Межлуние

Сделав паузу, Анзиано развел руки в стороны, будто желая обнять тех, кто стоял перед ним.

— До меня дошли печальные вести о смерти моего родственника, Дона Джузеппе Демерона. Семья Демеронов покинула свой дом и уехала из Илинии, спасаясь от безумной жестокости. На семьи Вецци и Сагро совершены покушения и поэтому сегодня здесь нет Эмиры Трейн. Нет и ее деда Джозефа Трейна, скрывавшегося все эти годы. Довольно междоусобиц и пролитой крови! Заключив мир, мы найдем тех, кто совершил предательство, и обязуемся служить на благо процветания Илинии. Теперь наша главная цель заключается в изгнании Протектората и организации единой армии и флота, способных противостоять Эспаону.

Господа выразили свою поддержку Дону Норозини и разбились на группы, обсуждая только что сказанное. Сам Анзиано переходил от одного гостя к другому, узнавая их мнение и никого не обходя вниманием. Выслушивая слова соболезнования и различные предложения, глава Миллениум погрузился в политическую игру, и Элизабет, предоставленная сама себе, прогулялась по этажу.

В какой-то момент рядом с ней появился Энрике.

— Мадонна, не желаете развлечься беседой?

— Я не искала шута, синьор, — высокомерно ответила она.

— Среди Бассо нет тех, кто желал бы стать посмешищем.

— Говорите о деле, или ищите себе другую собеседницу.

Энрике последовал совету:

— Моей семье оставляют банк, но забирают все остальное. Чтобы превзойти конкурентов, мне нужны вложения.

— Средства Миллениум? — Уточнила Элизабет.

— Или казну Броно. Курия слишком слаба и ее банк не справится с этим.

— И вы хотите прибрать к рукам средства, выделяемые на создание армии и флота? Вы подошли ко мне за этим?

— Сколько вы хотите? — Прямо спросил он.

— Вы совершенно не поняли мою позицию. Мне не нужны ваши грязные дублоны.

Оставшись ни с чем, Дон Вецци услышал усмешку Аарона:

— Так вы ничего не добьетесь.

Подслеповато прищурившись, банкир обернулся к нему.

— Ваше положение не лучше моего, если не хуже. Что вы оставите Тито? Суконную мануфактуру?

— Самшитовые плантации. Не так плохо, как у вас.

— О, это доставляет вам радость? Когда отплывает ваш корабль?

Дон Парадис бросил в Энрике злобный взгляд. Удержав резкие слова, после которых сотрудничество было бы невозможным, он заметил:

— Раз вы все еще здесь, то пора найти Бенито.

Вампиро без труда нашли Дона Темпоре и, прикрыв за собой дверь, уединились в картинной галерее. Аарон скользнул по портретам скучающим взглядом, но Энрике задержался у полотна, изображавшего еще молодого Викензо.

— Кисть Джулина, ученика Бочелли?

— Да…. это была плата за оказанную нами услугу. Так что мы будем делать, синьоры?

Слабый и неуверенный голос выдавал надломленный характер. Настало время его укрепить.

— Не отрицайте. Нам всем писал Войлем. Вы знаете, о чем я. Мне удалось проверить его слова, и он оказался прав. Анзиано заказал убийство моего отца. В прежние времена я мог бы низложить Миллениум, представив доказательства остальным Донам, но сейчас все иначе. В противном случае, Бенито набросился бы на него, как только увидел, а не водил бы по дому словно прислужник.

— Я отомщу за отца! — Вскричал Бенито, и его глаза подозрительно заблестели.

— Мы все отомстим, — вызвался Энрике. — Я не позволю разорить семью.

— Я поставил Джозефу условие. Никакого заговора, если он не выйдет из тени. Как вы слышали, он заявил о себе. В отличие от нас, он способен разобраться с армией Норозини, но из опасений не раскрывает все карты. Мы должны свергнуть диктатора, пока есть шанс.

— Что вы предлагаете?

— Кинжалы. Каждый из нас должен нанести ему удар. После вендетты Войлем совершит переворот.

— Замена одного диктатора другим?

— Возможно, — признал Аарон, — но он не покушался на моего отца, и обещает свое покровительство. Мы потеряем все, или вернем утерянное! Решайтесь!

