Страница 12 из 15
Она помнила то место. Довольно большой закуток, который они вырыли для разнообразия, а применения ему так и не нашли.
Сифа продвинулась дальше и с опаской посмотрела за угол.
Увиденное её поразило. Спиной к ней, на коленях стояла Аглая, которая без удержу несла малопонятную чушь, била поклоны и рыдала взахлёб. А перед Аглаей…
Сифа упорно отказывалась сознавать главное, поэтому начала с мелких деталей. Сперва она умственно привыкла к русалочьим волосам Коли Андрея. К тому очевидному факту, что они лежат на земле, что они – лишь дурацкий парик. Затем разум Сифы воспринял странные лохмотья рядом с париком. Лохмотья вперемешку с… чем-то, больше всего напоминающим человеческую кожу – такую знакомую и вместе с тем такую отвратительную. Потому что сбросили её, как одежду. Заодно с одеждой. А то, что осталось… то, что раньше существовало под личиной Коли Андрея, явилось теперь сущностью, наотрез отказывающейся вмещаться в разум Сифы, её сознание. Тем, что раньше было так желанно. Представляя главную ценность. Из-за которой они теряли друг друга.
Аглая, кажется, понимала суть преображения намного меньше Сифы. Рыдания мешались у неё с рассказами о прожитой жизни, с надеждами, обращёнными в будущее, с колыбельными, которые она когда-то пела своему потерянному ребёнку, с жалобами на близких, больную поясницу и общее несварение, с желанием одних убить, других заставить говорить правду. Отдавала ли она себе отчёт в произносимом, думала ли хоть изредка, или спала в зачарованном мареве, опутавшем её дни и ночи, погасившем её звёзды, а её саму пустившем по адскому кругу, имя которому – видимая жизнь?
Рыба внимательно слушала. На её голове блестела крохотная золотая корона.
Сифа молча опустилась на корточки, уткнулась лицом в колени. Вкруг неё летали слова. Разные слова – длинные и короткие, тихие и громкие. Они роились, струились, журчали. Один узор менялся другим. Одно рыдание заглушалось следующим.
Чьё это творение – слово? Чему оно служит? Если слово одно, оно может пропасть, если слов много – от них отвернутся. Тогда останется только рыдать, биться головой в пустоту, в неё же исповедоваться, никого не видя и ничего не понимая. Чтобы слова вились, летели. Закручивались маленькими вихрями, складываясь в пустопорожний стилёк – безо всякого смысла и чуда. И уступили, конечно же, молчанию. Навсегда.
Чистая работа
Понедельник. Половина одиннадцатого утра.
Кабинетный таксофон главы пиздецкого Треста рационализаторов и прихлебателей г-на Роберта издал первые после ночного забвения трели. Г-н Роберт поднял трубку и вопросительно промолчал. Осведомлялась его помощница:
– Простите, если опять придёт этот изобретатель, мне что сказать?
Г-н Роберт ощетинился и злобно сопнул ноздрями в трубку.
– Скажите… Вернее, так. Выберите наиболее поганое по вашим личным соображениям место и пошлите его туда! В самый центр!!
– Поняла.
Произошло разъединение связи.
Каждого человека, занимающего высокую должность, рано или поздно атакует какой-нибудь ненормальный, портящий всё дело. Вот уже дней десять некий Леопольд Козимильевич Дурашка – по его собственному утверждению, изобретатель – домогался г-на Роберта. Первая его попытка оказалась вполне удачной. Он записался на приём по всем правилам, но был вовремя остановлен. С одного лишь взгляда помощница разглядела в посетителе оттенки шарамыжничества. Леопольд Козимильевич выглядел слишком просто и слегка безумно. Вихрастая огненная шевелюра, переменно изношенный костюм, обманчиво не стоптанная обувь, да ещё и глаза. Из дурашкиных глаз словно бы торчали остриями наружу фигуральные булавки. Он казался излишне сермяжным, чтобы быть допущенным к руководителю приличной организации. И его завернули прямо у цели.
С того самого дня пыл изобретателя неизмеримо вырос. Он хотел видеть г-на Роберта и говорить с ним. Хотел с каждым разом всё больше. Содержание разговора Леопольд Козимильевич не раскрывал, ограничиваясь лишь намёками на исключительную важность информации. Его дело казалось столь дрянным, что изобретателя не допускали уже автоматически, без уведомления вышестоящих лиц. Сегодняшний запрос помощницы был чисто контрольным; начиналась новая рабочая неделя.
