Страница 106 из 117
— Думаю, на этот случай у них есть что ответить. К тому же они не врут своим клиентам — предоставляют механические копии. А то, что для… усиления сходства приходится пить эликсир, который мало влияет на здоровье… что же, это не самая большая жертва.
Уолтер только стиснул зубы и молча наблюдал, как кофе покрывается кремовой пенкой. «Парнас» непременно узнает, что «Пташки» иначе «усиливают сходство».
Эта история, как огромная машина, зачем-то притворяющаяся людьми, набрала обороты и ее было не остановить.
Зацепила его зубцом шестеренки, разорвала его прошлую жизнь. Не он ее раскручивал, не он стоит у рычагов, и электрическая вспышка произойдет без него. И рассыплется кучей бесполезных деталей она без него.
Его устраивала такая роль, но хотелось, чтобы его не зацепило ни вспышкой света, ни разлетающимися деталями. Пусть грызутся три казавшиеся незыблемыми силы Кайзерстата — деньги, пресса и те, кто забрал себе власть над человеческими душами большую, чем Колыбели.
— На самом деле «соловьи» уже попадали в руки людей, и компания каждый раз гасила скандал. Знаете историю о «восковой женщине»?
— Это тот ужас, который выкопали на кладбище в Шайстассе, а потом пустили на свечи? — поморщился Уолтер. — Как не знать. Откуда у рабочих образование, чтобы понять, что это такое… Выкопали труп и не донесли до врача-заказчика — молодцы, ничего не скажешь.
— Верно, рабочие выкопали труп, пролежавший в сырой земле и приняли адипоцир за что-то инфернальное. По-моему потом там перекопали все кладбище в поисках стокеров… но вы когда-нибудь читали медицинские журналы?
— Разумеется, постоянно, — усмехнулся он. Джек упрямо выписывал все журналы, какие мог достать и имел дурную привычку зачитывать особенно абсурдные статьи за завтраком.
— В таком случае, вы знаете, что хорошо сохранившийся труп — вовсе не сенсация.
— Да, но с этим трупом газеты устроили какую-то истерику. Даже сочинили, что несчастная старушка ходила по улицам и кого-то там душила. Не лучшая, кстати, реклама свечей.
— Это «Соловьи» спонсировали истерику. Заплатили Пишущим, чтобы они насочиняли эту чушь и распространили ее как можно шире. И не дают людям забывать, что если они видят что-то похожее на оживший труп — это, скорее всего, стокер или другое… сказочное создание.
Уолтер усмехнулся. Умно. Действительно, в этот странный век, когда механические протезы могли заменить руку, а в деревнях все еще лечились кровопусканием и овощными пудрами, было очень легко убедить людей, что неприглядная тайна, с которой они столкнулись, имеет мистическую природу.
Томас жил на отшибе, вокруг были деревни — шанс, что человек, встретившийся с «соловьем» будет достаточно образован, чтобы понять, что именно видит, был невелик.
Тайны берегли себя сами, люди лишь слегка им помогали.
— Томас, а что будет, если вы разобьете ампулу? — неожиданно для себя самого спросил Уолтер.
— Ничего, мне пришлют другую, — пожал плечами он. — Если я правильно понимаю о чем вы просите… это не работает без макета.
— У меня есть макет, — глухо ответил он. — Вы продали все зеркала?
— Нет, пара осталась… Уолтер, это очень… болезненно. Вы потом не захотите отходить от этого зеркала.
— Поверьте, я ничего так сильно не захочу, как отойти от зеркала, — усмехнулся он. — Впрочем, я пойму, если вы откажетесь… вы заплатили за это такую цену, а я…
— Перестаньте, — поморщился Томас. — Дело вовсе не в этом. Дело в том, что это хорошо для стариков, доживающих в иллюзиях — таких, как я. Но если хотите… пойдемте.
Уолтер поставил джезву на подставку. Керамика долго держит тепло, кофе не успеет остыть до возвращения Томаса.
Они прошли по темному коридору и остановились перед запертой дверью. Уолтер отстраненно смотрел, как Томас возится с ключом и про себя тихо рассказывал Спящему Сон, в котором у него сейчас получится отпустить Джека.
В комнате было холодно и темно. Томас несколько минут пытался зажечь единственный газовый фонарь. Наконец он выплюнул мутный и жидкий рыжий свет, растекшийся бликами по поверхности небольшого старого зеркала на стене.
