Участники

Он идет через шлагбаум, где его видит охранник, и это первый раз, когда мы его видим со стороны. Чужой взгляд на него. Высокий парень, с плоской грудью, как у подростка или профессионального пловца. С широкими плечами. В черном пальто с каракулевым воротником, запахнутом, обтягивающем его фигуру. Руки в перчатках, сложенные на груди. Сигарета. Темные шерстяные брюки, которые мягкими складками ложатся на модные дорогие кроссовки. Он красивый. Выделяется этим. И все равно, есть ощущение, что его эта красота никак не волнует. Он как будто не понимает, что люди смотрят на него потому, что видят очень красивого парня. Ему кажется, что так все смотрят на всех и в нем нет ничего особенного.

Но охранник, когда смотрит на Андрея, он это все формулирует с презрением и ненавистью. И описывает его поэтому в таких имплицитных, обвиняющих терминах. Он знает, чем Андрей занимается. Нет. Не так. Он думает, что знает. Они с ним примерно одного возраста, но Андрей вон как выглядит и как одет.

– Как он выглядит? Ты уже знаешь?

– Ну, я думаю, что он похож на Джулиано Медичи. Вот того, который скульптура Микеланджело. С длинной шеей, крепкими ногами. Он крупный парень, но высокий. Поэтому кажется худым и рельефным.

Но это я в голове держу этот образ и на него ориентируюсь, когда жесты или диалоги пишу.

У него очень чистая кожа, тактильно невероятная совершенно. Ира будет пару абзацев думать об этой коже, что она любит его именно за нее, насколько сексуально, что у парня такая кожа. Она будет вспоминать своих любовников с Кубы или Марокко и думать, что у него кожа чернокожего парня, только белая.

В общем, он физически идеален, и это видно. Он дорого одет. Охранник видит его и испытывает зависть. Он хочет быть на его месте. Но, с другой стороны, он не знает точно, чем Андрей занимается, просто слышал сплетни, видел «красноречивые взгляды старших коллег», – я голосом обозначаю кавычки вокруг штампа, – и поэтому он считает себя лучше него. И это небольшой абзац о том, как работает логика бета-самцов, которые всегда влюблены в альфу.

– Андрей – альфа?

– Пока мы не знаем, но мне кажется, что нет, думаю, нет. Альфа тоже такой персонаж – ну это смешно. Мне кажется, что сегодня парень, который ведет себя как альфа, – он должен этого стесняться и не знать куда деть руки. Все эти анекдоты про пикаперов – они же не на пустом месте.

Андрей должен выпадать из категорий. Любых категорий. Это история пока про охранника-бету, который находит кого любить и нарекает его альфой.

Ну и конечно, «испытывать» «любовь» к «этому» парню – это что-то странное, вот он и паникует.

То есть я хочу показать его глазами другого, чтобы возник первый слой отношения к нему.

– А зачем он вообще идет куда-то? Почему она не может приехать к подъезду?

– Вот это проблема художественного текста. Мне нужно его описать, показать его в этом пейзаже, показать его глазами охранника, он должен произвести определенный эффект, а для этого требуется нарисовать вот эту картинку. Это зимняя ночь, вокруг белый с голубоватым отливом снег: он только-только выпал, и на улице так холодно, что видна буквально каждая снежинка и каждая грань этой снежинки дает свой блеск. Такое холодное голубое мерцание.

То есть вот это мерцание. Потом: уже сильно за полночь, поэтому вокруг тихо, машины почти не ездят, когда ты идешь, под подошвой прямо дробятся кристаллы, ты это даже чувствуешь. Изо рта вырывается пар и поднимается куда-то вверх, и он такой густой и белый, а ночь такая черная, что как будто это промзона и это трубы. И парень такой: вот с бритой головой, в белых кроссовках, брюках, пальто с воротником, но на голое тело, вот он стоит у дороги и курит. Картинка. Ветра нет. Погода очень-очень тихая.

Иногда рядом с ним останавливаются машины и водители спрашивают, не нужно ли ему куда-нибудь. Есть те, кто спрашивает, сколько он хочет, чтобы отсосать ему или чтобы он. А он смотрит на все это. И мы видим его глазами водителей. Мне хотелось, чтобы там был контраст такой – вот эта красота, которую видит он: хрупкий момент зимней ночи, его ощущения от шелковой подкладки пальто и холода, и охранник, и водители в обжитых машинах: такое ограниченное пространство человеческого жилья с запахом тела, еды, какой-нибудь химии, мелкими насекомыми. И они выглядывают и предлагают отсосать.

