Участники

Эти огромные расстояния, из которых состоит город, делают его величественным и пафосным – этот город не для обычных людей, а для гигантов. Люди движутся, пересекают эти гигантские расстояния, радостно отдают свое время городу, думая, что Москва оценит эту их жертву. Но нет.

На самом деле Москва их обманула. Они так много времени и сил отдали городу, так много вложили, так много инвестировали, что теперь ждут какого-то невероятного подарка с ее стороны. Они так много и так долго давали, что сейчас прольется дождь из успеха и славы. Ливень, неостановимый, как потоп, который затопит до самой вершины гору Арарат. Ведь они заслужили. Москва им должна.

Проклятая доля Батая. Твоя бесконечная уверенность, что трата – пустая, бессмысленная трата, окупится сторицей. Чем более пустой и бессмысленной она будет – тем больше вернется. Жертва тем приятнее богам, чем она обильнее. И ты разбрасываешь жизнь, как конфетти, полными горстями. Хохочешь на пределе, отдыхаешь на износ. Развлекаешься, как раб на галерах.

Но она ничего не дает. Она молчит.

Но им кажется, что они слышат, им чудится ее голос, они думают, что она говорит: и это все, что ты мне можешь дать?

И тогда они говорят: нет. Я не буду больше бежать. Я встану и буду стоять. Не сдвинусь с этого места. Не дам больше ни грамма своей энергии этому городу, пока он не вернет то, что уже взял.

Но в Москве нельзя остановиться и стоять. Город, состоящий из дорог и переходов: как только ты встанешь – тебя тут же затопчут. Заберут твою итальянскую обувь, костюм ручной работы, въедут в твою квартиру, поставят пять звездочек твоему таксисту.

Но есть и такие, кто научился обманывать Москву.

Они вкладывают не в нее. Тратят не на нее. Игнорируют ее. Терпят ее. Перемещаются с ее потоками, но не приносят ей пользы. Паразиты на теле столицы.

Они тратят на друзей. Других людей. Вкладывают и инвестируют в них. Лучшее проявление внимания, дружбы, эмоций и теплоты человеческого общения в Москве – когда ты тратишь свое время на другого: идешь на свидание, откликаешься на приглашение посидеть вечером в баре, сходить в выходные вместе куда-нибудь – на выставку, в кино, в кафе.

Совместно тратить время с друзьями – вот что есть самое лучшее в Москве.

И вот я сижу в машине, пересекаю расстояние из точки в точку, думаю о том, что еще сто лет назад, чтобы пересечь это расстояние, могло понадобиться… Сколько? День? Полдня?

Я двигаюсь на зов. Я знаю, как важна дружба.

Но в машине, сидя на заднем сиденье, я все еще не уверен, что хочу ехать в самое модное место в городе, в котором сейчас буквально все.

Мы замедляемся, и в полумрак салона, нюансированный светом приборной панели и навигатором, вторгаются чистые, немного зернистые оттенки малинового, белого и голубого. Я поднимаю голову от телефона и смотрю вперед – там авария. Полицейский машет палкой – проезжайте, проезжайте. На асфальте стоят конусы.

Все замедляются, поток из трех полос сливается в одну. Я смотрю в окно, в нутро развороченного автомобиля. Дверь снесена, как срезана бритвой, срезана часть сиденья, стекло похоже на яйцо всмятку после первого удара ложкой, за рулем тело, накрытое простыней. Мне кажется, это женщина. Какие-то детали: туфля в задумчивости, спавшая с ноги, рыжий локон на руле, острый розовый маникюр на почерневшей от крови руке. Или мне кажется? Мы движемся медленно, но проезжаем слишком быстро, я не успеваю впитать картинку полностью, она ускользает.

Только аромат – не запах, а предчувствие, как предчувствие грозы в воздухе, – смерти.

Я открываю телеграм и доску с объявлениями о сексе. Прямо сейчас тысячи людей трахаются или ищут с кем потрахаться. Я смотрю в окно на дома, которые плавно проплывают мимо меня: это именно те дома, где тысячи людей трахаются прямо сейчас.

