Страница 3 из 11
Глава 2. Кошмар нашего времени
– Славушкин, вставай!
Мать, как всегда, не дала мне от души выспаться в субботу. И обязательно же, блин, так настырно врываться в мою комнату!
– Всего девять же, – проворчал я, накрывая голову подушкой.
– Дольше нельзя. Давай-давай, вставай. Будешь умненьким зайчиком, съездишь забрать мои багеты.
Чёрт. Во-первых, надеюсь, не надо объяснять, как меня бесили «умненькие зайчики» и прочие похожие эпитеты. Во-вторых, я собирался протупить полдня дома, а не тащиться за багетами. Нет, не за хлебом, как некоторым могло показаться. Наша с Иркой мама держит лавочку с картинами в одном торговом центре. Выискивает художников, покупает их работы, оформляет на свой вкус в багет и продает раз в пять дороже. Если сделка получается супервыгодная, то художник получает ещё и проценты сверху стоимости. А багетную мастерскую она нашла на другом конце города, ближайшие к нам её почему-то не устраивали, ну или просто задирали цены.
– А ты сама почему не поедешь?
– Встречаюсь с партнёрами.
Мама ответила сухо, ей явно не понравилось моё сопротивление. Она грубовато потрепала меня по плечу и повторила тоном, не терпящим возражений:
– Всё, вставай.
– Ну а Ирка? – не сдавался я.
– Ира поехала на тренировку, ты что, забыл?
Грёбаная спортсменка. Специально свалила, лишь бы дома не припахали. Один я, выходит, ишак? Ну окей. Я подумал, что на обратном пути обязательно заеду в кондитерскую, награжу себя любимыми фисташковыми эклерами за мучения. Мама уехала, а я ещё валялся, бесконечно прокручивая ленты социальных сетей и оттягивая момент, когда придётся встать и потащиться на другой конец города за несчастными багетами. Не хотелось, блин. Инфантильные желания почему-то труднее всего перебороть, сколько бы лет тебе ни было.
Пока я, наконец, встал, сходил в душ и позавтракал, было уже глубоко за полдень. Я покормил Умку, нашего кота, в очередной раз проверил сообщения (после того объявления несколько человек попросили помочь с эскизами, и теперь мы переписывались, обсуждая детали), оделся и вышел на улицу.
День был пасмурный, небо – разведённый индиго, а Мишка сказал бы, что индантреновый синий. Мы постоянно играли в такие сравнения, кто точнее опишет какой-нибудь цвет названием краски. Поднялся осенний ветер, и с тополей у нашего дома уже облетали первые жёлтые листья. Мишка бы сказал: сиенна и умбра. Я застегнул худи до самого подбородка, затянул капюшон и, съёжившись, побрёл на остановку. Ехать далеко, на двух автобусах и ещё на маршрутке, хорошо, что проездной льготный. Можно было бы и на метро проехать половину пути, но я ненавидел его странный запах и шум, а ещё до метро тоже надо было на чём-то добраться, а потом опять на автобусе… Хрен с ним, с метро. Я засунул в уши наушники и включил любимых Deftones. С музыкой любая дорога легче.
Автобус пришёл почти пустой, кроме меня там была одна старушка с тележкой (что у них там в этих тележках? Кто знает, скажите, прошу!), девушка с ребёнком и дед в тёплой свалявшейся шапке, похожей на бок нечёсаного пуделя. Я сел в самом конце, у приоткрытого окна. Мне всегда нравилось, когда в машине или автобусе задувает свежий воздух, даже если на улице прохладно. Сел, достал блокнот и карандаш и стал делать наброски пассажиров. Особенно старался над дедом, мне понравилось, как его меховая шапка сочетается с кустистыми бровями и колючим свитером. Ехали долго, так что я успел сделать пару набросков улиц, пока автобус тарахтел на светофорах.
Зато второй автобус, на который я пересел поле этого, встал в страшную пробку, а на следующих остановках набилось немерено людей. Мне пришлось уступить место беременной, забиться в самый конец и терпеть, когда дверь била меня по заднице на остановках. Ко мне притиснулся какой-то мужик, от которого жутко воняло, и я старался дышать через раз, чтоб не стошнило. Конечно, тут ни о каком свежем воздухе речи не шло. Кому-то, как всегда, дуло, и тут все окна были наглухо закрыты.