— Я с вами, — подтвердил свои намерения Бенито.

— Во имя благополучия наших семей, — согласился Энрике, поддавшийся давлению.

В случае отказа он рисковал расстаться с жизнью под крышей этого особняка.

— Приятного вечера, синьоры, — бросил Аарон и поспешил уйти, пока их не застали вместе.

События прошлого дня заставили пересмотреть ее планы: трудно переоценить угрозу, нависшую как над ней, так и над Антонио. Все, что еще было важно вчера и казалось чем-то близким к абсолютной истине, сегодня, подобно хрустящим под ногами стеклянным осколкам, вызывает лишь неприятные ассоциации. Всепоглощающая жажда мщения сменилась отстраненным сомнением, и новая черная нить, ведомая незримой взрывной силой, стремительно вплелась в полотно ее судьбы, едва не разорвав его надвое бритвенно острым краем.

Былое и настоящее разделено навсегда, и только ей решать, какая нить будет следующей. Пусть луны стареют, истончившись до двух серпов. Она не испытывала страх, перед безлунием, поскольку пересмотрела ранее непоколебимое мировоззрение. Уже трижды ей удавалось выскользнуть из-под мрачной тени, и она сделает все, чтобы не оказаться в ней еще раз. Кем бы ни был тот человек, что виновен в смерти ее родителей, ни у нее, ни у Антонио не получится выстоять в противостоянии с ним. Джессия не рассказала брату о своих подозрениях в причастности убийцы в маске к их семейной трагедии, понимая, как он отреагирует.

Выследить и отомстить. Вот о чем помышлял бы Антонио, не имея права выбора. В ином случае он считал бы себя презренным трусом и бесчестным недостойным отпрыском, не имеющим права упоминать имена родителей и приближаться к сестре.

Его мужественное лицо несло на себе четкий след от шпаги, пересекающий шрамом левую скулу и рассекавший ухо. Он не писал о том, через что ему пришлой пройти и Джессия, скрывающая свою историю, хорошо понимала причины ухода от этой темы. Кроме того, его кисть пресекал свежий рубец, служивший красноречивым доказательством основного рода деятельности.

Таковы были ее рассуждения, пока врач аккуратно снимал бинты и осматривал ее голову, а Антонио, ее Лунь, хмуро глядел на сестру. Удалив запекшуюся кровь, эскулап заглянул в слуховой проход.

— Перепонки зарастают. Уже во второй раз синьорина удивляет меня своей стойкостью!

— Я начинаю слышать, — попыталась она улыбнуться, чтобы ободрить брата, с которым общалась с помощью пера и чернил.

Собственный голос доносился как будто из склепа. Звуки достигали ее, словно проходя сквозь плотный туман, поглощающий шелест листвы, птичье пение или звон цикад. Оставляя внутри тонкие различия, он позволял проходить сквозь себя лишь громким хлопкам, искажаемым до неузнаваемости, и постоянно издавал неровный шум, особенно явный в момент покоя. Проявляя спокойствие и терпение, девушка надеялась на полное восстановление, настраивая себя пережить врага.

Это ранение, если его можно так назвать, повлияло на нее еще одним образом. Солнечный свет уже не слепил ее и не вызывал слабость, а жажда, так часто выматывающая вампиро, куда-то отступила. Изнывая от безделья и ненавидя стены, вновь сомкнувшиеся над ней беленым потолком, она искала выход, неожиданно подсказанный одним из прислужников. Взяв за правило не сидеть без дела, Джессия оказывала содействие лекарям и сиделкам. Случалось, она выполняла просьбу одного из пациентов, поскольку пользовалась всеобщим доверием.

Заметив ее участие и отрешенность, отразившиеся в отсутствии украшений и выбранном образе сиделки, сестры Трейн увидели в ней те черты, что ценили сами. Не желая того, Джессия сблизилась с ними, и получила разрешение входить в их покои. В недалеком прошлом она бы обязательно воспользовалась этим, в том числе для личной выгоды, но теперь… Всякие помыслы о заимствовании чего-либо для успешности побега или коварной интриги против любого из прислужников покинули сознание девушки. Принимая участие в поисках, она находила и возвращала пропавшие вещи их владельцам, и проследила за тем, чтобы собственность погибших была отправлена их семьям.