Страница 3 из 19
Ровно через три часа, пропетляв пыльными дорогами окрестных сёл и городков, красный «Икарус» прибыл на конечную остановку. Пока родители доставали чемодан и сумки, я осмотрелась. Старый одноэтажный автовокзал чем-то напоминал автовокзал в Каневе и казался уставшим карликом ушедшей эпохи. Заметив столь явное сходство, я невольно улыбнулась. Моё внимание привлекло тёмно-серое здание Житнего рынка через дорогу. Ничего подобного раньше я не видела. Вздыбившийся исполин в стиле советского конструктивизма настолько отличался от исторической архитектуры вокруг, что казался грандиозным инопланетным кораблём, прилетевшим из далёкой галактики и приземлившимся в центре Подола. В изумлении я не заметила, что стою прямо на рельсах, и лишь когда тато потянул меня за руку, я наконец услышала настойчивое дребезжание подъезжающего трамвая. Поливальная машина обдала брызгами переходивших улицу прохожих, и словно по чьей-то команде одновременно рванул ревущий рой машин. Конечно, о том, что в больших городах движение регулируют светофоры, я знала и даже видела их «вживую», когда ездила с классом на экскурсию и с родителями на море, но что теперь мне придётся ходить по улицам и подчиняться их командам, поняла лишь сейчас, едва не попав под трамвай.
Во время вступительных экзаменов жить мне предстояло у нашей родственницы, тёти Жени, а после зачисления в институт я рассчитывала получить общежитие. Тётя Женя приходилась женой двоюродного брата моей родной бабушки Гали – дедушки Григория, умершего много лет назад. Несмотря на родство, назвать её бабушкой я так ни разу и не осмелилась, предпочитая обращаться «Евгения Ивановна» или «тётя Женя», – уж очень она отличалась от привычного для меня образа сельской бабушки шестидесяти лет. Несмотря на излишнюю полноту, являвшуюся, как мне казалось, следствием привычки вкусно готовить и профессии повара-кондитера, выглядела тётя Женя весьма элегантно. Густые завитые тёмно-каштановые волосы были всегда уложены в причёску, а бессменного цвета тёмной сливы помада сопровождала даже выход в магазин. Каждое утро она эффектно наносила на шею и запястья капельку любимых духов «Красная Москва», и даже после принятия ванны аромат шлейфом следовал за ней. Шёлковый шарф, модная шляпка в цвет пальто и дамская сумочка с перчатками удачно завершали образ столичной вдовствующей дамы зрелых лет достатка чуть выше среднего.
Тесные родственные связи с тётей Женей, как и с другими родственниками, мои родители не поддерживали, ограничиваясь телеграммой на юбилей и почтовыми поздравительными открытками к праздникам. Они считали, что навязываться другим людям неприлично, поэтому видела тётю Женю я всего один раз в раннем детстве, когда они с дедушкой Гришей приезжали к бабушке Гале в село, после чего несколько дней гостили у нас в Каневе. После смерти супруга вспоминать о его сельских корнях тётя Женя особо не стремилась, да и престижа в те годы это не придавало. В общении она тяготела к столичной интеллигенции, окружая себя академиками, профессорами, полковниками и врачами, а также лицами весьма почтенных должностей в эпоху товарного дефицита. По одному её щелчку они слетались на её сочные беляши с мясом и трёхъярусный медово-ореховый торт со сметанным кремом. Рецепт этого торта она создала много лет назад и за все годы ни разу никому свою кулинарную тайну не раскрыла. Заготовки медовых с орехами коржей она выпекала заранее и сразу с запасом на два торта. Упакованные в лощёную бумагу и полотенца, янтарные коржи хранились до трёх месяцев, не теряя ни своей мягкости, ни густого медового аромата. Сметана для крема покупалась только домашняя, на рынке у проверенного продавца, чтобы не испортить торт посторонним привкусом. В течение нескольких дней и без того жирная сметана отдавала через марлю остатки жидкости, после чего её вручную сбивали, превращая в маслянистый крем. Коржи перемазывались, этажи торта прочно скреплялись деревянными палочками, и, наконец, наступала пора волшебства – торт украшали. Боковины и основание каждого этажа выкладывались цельными половинками слегка подрумяненных грецких орехов, после чего густым шоколадным кремом при помощи кондитерского шприца тётя Женя артистично рисовала причудливые узоры с завитушками. Когда крем получался слишком плотным, она заменяла шприц полиэтиленовым пакетом из-под молока, выдавливая тонкую ленту через фигурный разрез в уголке, и рассаживала по ярусам аппетитные розочки. Ни в одну из возможных картонных коробок готовый торт не помещался, поэтому его укладывали на большой круглый поднос, сверху накрывали высокой широкой кастрюлей и, установив внутри специальные фиксирующие распорки, перевозили даже в самолёте, когда тётя Женя ездила в Волгоград к племяннице на свадьбу.
