Самый Лучший Ветер

— Спасибо большое, — поблагодарил его я на автомате, но без особого, впрочем, воодушевления.

Дед почувствовал это и усмехнулся, толкнув меня кулаком в плечо.

— А и правильно, — объяснился он на мой удивленный взгляд. — Хрень же по большому счету. Были бы у нас метеостанции по всем княжествам раскиданы, да связь с ними бы была, тогда и карты погоды были бы настоящие, а так…

— Да что вы такое говорите, Егор Васильич, — тут же влезла в разговор одна из девчонок, побестолковее другой, которой хватило ума промолчать. — Самые последние методики предсказания погоды…

— А ну-ка цыц! — прикрикнул он на нее не в шутку. — Гадалка хренова, умничаешь мне тут.

Девчонка притихла и обиженно отвернулась, демонстративно надув губки.

— Все наши методики, Артем, — дед повернулся ко мне, — это моя спина с коленями. Самые передовые, мать их за ногу. На три дня вперед максимум, и только в радиусе десяти верст, за большее не поручусь.

— И на том спасибо, — искренне сказал ему я. — На выкатке врасплох не застанет шквалом, об забор не разобьет, уже хорошо.

— Вот и ладушки, — усмехнулся дед, — хоть забор целый будет. Тем более сегодня карты тебе с бонусом, там погода в Новониколаевске указана в одну сторону и в Белорецке в другую. По магсвязи удалось достучаться вчера морзянкой, едрить ее в качель.

— Вот, — обрадовался я. — Уже хорошо, я даже не надеялся.

— Ну, чем мог, помог, — развел руками Васильич. — Держи свое разрешение и вали на все четыре.

Ну, я и свалил. Попрощался с девушками, пожал руку деду, схватил карты в охапку и выскочил на улицу, где уже бил копытом Николай. Время поджимало, поэтому мы с ним рванули к машине, за оставленным хронометром. Дальше все завертелось очень быстро, я галопом носился по управлению из кабинета в кабинет, Николай с ящиком в руках от меня не отставал. Быстро здоровался со знакомыми на ходу, обещая поболтать с каждым по возвращению, опасаясь зацепиться языками с кем-нибудь и застрять.

Наконец к десяти часам мне удалось получить разрешение на вылет и выбить все необходимое. Обрадованный вохровец, навьюченный моими сумками как помогайка на рынке, помчался грузиться через курилку, потому что все это время я сам не дымил, и его не отпускал.

Неспешным шагом я вышел на улицу и пошел вслед за Николаем, разглядывая небо. Солнышко светило ярко, видимость была на миллион, матерчатая колбаса на флагштоке, указывающая направление и силу ветра, лениво обвисла. Комарам и прочему гнусу было еще рано жить, поэтому я с удовольствием присел рядом с Николаем, достав пачку сигарет из кармана.

— Хорошо-то как, — сказал мне боец, поднося зажигалку. — При такой погоде можно и отдохнуть чуть-чуть.

— Устал, что ли? — удивился я, прикуривая. — Или с ночной дежуришь?

— Устал, — вздохнул боец, вытягиваясь на солнышке. — От зимы устал.

— Зима козёл, — понимающе согласился я, улыбнувшись. — И как только люди раньше жили, когда лета не было.

— Как, как, — передернулся Николай. — Если б не магия, попередохли бы все. Слава богу, мы этого не застали. Хотя мне вот уже полтинник, и я тебе скажу так. Сравнить то время, когда я пацаном был, и сейчас, так лето намного длиннее стало. Но неизвестно, что лучше, потому что разнежился народ, опаску потерял. Расслабленные все какие-то.

— У меня прадед, царство ему небесное, так же ворчал, — не согласился я. — Но он хоть зиму лютую вживе застал, тогда, говорил, все суровые были. Иначе не выжить. Но то тогда, а сейчас-то зачем? Пусть люди радуются.

— На всякий случай, — отрезал Николай. — Вдруг опять как запуржит на десятилетку хотя бы, что тогда?

— Смысла не вижу, — пожал плечами я. — На десять лет ты не запасешься, как ни старайся. Если эльфы, с их зимними садами, опять нам на помощь не придут, кирдык будет однозначно.

— Ну не знаю, — ответил Николай, нежась на солнышке. — Всегда запас был, и не у меня одного. Угля сто пятьдесят тонн в сухих глиняных ямах на огороде еще от деда припасено. Крупы, консервы магические, долгого хранения, лекарства там разные, соль, спички, керосин, полный набор. Теплица подземная.