А потом приезжает Ира.

Я придумал, что она просит ее встретить, потому что это такая манипуляция с ее стороны – я плачу, а ты мне подчиняешься.

– Ему нужна семья, – говорит Оля, снова передавая косяк Диме.

– То есть?

– Он не может жить один. Ему нужен кто-то, о ком он будет заботиться и кто будет заботиться о нем.

– Зачем?

– Потому, что книга об убийстве – это всего лишь книга об убийстве, а история семьи – это больше, важнее и интереснее. Ты должен говорить о важных вещах.

– Эм… Но я не хочу семью. Что я понимаю в семье?

– Почему вы с Лехой не живете вместе?

– По очень многим причинам, но, если коротко, потому что мне это все не нужно.

– А конкретнее?

– Ох, – я выдыхаю, – потому, что у нас не совпадают представления о том, как это – жить вместе.

– А что в этом трудного?

Я делаю паузу и думаю, с чего начать, мысленно отодвигая начало все дальше и дальше, чтобы не пришлось возвращаться к аргументу. Излагать аргументы нужно последовательно, но какой считать первым.

– Ну, например, так. Мы все воспитаны в определенных рамках, в определенных структурах и представлениях о том, что хорошо, а что нет. В связи с тем, что мы все росли в представлениях о том, что гетеросексуальные отношения единственно правильные: ну то есть нам об этом говорили, что это правильно. Нам кино снимали, мультфильмы: принц и принцесса, барышня и хулиган, Бонни и Клайд. Он красивый и храбрый, она красивая и добрая, и мы смотрели, и нам говорили, что вот это то, что нужно, то, чего все хотят и к чему все стремятся. Даже не говорят, потому что это в воздухе. Растворено. Зачем обсуждать то, что так же естественно, как вода или солнце.

Родители в этот момент разводились. Делили имущество, оскорбляли друг друга, использовали нас, детей, друг против друга: настраивали, говорили за глаза друг о друге разные травмирующие вещи. Делали все, в общем, чтобы «брак двух любящих сердец» выглядел максимально отталкивающе.

Но культура говорила, что гетеросексуальные отношения, семья – это хорошо. Это то, что нужно и правильно. То есть, даже если моим конкретным родителям не удалось – это не значит, что структура плохая, просто сердца недостаточно любящие.

Мне всегда это казалось подозрительным. Не вообще гетеросексуальная культура, не этот шаблон, а власть большинства. Почему кто-то решает, что есть какая-то вещь, которая равно подходит всем. Почему семья – это всегда два разнополых человека? Почему не три? Почему не один? Почему не одного пола? Почему вообще семья – это хорошо? Откуда вообще взялись эти представления? Не представления о том, что нормально, а что нет, а представления, как сделать так, что всем будет хорошо.

Меня это занимало. Эта мысль мне кажется важной.

И мне казалось, что геи, которые думают на эту тему, тоже должны приходить к примерно тем же выводам, что и я: что структура какая-то подозрительная.

Я поэтому, когда пишу колонки, например, о фильмах или книгах, всегда указываю на это. Если режиссер или писатель в книге про геев, например, выставляет в качестве образца традиционные гетеросексуальные отношения, в которых отличие только, что герои одного пола, это плохой режиссер. Это дурной писатель.

У тебя есть возможность высказаться и быть услышанным, обратиться к многим и сказать, что они правы, что не подчиняются структуре, доксе и большинству, а что ты делаешь вместо этого? Ты говоришь, что мужчина должен быть храбрым и сильным, а девушка должна его ждать. Вместо девушки будет, правда, парень – но это не важно.

– А где здесь Леха?

– Я не смогу жить с Лехой ровно по этой причине – он прочитал много книг и посмотрел много фильмов, и теперь у него в голове сформировалось очень четкое, даже железобетонное, представление о том, как должна выглядеть идеальная гей-семья. Он не слышит меня, не хочет учитывать мое мнение. Он думает, что я не пробовал, но как только попробую, мне тут же понравится: мы будем носить похожую одежду, читать книги, которые нравятся другому, готовить еду в четыре руки, ездить в отпуск.