раскрыла рот в сторону Вари.

Но девушка меня опережает.

— А знаете, что вижу я? — без спроса встревает в разговор, и я понимаю, что её реально припекло — вон, как глаза полыхают. — Я вижу женщину, которая выглядит намного старше моей мамы, хотя по факту моложе её на пять лет — это при том, что мама даже особо за собой не ухаживает. А учитывая то, как яростно вы скупаете любые кремы, маски и скрабы, обещающие вечную молодость, а так же учитывая ваши материальные аппетиты, смею предположить, что вы бы очень хотели завлечь в свои сети рыбу покрупнее. Но вот беда — с вашими нынешними данными никто, кроме Виктора Анатольевича, который, несмотря на свой жизненный опыт, такой же наивный валенок, как и я — надеюсь, вы простите мне мою прямоту? — не смог бы полюбить вас, ибо даже голенище сапога выглядит привлекательнее.