Страница 14 из 21
– Вот, смотри! – Шварк, шварк. – И площадь уборки больше, и тебе легче.
– Сам и греби, раз умеешь. Нашелся тут!
Алина отвернулась от Чернышева и пошагала прочь – просто так, никуда, лишь бы подальше от этого зануды. Учит, учит. Что ей, учителей мало?
За углом Ванька в горчичного цвета пуховике, круглый, как колобок, запихивал листья в мусорный пакет. Челочка его прилипла ко лбу, и весь он был взмокший, усталый и какой-то несчастный.
– Ты чего, Ванька?
– Да посмотри, как Ермакова вокруг Игорька увивается!
Алина посмотрела. В живот воткнулся тяжелый крюк и стал тянуть вниз, к исчирканному метлами асфальту.
– А тебе-то, Вань, какое дело?
Ванька потянулся к Алининому уху:
– Никому не скажешь?
– Не скажу, не бойся. – Алина чуть отстранилась.
– Она мне нравится.
– Кто? – не поняла Алина.
– Ну Инга… Ермакова. Спать не могу, жрать не могу, все время ее хочу. Я-то ей не больно сдался – мордой не вышел, понимаю… Надо бы к чертям, а фигушки, не выходит. Как в капкане, что ли.
Вот те раз! Значит, в то время, пока Кира спит и видит Ваньку в нежно-розовых снах, этот самый Ванька… влюбился?! В беспросветную фифу Ермакову? Значит, и цепочка золотая, на улице найденная, вовсе не для Киры была. И не будут, значит, Алинины друзья ходить за ручку и целоваться там и тут.
– Не, ты посмотри, посмотри! – Ванька скрипел зубами. – Как она его обхаживает!
– Хватит, Вань. Давай работать.
Алина взяла охапку листьев, сунула в мешок. Потом еще и еще одну. Перчатки мокли, шапка лезла на глаза, и вскипала черным варевом непрошеная злость – на фифу, Игоря, Ваньку, на всех, кто мог бы любить, но почему-то не любит или любит не того. Ну почему, почему нельзя, чтобы радость перепала всем? Просто так, даром. Чтобы не надо было махать кулаками, врать, плести интриги и все равно проигрывать тем, у кого длиннее ноги, круглее попа и толще кошельки.
Вот сейчас, пока Алина вкалывает и потеет, хитрая фифа топчет каблучками ее, Алинино, счастье. Маленькое, пока не родившееся, испуганное, но уже живое. И потому придется ломать себя, бежать вдогонку, драться, в общем-то, ни на что не надеясь. Всего этого Алина не умеет, но ей придется научиться. И теперь, если Игорь захочет поторопить события, она не станет ему мешать.
– Воды, срочно воды! Жук, бегом, одна нога здесь, другая там!
Физрук Святогор кричал и раскидывал граблями кучу подожженных листьев. Из глубины кучи валил густой пахучий дым.
– Дерюгин, голову оторву за такие дела!
– А чего, нельзя, что ли? – Дерюгин злился. – Все жгут, а мне нельзя?!
– Зря вы, Святогор Юрьевич, – укорила физрука отличница Карина. – Медведь плохого не хотел. Только погреться.
– Да нельзя жечь-то, понимаешь? Вообще нельзя! Ни тебе, ни мне, ни медведю, ни зайчику, никому!
Прибежал Ванька с ведром воды и залил неслучившийся костер. Все стояли вокруг и смотрели, как тает над горелыми листьями последняя струйка дыма.
– Жалко, – вздохнула Женя, – красиво горело.
– Дымило, а не горело, – буркнул Святогор и добавил: – Седова, метнись-ка наверх. Там у Аллы Борисовны цитрамон вроде был. Голова от вас пухнет, бандиты.
Алина кивнула и поплелась за таблеткой. Вечерело. Туман сгустился, придвинулся, и казалось, что кусты у спортплощадки тонут в разбавленном молоке. Школа уютно светила окнами, звенела голосами – в актовом зале репетировал хор, обещала тепло.
В вестибюле сидел одинокий Климов из маминого класса. Уже одетый, он прятал нос в толсто намотанный шарф и читал учебник.
– Ты чего тут? – спросила Алина.
– Папа опаздывает. А одному нельзя, там маньяк детей ест.
– Да ну тебя! Перестань!
– Ест-ест. – Климов сдвинул бровки и легко толкнул Алину в живот, мол, иди, не мешай читать.
Алина было пошла, но тут входная дверь хлопнула так громко, что оба они вздрогнули, а Климов даже выронил учебник.
