Рабыня для друга

Матвей мягко провёл пальцами по промежности, задевая клитор и чувствительные лепестки, заставляя ещё больше прогибаться в спине, тянуться к нему за новыми ощущениями, желать своего мужчину. Не знаю, как работали детали его мозга, но он сдался, слегка входя в меня пальцами, растирая клитор, от чего меня ломало, выгибало. Я хотела большего. Хотела его. Чтобы сейчас и до боли, до сладкой истомы, до искр из глаз, которые готов отдавать и дарить для меня.

Матвей прошёлся руками по моим ягодицам, сжал их, слегка ударил. Я услышала звонкий шлепок и застонала. Я любила, когда он так делал. Матвей знал, что мне это нравится, знал, как доставить мне удовольствие и как играть на моём теле, как на арфе. Он мог дарить удовольствие, гранича с болью. Он знал, как сделать так, чтобы я извивалась в его руках, даже под обжигающие шлепки по ягодицам.

Я никогда бы не подумала, что мне это может нравиться, но Матвей доказал обратное. Он действительно был искусным любовником, умел не только доставить удовольствие, но и заставить не кричать, нет, орать от дикого удовольствия. Увы, я не смогла познать всего. Матвей по большей части старался быть нежным, аккуратно входить в меня, делать размеренные толчки. Он распалял меня до того как войдёт настолько, что я не помнила себя от удовольствия, почувствовав, как его член медленно погружается внутрь.

Сейчас его движения не были размеренными или нежными, одним резким движением он вошёл в меня, заставляя закусить губы, чтобы не заорать от остроты ощущений. Дрожащими руками я потянулась за подушкой, подтянула её к себе и навалилась на неё грудью, полностью расслабляясь. Матвей ускорял движения, выходил почти до конца и снова возвращал член обратно, задевая чувствительный бугорок внутри.

Я тихо мычала в подушку, зарываясь в неё лицом, стонала, не в силах сдерживать свои эмоции, рвавшиеся наружу рваные вздохи, плавно переходящие на крики. Я металась практически в беспамятстве, внутри живота собирался тугой комок желания, томительная судорога, сжимающая и не дающая освобождения. Матвей слегка наклонился, протянул руку к моему клитору, потёр его, зажал между двумя пальцами, сделал несколько круговых движений и лёгких шлепков, после которых я рассыпалась на тысячи, хотя нет… на миллионы осколков.

Я буквально билась в оргазме, из глаз непроизвольно брызнули слёзы, а глубоко изнутри вырвался рваный то ли полу-вздох, то ли полу-крик удовольствия, ослепившего своей мощью. Почувствовала, как по ногам потекла горячая влага, внизу становилось уже болезненно.

Матвей толкнулся ещё несколько раз, заставляя каждый раз вздрагивать от удовольствия, дёргаться, когда он задевал чувствительную точку внутри, конвульсивно сжиматься от отголосков сознания. Я почувствовала, как член внутри меня напрягся, после чего Матвей быстро вышел и излился на мою поясницу. Я лежала, не в силах пошевелиться. Почувствовала, как что-то влажное и холодное коснулось спины. Матвей нежно и бережно стёр с меня свои следы, после чего потянул за живот и уложил на бок, прижимая к своей мускулистой груди.

— Всё ещё думаешь, что нам рано заниматься сексом? — тихо мурлычу я, не чувствуя своего тела.

— Нееет, — протягивает он, оставляя дорожку поцелуев на моей шее. — Не боишься? — спрашивает он.

— Чего? — решаю узнать, хотя и так прекрасно понимаю, о чём он.

— Моего напора, того, что буду безжалостен к тебе и теперь буду брать когда и где мне захочется, — протянул Матвей, а я тихо засмеялась.

— Бояться нужно тебе дорогой, — со смешинкой проговорила я, — ты же знаешь, что твоя жена ненасытная фурия, готовая наслаждаться, когда её жестко трахают.

— Ты знаешь, что нарываешься?

— Иначе бы я молчала, — просто отвечаю я, прекрасно зная, что он возбуждён снова.

Я чувствовала, как в мои ягодицы явственно упиралось что-то твёрдое и горячее. Закрыла глаза и поелозила по кровати, заставляя его глухо застонать. Боже, и этот человек ещё успевал что-то плести о старости! Серьёзно? Непроизвольно улыбнулась и издала тихий смешок.

— Я не понял, — шутливо произнёс Матвей, — что смешного?

