Девушка и звездолёт

Глава семнадцатая. А тот, кто раньше с нею был…

— Слышь, Лёшкин! — спросила Лика с эдакой хрипотцой в голосе. — Расскажи, как ты с президентшей спал?

Откинувшись на спинку скамейки, Лика закинула ногу на ногу так, что задралась и без тог ничего не скрывавшая короткая кожаная юбчонка. Вытащив изукрашенный стразами черппаховый портсигар, сунув в рот костяной мундштук с раструбом на конце, она принялась раскуривать длинную, похожую на коричневого червячка папироску. Пуская тонкую сизую струйку дыма, Лика поглядывала то на готовые зажечься фонари, то на припозднившегося сизого голубя, с потерянным видом бродившего по плотно утоптанному ногами и птичьими лапами снегу. Голубь был не то больной, не то просто старый — и, видимо, именно поэтому не улетел на ночлег вместе с остальными. Крутившийся перед лавочкой узколицый, похожий на белобрысого хорька Тимоня, чьи редкие сальные волосёнки выглядывали из-под лыжной шапочки, сплёвывал сквозь зубы, стараясь попасть голубю на спину. Раз или два ему это удалось.

— Да не спал я с ней, Свинчакова! — с заметной злостью в голосе возразил сидевший тут же, на лавочке Лёша. Игнорируя голубя, он посматривал на противоположную сторону улицы, где был припаркован чёрный «Porsche Panamera». — Блин, задолбали! Она же девочка и редкостная дура. Прикиньте, до сих пор в сказки верит… Сколько можно повторять…

— Вау, не узнаю Лёшку! — от удивления Лика едва не выронила мундштук. — Аб-балдеть! Чтобы он, да не успел девочку обработать? В жизни не поверю…

— Да спал он с ней, спал… — промахнувшись в очередной раз по голубу, вступился за Лёшину честь Тимоня. — Он п’осто при’наться не хочет. Бои’ся. Ему отец не ве’ит…

Раздасованный очередным промахом — голубь, даром что старый и больной, оказался очень даже резвым, Тимоня поддал несчастной птице ногой. Посыпались перья, голубь взлетел, чтобы шагов через десять приземлиться на снег около неряшливой, доверху забитой урны и беспомощно забиться там с растопыренными крыльями.

За долгие белые ночи Санкт-Петербург платит короткими чёрными днями. С затянутого тучами неба падали редкие белые снежинки. Ярко светились витрины и некоторые окна в домах, стоявших вплотную, стена к стене, на противоположной стороне улицы. По припорошенным белой крупкой тротуарам спешили пешеходы, а по проезжей части, превращая снег у обочин в грязную желтоватую кашу, быстро проезжали машины — некоторые с зажжёнными фарами.

Зато скверик за спиной у компашки казался пришедшим из волшебной сказки. Газоны и тротуар выглядели снежно-белыми, ветви деревьев покрывал лёгкий пушистый снежок, не растаявший, не рассыпавшийся за прошедший день, даже в таком, неярком вечернем свете игравший мириадами крошечных белых и золотистых искр. Впечатление не портили даже неряшливые урны, бесчисленные птичьи следы и недоклёванные голубями куски хлеба, так и оставшиеся лежать на снегу около лавочек.

— А повезло девочке! — задумчиво произнесла Лика, картинно пуская дым из ноздрей. — Блин, и ведь дура дурой. Ну почему она, а не я? Слышь, Лёшкин! Она просто обязана тебя отблагодарить, подарив ночку-другую. Ты бы ей написал или позвонил, когда она сюда приедет. Так сказать, с официальным и дружественным визитом…

— Заткнись, Свинчакова! — гаркнул Лёша так, что с ближайших деревьев посыпался снег, и обернулись прохожие на другой стороне улицы. — Она-то дура, а ты…

— Чо? — удивилась Лика. — Наш Лёшик в дурном настроении? Девочка на небо улетела, а его с собой не взяла? Или у нас что-то бо-бо?..

Боясь запачкать роскошную леопардовую шубку без рукавов, она картинно отвела руку с мундштуком в сторону, стряхивая пепел на снег.

— Заткнись, тля! — повторил Лёша.

— Вау! — воскликнула Лика. — Наш Лёшик так переживает из-за потерянной любви, что крысится даже на старых друзей. Лёшик, милый! Только, пожалуйста, не плакай!.. Мы тебе другую девочку найдём. Красивую-у! Ласковую-у! Покладистую-у!..