Предстоящее появление в доме посторонней молодой девушки, тем более из провинции, однозначно тётю Женю не радовало, но деваться было некуда, тем более что после смерти супруга никого из его родных она ни разу не навещала. Передав меня, а заодно и два копчёных днепровских леща, с трудом поместившихся в сумку, домашнюю курицу из села и пару банок свиной тушёнки в надёжные руки родственницы, родители вернулись в Канев, а я впервые в жизни осталась одна в чужом доме, в чужой семье, в чужом городе. Страшно не было, скорее как желторотому птенцу, впервые выбравшемуся из родительского гнезда, всё казалось любопытным.
Частный дом тёти Жени располагался в довольно живописном месте практически в центре Киева, в двадцати минутах езды на троллейбусе до главной улицы столицы – Крещатика. Остановка называлась «Подольский спуск», а сам микрорайон был известен как «Татарка» – по населявшим этот холм в давние времена татарам-ремесленникам. Аппендиксом к огибающей холм улице Нагорной врезался крошечный Шишкинский переулок, на котором в шахматном порядке примостился десяток частных домов с садами и небольшими огородиками. Сразу за участками начинался лесной массив. Переулок неожиданно разветвлялся на несколько тропинок, которые, петляя в смутных зарослях, сбега́ли по крутому склону к Подолу. Добропорядочные граждане на этих тропинках не показывались, зато местные маргиналы их давно обжили. Наличие столь неоднозначных «соседей», регулярно устраивающих рейды по окрестным дворам с целью поживиться, вынуждало местных жителей быть всегда начеку. Дом тёти Жени был обнесён высоким зелёным забором, калитка запиралась на особую потайную щеколду, дотянуться до которой, даже встав на цыпочки, получалось не всегда, а вдоль сада нёс круглосуточную вахту рыжий пёс Барсик породы неказистой, но с голосом басистым. Несмотря на это, каждое утро на огороде появлялись свежие следы незваных гостей, а стоило забыть снять на ночь бельё, оставить лопату или даже тапочки на крыльце – забыть о них зачастую приходилось навсегда.
Родных детей у тёти Жени не было, но с малых лет она воспитывала сына своей умершей сестры из Волгограда – Игоря. Он был старше меня лет на десять, имел высшее инженерное образование и, по моде советских интеллигентов, носил удлинённые волосы и глубоко пропахшую сигаретным дымом рыжую бороду, отчего напоминал папу Дяди Фёдора – героя мультфильма «Трое из Простоквашино» (Э. Успенский, В. Попов, Союзмультфильм, 1978). Тётя Женя постоянно сетовала, что Игорь долго гуляет и никак не женится, а ей уже давно пора внуков нянчить, но он всячески старался оградить личную жизнь от маминого вмешательства. Он много читал, серьёзно увлекался фотографией и был весьма привлекательным молодым человеком, рождённым в СССР и воспитанным, как и я, для жизни в коммунистическом обществе с его светлыми идеалами. С приходом перестройки коммунистическое общество отменили, светлые идеалы стали чем-то постыдным и старомодным, а в обществе взошла предпринимательская поросль, окучиваемая бандитами с криминальным оскалом. Ни хорошее образование, ни ставка инженера в когда-то престижном советском научно-исследовательском институте не позволяли заработать даже на хлеб, не говоря уже о том, чтобы купить банку импортного растворимого кофе или модные джинсы у фарцовщиков на рынке. Пытаясь найти своё место в стремительно меняющемся мире, Игорь оборудовал в цокольном этаже дома небольшую мастерскую, где изготавливал деревянные подсвечники, столики, карнизы, бусы и браслеты. Присущий талант художника позволял создавать невероятно красивые и востребованные вещи, но для успешного развития дела требовалась ещё и коммерческая хватка, а это уже признаки частного предпринимательства, дух которого советская власть на генном уровне беспощадно искореняла все предыдущие годы. И даже принятый в 1988 году «Закон о кооперации в СССР» в одно мгновение изменить отношение простых граждан к кооперативам не мог. Большинство населения по инерции воспринимало частников как классовых врагов, у которых тем не менее никто не гнушался покупать отсутствующие в магазинах импортные сигареты, косметику, одежду и электронику. Несмотря на то что иметь валюту советским гражданам всё ещё запрещалось, валютчики-спекулянты были по-прежнему вне закона, статью 88 Уголовного кодекса с её от трёх до пятнадцати лет с конфискацией никто не отменял. Тем не менее доллар США уже пробирался в умы и под матрасы предприимчивых граждан.