Через полтора часа явился Дурашка. Он постарался исправить прежние ошибки – выглядел значительно лучше, даже начал бесцельно, как это принято в офисах, улыбаться. Но его поезд уже ушёл.
Получив очередной отказ, Леопольд Козимильевич сорвался на крик.
– Чёрт подери! – заорал он с таким расчётом, чтобы его услышали в начальственном кабинете. – Я требую уважать мои права! Каждый человек имеет право быть услышанным! У меня деловое предложение!
– Хорошо, хорошо, – скользко улыбалась помощница, – напишите вкратце суть вашего предложения и отдайте мне. Я передам господину Роберту. Кстати, как вы прошли? Кто вас внизу пропустил?
– Какого, чёрт подери, дьявола?!! – бесновался Дурашка. – Вы ничерта не понимаете! Я не могу доверить этого никому и ничему! Тем более, бумаге! Мне необходимо говорить с ним лично!
– К сожалению, я не могу вам помочь!
Посетитель аж зашипел.
– Таково распоряжение господина Роберта.
Приёмная вновь огласилась воплями.
– Да вы кретины!!! Он не понимает, от чего отказывается! Идиоты!! Все, все вы!
Помощница оставалась непреклонной.
– Ладно, – неожиданно и довольно скверно осклабился Леопольд Козимильевич, – я вижу, вы здесь… совсем здесь… того.
Он сделал лишний шаг к заветной двери и прямо перед носом увидел здоровую обезьяну-охранника. Служебное животное без лишних церемоний скомкало изобретателя и вынесло его тело наружу. Через минуту внешняя охрана получила приказ не допускать Дурашку. Никогда.
Казалось, идея похоронена. Но в тот же день, после обеда, выяснилось, что так думали лишь некоторые.
Когда сытый, довольный собою г-н Роберт вернулся в кабинет и сел за стол, его внимание привлёк листок бумаги, приклеенный к оконному стеклу.
Глава треста приблизился к записке и прочитал её.
«Я по-прежнему жду встречи, ибо рассчитываю на Вашу сообразительность, а также профессиональное чутьё. В Вашем загородном доме произошли кое-какие изменения. Воспользуйтесь этим».
Г-н Роберт сглотнул. Листок был приклеен снаружи. Офис размещался на последнем этаже. Двадцать седьмом.
Неутомимая помощница откликнулась сразу.
– Да, господин Роберт?
– Мне, хм… Короче, так. Я сейчас уеду.
– Поняла.
– Окончите сводку, положите мне на стол. Завтра утром я посмотрю.
– Хорошо. Что-нибудь ещё?
– Ещё… – он немного подумал головой. – Да, ещё. Приготовьте машину. Я сейчас выйду. Шофёра не нужно, поведу сам. Да, и… это… Короче, охрана. Пусть готовятся. Возможно, я вызову их. Позже.
– Записала.
Разъединение связи.
Так… Ну, в общем…
В общем, история получалась слишком дешёвой. Дешёвой и неубедительной. Как школьный завтрак.
Г-н Роберт достал из личного сейфа револьвер, подержал в руке, но, передумав, убрал на место. Тут же передумав ещё раз, всё-таки взял и засунул в карман пиджака. Чёрт знает, что там на даче. Долбанный изобретатель! Таких бы прямо в роддоме убивать. До первого изобретения.
Шумно дыша в стекло, глава треста перечитывал записку, словно бы заучивая. Поганец какой! «Мне кажется, произошли изменения». Может, это уловка? Скорее всего.
Спустившись вниз, г-н Роберт уселся в подготовленное для него авто и тронулся, пробуксовывая колёсами. Он выбрался из Пиздецка без особых приключений. За чертой города прибавил ходу. Дорога в юго-западном направлении отличалась хорошим качеством. Тянулась ровно, наподобие скатерти. Лишь после моста через реку Мочу начинала петлять. Местные жители прозвали этот участок «пьяным».
Свернув раз пять или шесть, г-н Роберт внезапно разглядел лежащее поперёк дороги тело. Объехать его было невозможно – слишком узко, с обеих сторон тянулся глубокий кювет. Пришлось затормозить, чертыхаясь во весь голос. В пустынном месте возиться с каким-то бродягой. Ну и денёк!