— Удивил, — хмыкнул я. — У всех так. Ты бы схроны у моего деда с бабкой, на всю нашу семью рассчитанные, посмотрел. Полк прокормить можно.

— Вот, — обличающе ткнул в меня пальцем Николай. — У них есть, а у тебя? Нету ведь у тебя ничего. Надеешься в тяжелый год к ним под крыло юркнуть, наверное, оттого и веселишься. Извини, но ты прямо как дикарь из тех, что, говорят, далеко на юге живут и с голым задом ходят. Легко слишком к жизни относишься.

— Как бы тебе объяснить, — сказал я Николаю, затушив сигарету и усевшись поудобнее. — Не так все, как ты говоришь.

— А ты попробуй, — усмехнулся он, закурив новую от старой. — С удовольствием послушаю.

— Ну вот смотри, — начал я медленно, собираясь с мыслями. — Я за жизнь свою много где был. И на самом дальнем юге, где зимы почти что не бывает, и на севере, в тундре. Начну с нас и прочих, кто в похожем климате живет. Тут все понятно. Круглый год, особенно летом работают, жилы тянут, чтобы зиму хорошо прожить, себя и родных обеспечить. В идеале на десять лет лютой зимы. Думают, что это единственно правильный путь, и от этого тех, кто на юге слишком легко живет, не понимают. Дикарями считают. Легкое презрение наличествует.

— Ну, — поморщился Николай, — не презрение. Не понимаю я просто, если тебе теплый дом с печкой не нужен, шуба не нужна и растет все само круглый год, то как можно нищим ходить?

— Не перебивай, а то собьюсь, — попросил я его. — Очень даже можно. На юге отношение к жизни легкое, тут ты правду сказал. Все растет само собой круглый год. Народ зиму забыл, как страшный сон, живет в свое удовольствие, работу не любит. И голод там частый гость.

— Как птички божии, — утвердительно кивнул головой Николай. — Будет день, будет пища.

— Примерно, — согласился я. — Но что странно, при такой легкой жизни злобы у них многовато. Украсть, ограбить, это как два пальца об асфальт, убить могут из-за красивой рубашки. Воюют постоянно, бьют друг друга почем зря, рабство в ходу. Это неправильный подход к жизни, я считаю.

— Вот, — обрадовался Николай. — А я о чем тебе толкую. У нас лучше намного жизнь понимают.

— Понимают, да не совсем правильно, — охладил я его. — Слишком много у нас о себе возомнили.

— А где же правильно? — удивился боец. — Не пойму я тебя что-то.

— На севере, — наконец добрался до главного я. — Ты вот людей из тех, кто в тундре живут, видел? Или в тайге самой глухой, где от холода нечисти практически не бывает? Видел, какие они?

— Ну, видел. — недоуменно отозвался Николай. — Как дети, ей-богу. Злобы нет, наивные немного. Чужому помочь кидаются как родне прямо. Такого и обмануть-то грех. Но тоже непонятно к жизни относятся, легко как-то. Не так, как мы.

— Это оттого, что жизнь там слишком сурова, — начал объяснять я самую суть. — У нас кто работал или хапал, тот и выжил, кто ленился или кому не повезло, тот подох или бедно живет, прямая зависимость. На юге можно всю жизнь как птичка божия прожить, особенно если совести нет. А на севере ты можешь все жилы из себя и семьи вытянуть работой, но если придет полный песец, то все твои старания насмарку, понимаешь? Нет гарантии никакой. На родичей или соседей одна надежда. Но и сам тогда помогай по первому требованию. У них даже во многих родах понятия твое-мое нет, все идет тому, кому нужнее.

— Подожди-ка, — вытянул руку ладонью вперед Николай, останавливая меня. — Доходит понемногу. А я-то всегда удивлялся, чего они такие, много иметь не стремятся, как дети себя ведут.

— Идем дальше, — облегченно продолжил я. — Допустим, настал у всех полный песец, что тогда будет, как думаешь?

— Ну, на юге понятно, — начал строить предположения он. — Да и хрен с ними, неинтересно. У нас тоже понятно. Каждый сам за себя, и лишь князя с приближенными оберегать будем всем обществом. И верхушка остальная не пропадет. Городская беднота вся вымрет, к гадалке не ходи. По деревням вот соборно спасаться будут, не без перегибов, конечно, но хоть так. На севере…