Уолтер ожидал, что зеркало будет большим, но оно оказалось чуть больше локтя в длину.
— Зеркало в ванной, перед которым я бреюсь, еще меньше, — виновато пояснил Томас.
— Ничего, все равно я собираюсь подглядывать в это окно, а не сбегать, — нервно усмехнулся Уолтер.
Томас, кивнув, вытащил из нагрудного кармана небольшую ампулу из темного стекла.
— Если вы не хотите… долгого эффекта — вам хватит половины.
— Спасибо.
Он не услышал, как Томас ушел, закрыв за собой дверь. Смотрел на свое отражение — изможденное лицо с заострившимися чертами, делающими его похожим на мертвеца, смотрел, как пятна света красят все в желтоватый, восковый оттенок, и думал, что весь мир на проверку оказался таким — мертвым и желтоватым.
Интересно, можно ли с помощью «Трели» и отлаженного механизма создать новый мир — такой же мертвый и страшный, но кажущийся ярким и живым?
Но для этого целый мир должен страстно пожелать этой иллюзии. Он точно знал, что желает другой. «Трель» была вязкой, чуть маслянистой и терпко-кислой на вкус. У нее был привкус лекарственной стерильности, выдающий обман. Но Уолтер и хотел быть обманутым.
Сначала ничего не происходило. Он вглядывался в зеркальную муть, где жил только его двойник, заглядывающий ему в лицо.
Тень Джека появилась за его спиной привычно и легко, как и десятки раз до этого.
— Что за чушь ты опять придумал? — устало спросил он.
— Ты сказал, что призраки приходят, чтобы люди могли их отпустить.
— Ты опять ничего не понял, глупый мальчишка, — устало вздохнул Джек. — Что, Томас вернул мать?
А свет становился ярче. Сначала он стал ярко-оранжевым, тревожным и злым. Но потом с него словно сошла ржавчина, засияла ярким, солнечным золотом. По стенам заструился кремовый шелк обоев, окно, закрытое тяжелыми ставнями, вдруг сбросило их словно оковы, оставив только тонкую темную раму, прозрачное стекло и пену белоснежных занавесок. Пол медленно светлел, исчезал мусор, и скоро остались только белоснежные доски паркета.
Только Джек оставался таким же, каким был. Он стоял у Уолтера за спиной, желчно усмехаясь, словно радуясь бессилию эликсира. С его волос текла вода, частые пятна крови чернели на пальто и алели на манжетах, а зеленый шарф свисал с шеи, словно петля.
— Убедился?
Но Уолтер смотрел, не оборачиваясь. Он знал, что дом, который еще недавно был живым, сдастся быстро, но Джек, который был по-настоящему живым так редко, будет сопротивляться до последнего.
Капли воды, срывались с его волос все чаще. Они насквозь пропитали воротник и рукава пальто, стекали по лацканам, впивались в шарф. Джек поднял лицо, и Уолтер увидел, что взгляд у него стал растерянный и какой-то беспомощный, совсем как тогда, в их прощание в Вудчестере.
— Уолтер?..
Он, не отрываясь, смотрел в зеркало.
Он хотел, чтобы Эльстер забрала из приюта хорошая семья, и она ничего не узнала о «Механических Пташках».
Хотел, чтобы «Пташек» вовсе не существовало.
Хотел, чтобы отец любил его.
Но если он что-то и понял, так это что человек видит только то, во что способен поверить. Он мог поверить в то, что убьет Эльстер, потому что поверил, что Джек убил Кэт. Мог поверить в то, что надеялся увидеть сейчас.
Но «Пташки» были воплощением незыблемого, того, с чем на самом деле бесполезно бороться — хоть дурманом, хоть истовой верой, хоть революциями. «Парнас» вытащит наружу их секреты, уничтожит компанию. Человечество получит урок, пощечину, одну их многих, которые получало всю историю.
Сделает выводы? Изведет в себе жестокость, построит новый, лучший мир?
Уолтер слишком устал, чтобы поверить в это. Музыкант Уолтер может быть и смог. Но лорд Уолтер Говард, сколько бы платков ни сжег, унаследовал не только зеленые глаза и склонность к безумию, но и родовую мизантропию. Эльстер стала жертвой не каких-то людей, которым можно было предъявить обвинение и успокоить совесть. Она, как и другие «пташки», была жертвой человеческой натуры, которой дали лазейку в запретах.