Я стоял зажатый в толкучке ворчащих тел, не в состоянии даже протиснуть руку в карман, чтобы переключить песню. Естественно, порисовать тут тоже не удалось, и со скуки я считал белые машины, встречающиеся на пути.
Опять вспомнилась Ленка, и я даже разозлился на себя: ну с чего всё время в голову лезет? Ну не влюбился же я в неё, в самом деле. Я видел тысячи девчонок куда красивее неё, а влюблялся лишь пару раз. Я подумал, что раз она спросила, не искусствовед ли я, значит, может, сама учится на искусствоведа? Явно курс второй-третий, не первый, но и не старше третьего, выглядит совсем юной. Значит, можно посмотреть на первом этаже расписание искусствоведов и подождать её у нужного кабинета. А потом что? Что я ей скажу? Подумает, что клеюсь. Хотя, что в этом такого? Скажу, хотел поблагодарить за то, что проводила в тот раз на историю. Предложу угостить кофе. Не думаю, что откажется. Я же, в конце концов, не урод какой-нибудь. Хотя смотрела она на меня почти что с презрением…
С такими мыслями я вытолкнулся из второго автобуса на нужной остановке. Точнее, меня просто-напросто выпихнул напор человеческих тел, но я не сопротивлялся, мне и так было нужно пересаживаться на маршрутку. Я прошёл немного до остановки и встал под крышу. Начинал накрапывать дождь. Пока я мыкался по двум автобусам, уже начало постепенно темнеть. Воздух сделался мутно-серым от дождя, в пятиэтажке напротив остановки уютно светились окошки. Я немного залип на окна второго этажа: там девушка поливала цветы, и старенький тюль живописно качался в оранжевом свете. Я вообще любил наблюдать за людьми или просто разглядывать окна, особенно в старых трёх- и пятиэтажных домах. Какая-то особенная в них текла жизнь, или мне так казалось просто потому, что сам я никогда в таком доме не жил. Мы всю жизнь жили на шестнадцатом этаже, в просторной трёхкомнатной квартире с большой лоджией, а такие маленькие домишки, как этот, манили неизведанной романтикой.
Наконец, подъехала моя маршрутка. Все сидячие места оказались заняты, мне пришлось ехать стоя, а это, скажу я вам, то ещё удовольствие. Ну вы, наверное, и сами всё знаете: стоишь, неудобно скрючившись, втянув шею, чтобы не упираться головой в потолок. И хорошо, если дорога ровная, а если лежачие полицейские или ямы?
Я внимательно слушал остановки, которые объявлял механический голос, чтобы не проехать свою, и с ужасом представлял, как потащу обратно мамины картины, оформленные в багет. Оставалось надеяться, что люди в транспорте будут расступаться сами из одного чистого уважения к искусству.
Табло в маршрутке оказалось неисправно. Вместо нормальной даты показывало девятнадцатое января, и я вдруг разволновался. Что, если и остановки тоже неправильные объявляют? Я попытался выяснить у сидящей рядом бабульки, где тут поблизости багетная мастерская, но она так и не поняла, что я от неё хочу. Я забил и решил посмотреть по картам, где я сейчас нахожусь. Сунул руку в карман и почувствовал, как по спине прошёлся противный холодок. Телефона не было.
Я принялся в панике шарить по другим карманам, но там нашлись только ключи, проездной и плеер. Кошелька тоже не было. Я выругался. Чёртов бомж в автобусе, наверное, вытащил. В рюкзаке лежали блокнот и карандаш, на них никто не позарился. Я спросил, далеко ли до остановки «Биржа труда», но мне сказали, что я сел не на ту маршрутку, и биржа, а вместе с ней и мамины багеты остались чуть ли не на другом конце района.
Я, ругаясь как сапожник, вышел на следующей остановке. Ну а что делать, не ехать же неизвестно куда? Как назло, плеер у меня был доисторический, никакого интернета. Так я остался неизвестно где без телефона и без денег. Хорошо хоть проездной на целый месяц, катайся пока не стошнит.
Дождь пошёл ещё сильнее, а я, как назло, не взял зонт. Остановки тут были без крыш и скамеек, просто жёлтые таблички на столбах. О фонарях, кстати, скажу отдельно. Половина из них вовсе не работала, а другая половина светила так тускло, что до земли их свет почти не доходил. Да уж, хорошенькое у меня положение.