— Думаю о том, что ты скоро состаришься, а я дева в рассвете сил, — снова засмеялась, слыша, как он фыркает.

Да, после того, как он нёс этот бред, я припоминала ему его не один раз. Вначале думала, что будет обижаться, но он на удивление спокойно ко всему отнёсся.

— Я, правда, скоро стану старым.

— Ничего. Буду кормить тебя орехами и морепродуктами.

— Терпеть не могу всех этих мидий и осьминогов.

— Мы что-нибудь придумаем.

В дверь тихо постучали:

— Матвей, Соня, можно зайти?

— Погоди, мам, — крикнул Матвей, натягивая на нас одеяло, — входи!

Открылась дверь и вошла его мама.

— Я вам не помешала? — робко спросила она, а я, кажется, покраснела до корней волос.

Нет, Инесса Александровна была милой, доброй женщиной, самой идеальной свекровью. Она не учила меня готовить, не говорила, как нужно застилать кровать и стирать вещи. В нашу с Матвеем жизнь она практически не лезла, хотя мы и жили под одной крышей. Изредка я сама проявляла инициативу, желая чем-то удивить мужа: испечь пирог или сделать вкусную запеканку.

Инесса Александровна любила и умела готовить, поэтому в доме, хоть и был повар, но она часто находилась на кухне, что-то придумывала и удивляла нас своей выпечкой. Изредка я училась у неё рецептам, она искренне помогала и исправляла. Никогда не иронизировала и действительно пыталась научить, а не унизить и показать, насколько я немощна и неумела.

Наслушавшись многого о свекровях, я первое время даже не знала, что мне делать и как себя вести, а когда вспоминала нашу с Матвеем разницу в возрасте, так и вовсе поникала, потому что не знала, как она меня примет, да и примет ли вообще. К счастью, мама Матвея была спокойной, умной женщиной, которая желала своему сыну любви, а не ровесницу, чтобы можно было провести старость вместе. Мы как-то быстро нашли с ней общий язык, общались, я узнавала много нового о Матвее, как о её сыне. Не как о бизнесмене или мужчине, который уже сформировал свои взгляды и вкусы, а как о том мальчике, каким он был двадцать с лишним лет назад.

— Что ты хотела, мама? — нежно спросил Матвей.

— Я хотела забрать Кирюшу, но вижу, что он спит, — неловко произнесла Инесса Александровна.

— Ему уже пора вставать и кушать, так что можете его забрать, разбудить и покормить, — тихо подала голос из-под одеяла.

— О, отлично.

Инесса Александровна подошла к кроватке, что-то нежно залепетала, взяла Кирюшу на руки и вышла, тихо прикрыв дверь. Несомненно, это был ещё один плюс совместного проживания. Несмотря на возраст, мама Матвея всё время помогала, забирала Кирилла, играла с ним, гуляла на улице, а в последнее время, когда я перестала кормить его грудью, стала проводить ещё больше времени. Я ни в коем случае не была против. Я её понимала, Матвей её единственный сын. Он уже давно вырос, с детьми не спешил, у его матери попросту не было возможности пообщаться с детьми и понянчить внуков.

Вскоре я собиралась восстановиться в университете и доучиться. Вначале переживала, что ни Матвей, ни его мама меня не поддержат. Матвей согласился практически сразу, сказав, что не собирается меня ни в чём ограничивать, разве что только не позволит гулять с одногруппниками, только с одногруппницами. С Матвеем всё решили быстро, а вот о его маме переживала, думая, что она запричитает, скажет, что сейчас важнее ребёнок, а учёба подождёт.

Как оказалось, я плохо знала Инессу Александровну. Она приняла новость хорошо, более того, поддержала и похвалила меня, сказал, что женщина должна быть независимой, обученной, поддержать разговор на все темы, поэтому учёба только поможет мне, да и я смогу работать, реализовать себя.

«— Дети, Сонечка, важны, но и женщина не должна забывать о себе. Ты будешь учиться и совмещать семью. От тебя не требуется готовка, уборка и стирка, всё, что приходилось делать когда-то мне. Я очень жалею, что так и не смогла поступить, поэтому я буду только рада. Днём в университете, вечером с Матвеем и сыночком. Учись, Соня, чтобы потом не чувствовать свою нереализованность. Я долгие годы её чувствовала, Матвей не баловал меня внуками, так и не женившись. Только сейчас я, наконец-то стала жить.»