– Вы чего, испугались? – Игорь в распахнутой куртке, с кленовым букетом стоял на пороге и улыбался Алине. – Вот трусы-штаны. Держи цветочки-то!
Алина спрятала лицо в янтарные листья и едва не заплакала. От радости, конечно. И чуть-чуть от зло-радости. Потому что фифа Ермакова осталась мерзнуть в тумане. А она, Алина, здесь, с Игорем, и в руках у нее – подарок, самый первый и самый настоящий.
Борисовны в классе не оказалось. Но свет горел, и сумочка – сундучок из твердой кожи – все еще стояла на учительском столе.
– В сумке, наверное, цитрамон, – посетовала Алина, – ждать придется.
– А может, там? – Игорь выдвинул ящик и приподнял какие-то бумаги.
Алина полезла было в тот же ящик, но по дороге ткнулась Игорю в плечо, да так и осталась. Хотелось обнимать сильное гибкое тело, гладить его, вдыхать тонкие запахи. Но и этого Алина не умела. Мама не учила ее нежности – только долгу. А долг сейчас велел вести себя скромнее.
– Мир злокознен, – тихо сказали сзади, – все воруют, даже чада.
– Что?! – хором спросили чада и обернулись.
В дверях стояла высокая худая старуха и показывала пальцем на ящик, в котором Игорь искал цитрамон.
– Грешно красть.
– Послушайте, мы не крадем! – возмутился Игорь.
Старуха недобро зыркнула на него и медленно повторила:
– Грешно.
Потом подошла ближе. В ее некрашеных волосах, туго скрученных в узел, торчала шпилька.
– А ты, маленькая женщина, не склонна ли к разврату?
– Я? – Алина испуганно отступила. – Н-нет.
– Мужчину трогаешь, – покачала головой старуха и снова добавила: – Грешно.
Игорь фыркнул:
– Вы еще скажите, что у нас в стране секса нет!
– Ума у тебя нет. Девку на дно тянешь.
Игорь театрально схватился за виски и пробасил:
– Вот ужас-то како-о-ой!
– Лидия Васильевна, здравствуйте! – Борисовна вошла в класс, и Алина с облегчением вздохнула. Кто ее знает, эту старуху, может, она сумасшедшая. Со взрослым человеком как-то спокойнее.
– И вам не хворать, Алла Борисовна. Ученики-то меры не знают. В столе вашем роются аки кроты.
– Игорь? – вскинула брови Борисовна.
– Мы за цитрамоном, – Алина поспешила на помощь, – у Святогора Юрьевича голова разболелась.
– Ну так он в сумке у меня. Вот, держите.
Игорь взял упаковку и подтолкнул Алину к выходу.
– Мы пойдем, Алла Борисовна?
– Идите-идите, темнеет уже, пора сворачивать ваш субботник.
В коридоре Игорь зашептал:
– Что за бабка, интересно? Давай послушаем, о чем они там. Я дверь не до конца закрыл.
– Неудобно, – смутилась Алина.
– Неудобно спать на потолке, – отрезал Игорь и приник ухом к щели.
Алина, чувствуя себя преступницей, устроилась рядом.
– Лидия Васильевна, вы меня простите, но ваши методы воспитания плохо сказываются на девочке, – говорила Борисовна, – с ней никто не дружит в классе.
– Не нужны нам друзья-охальники.
– Всем нужны друзья, Лидия Васильевна. И никакие они не охальники. У них возраст такой – строят модели межполовых отношений.
– Сын мой во браке строил! – обиделась старуха. – Потому и прибрал его с женою бог – там, у бога-то, чище. А меня тут оставил за девкой глядеть. Уж пятнадцать лет гляжу, как умею, и дальше буду. Не указ вы мне.
– Но поймите, Лидия Васильевна, у Жени большие проблемы. Еще немного, и может случиться беда.
– Беда – она всегда рядом. Случится, значит, на то воля божья. А мы с Евгенией по совести живем. И вам того желаем.
– Пойдем. – Алина потянула Игоря от двери. Ей вдруг стало нестерпимо стыдно – так, будто она, хохоча, вломилась в комнату с раздетым человеком.
Свет в коридоре не горел, только на лестнице, и лицо Игоря было бледным, с черными кляксами вместо глаз. Громко тикали настенные часы. В приоткрытую форточку летел бодрый голос Святогора, видно, ему стало лучше и без таблеток. Алина держала Игоря за руку и молчала.
– Ты чего? – удивился он. – Опять испугалась?