Объявления о сексе сплошь зашифрованы. Те, кто хочет, оставляют свои шифры: возраст, рост, вес, размер, роль, приедет или пригласит к себе. Я листаю вверх, пролистывая тех, кто публикует объявления просто так, ради публикации. Есть такая категория парней, которые почему-то рассчитывают встретить настоящую любовь (как они ее себе представляют), выкликивая зов плоти в гаджетах.

Стоять посреди публичного дома и настойчиво утверждать, что он здесь, чтобы выпить кофе.

Эти не отвечают на твои знаки, но продолжают стабильно публиковать один и тот же текст, как тот одинокий кит, у которого что-то сломалось, и он поет на другой частоте, не слышимой для всех других китов.

А я нахожу знакомых парней. Они, как обычно в выходной, собирают группу.

И последний раз была хорошая компания.

Для группового секса, как примерно и для любого другого, важно, чтобы участники немного знали друг друга (хотя бы некоторые), нравились друг другу (хотя бы некоторые), знали вкусы и особенности друг друга. Если хотя бы часть участников будет знакома – это сделает обстановку расслабленной, обращение свободным, желание открытым.

А в расслабленности и свободе появляется удовольствие. Не гонка. Не стремление кончить другим человеком, а удовольствие от прикосновений, наблюдения, смены ритмов, партнеров и ролей.

Я проверяю карту и узнаю, что ехать всего минут пять. Пишу Наташе, что приехал. Потом пишу ребятам вопрос, не против ли они, если сейчас приеду к ним.

У входа стоит очередь к охране, за красными бархатными шнурами курят те, кто прошли внутрь. Самые модные.

Мимо меня красивая девушка в блестящем мини-платье на высоких каблуках тащит за локоть немного развязного парня, который смотрит на меня гнилым оценивающим взглядом. Она кричит на него: – Кокаин! Кокаин! Ты же обещал.

Потом замечает, куда направлен его взгляд, следит и осекается, упершись в меня. Они уходят дальше, за спину, а я подхожу к бархатным шнурам и тоже закуриваю. Наташа появляется откуда-то сбоку, совершенно резко и неожиданно, она хватает меня за руку и тянет, как тянет ребенка за ухо строгая учительница, к просвету между шнурами, у которого справа и слева стоят декоративные клумбы с деревьями и два охранника. За ними подросток, с мелированной челкой, в укороченных брюках, белых носках и массивных кроссовках, в футболке с надписью модным шрифтом и планшетом со списком, чувствует себя королем мира. Наташа тащит меня, и я расталкиваю людей, стоящих в очереди, как будто я шар для боулинга, который донесли до конца дорожки и теперь рушат стройный ряд кеглей прямо руками. Простите-извините-извините.

Она тянет меня, как из болота, сквозь охрану, которая пытается протестовать, но потом видит Наташу и отступает, мимо мальчика, который еще не знает, кто это, но умный, потому что видит реакцию охраны, поворачивается к возмущенной очереди и кричит – они в списках, у них пригласительные, – я успеваю подумать – что за колхоз – и мы входим внутрь.

У каждого должен быть такой друг.

– Когда ты будешь это описывать, – она берет меня под руку и ведет сначала вверх по лестнице, а потом через темный тоннель, в конце которого вспыхивает стробоскоп. По стенам, с лицами, подсвеченными холодным телефонным светом, стоят люди. Когда мы подходим ближе, они поднимают глаза и меньше чем за секунду оценивают тебя.

– Когда ты будешь описывать эту вечеринку, а я знаю, что ты будешь, постарайся не быть банальным.

– В начале мне нужно будет описать тебя. – Интенсивность музыки нарастает.

– Не обязательно. Ты дашь пару черт: высокая для девушки, но не для парня, огненно-рыжая, худая и спортивная. В вечернем платье на каблуках. Дальше я могу быть какой угодно. Люди сами нарисуют все. Даже зеленый оттенок платья сами представят. Так это работает.

Окончив филологический факультет, Наташа не пошла работать по специальности. Вначале она увлеклась социологией, потом политологией, потом защитила магистра в Манчестере, а потом занялась тем, что любила больше всего – модой.