Желая показать, какую ласковую и покладистую, но главное — какую красивую девочку при желании можно найти, если не искать слишком долго, Лика вскочила с лавочки. Сунув мундштук с недокуренной папироской в рот, она ловко закрутилась на носке сапога с огромным — в тринадцать сантиметров, каблуке. Одновременно она ловко и быстро расстегнула и распахнула шубейку, показывая обтянутую коричневым свитером фигурку и стоящую торчком грудь.

— Тьфу, дура! — прокомментировал соблазнительное зрелище Лёша.

— З’я ста’аешься, — заметил Тимоня. После расправы над голубем ему сделалось откровенно скучно. — Гово’ю, ему отец не ве’ит…

— Чо, серьёзно? — не поверила собственным ушам Лика. — Чтобы Лёшка, да кого-то послушался? Да, хотя бы родного отца!.. Аб-балдеть!..

Именно в этот момент зелёный свет светофора на перекрёстке сменился красным. Послушная ему, как раз напротив лавочки, где столь удобно расположилась компашка, остановилась старая, потрёпанная «Лада-Самара» со следами ржавчины на помятых крыльях. Стекло передней дверцы было опущено — наружу выглядывал чей-то локоть в пиджаке, над которым вился тонкий сигаретный дымок. Громко работало радио — до сидевших на лавочке донеслись слова ведущей:

«И, наконец, обещанная новость. Правительство Франции объявило о признании Аресийской Республики. Появление в Солнечной Системе второй обитаемой планеты, заявил президент де Валери, является колоссальным шагом в развитии человечества. Присоединяясь к поздравлениям в адрес президента Лукашина и его очаровательной супруги, президент де Валери, в частности сказал, что только русские и французы способны совершить по-настоящему безумные поступки ради женщины…».

— Ну что? — усмехнулся Лёша, глядя вслед уносящейся «Лада-Самаре». — Поняли, котятки? Она теперь политическая фигура, супруга президента первого в мире внеземного государства, он — благородный рыцарь-спаситель, а мы — подлецы-насильники. Великое преступление совершили, блин! Девочку захотели потискать компанией…

— Фигасе! — не поверила Лика.

— Дурасе! — передразнил её Лёша. — Дура ты, Свинчакова! И ты, Тимка, тоже хорош!.. Доигрались…

По дорожке мимо лавочки шла прямая и стройная, похожая на жердь пожилая женщина в розовом шиньоне, выглядывавшем из-под белой меховой шапочки. Упустить такой момент Тимоня, разумеется, не мог — зашагал, пристроившись следом, выпрямив спину, выставив грудь колесом и высоко задрав нос. Вскочивший Лёша схватил Тимоню за шкирку — зашатавшись, замахав руками, продолжая кривляться, тот тяжело шлёпнулся рядом на скамейку. Брезгливо дёрнув плечами, пожилая женщина прошла мимо, сделав вид, будто ничего не заметила.

— Тимка, уймись! — зло бросил Лёша.

— А чо? — с деланным удивлением спросил Тимоня.

— Через плечо, — ответил Лёша. — Дурак!..

Тем временем Лика всем видом давала понять, как сильно она обиделась. Выкинув недокуренную сигарету, она неторопливо убрала мундштук в специальное гнездо в черепаховом портсигаре. Уткнувшись в мобильный телефон, она неторопливо листала ленту новостей, пестрившую сообщениями, связанными с появлением в Солнечной Системе первого внеземного государства.

Перед светофором, на котором снова вспыхнул красный сигнал, остановился новенький «Пежо». Стёкла были опущены и здесь, несмотря на то, что сидевшая за рулём изящная дама средних лет не курила вовсе. На заднем сиденье упирался передними лапами в стекло пристёгнутый за поводок йоркширский терьер.

«Согласно последним измерениям, в настоящий момент атмосферное давление на поверхности Марса составляет сорок процентов земного, — вещало радио. — Мы попросили прокомментировать эти сведения старшего научного сотрудника Пулковской обсерватории, Порфирия Петровича Влюбчивого. Порфирий Петрович! Пожалуйста, объясните нашим слушателям: сорок процентов — много это или мало?..»

«На самом деле, это не так мало, как может показаться, — ответил дотошной корреспондентке сытый баритон. — Да, в такой атмосфере не могут идти дожди и цвести яблони. Однако уже теперь человек может находиться на поверхности планеты без скафандра, ограничиваясь кислородной маской. Обнадёживает, что согласно нашим наблюдениям, это не предел — по орбите вокруг планеты вращаются достаточные массы. Нет сомнения, что в самое ближайшее время плотность марсианской атмосферы будет увеличиваться…».