Страница 11 из 15
– Цель моей миссии доступна одному мне, а также тем, кому я обязан собственным просветлением! Других она не касается.
– А как, – спросил Федорушка, – звать тебя, добрый молодец?
– Ми-сте-ер… Плюу-у-угг! – с гордостью представился шпион. – Особо уполномоченный Комитетом ради избежания допуска во имя пресечения в целях охраны.
Он сунул под нос изумлённым ловцам позолоченную цацку с надписью «За Сбережение Природных Ресурсов».
– Пи-дара-сс-с, – зашипела Аглая. – Вот кто Рыбу задумал у нас выкрасть! Нарочно плавал, чтоб в заблуждение ввести.
Её лицо побагровело.
– Смерть паскуде!
– Но-но-но! – забеспокоился мистер Плюгг. – Я буду жаловаться! Рыба – достояние всеобщее! Много вас здесь таких… ходит. И каждый удочку забросить норовит. А приоритеты? Я может Рыбе больше по душе!
– Конкурент, – молвил Федорушка приговорным голосом.
– А вот и нет! А вот и нет! – быстро залопотал Плюгг. – Мы охраняем, мы берегём… бережём, то есть. Она – общая: и наша, и ваша. Никто!!! – сорвался он вдруг на крик. – Слышите, вы?! Никто не посмеет к ней прикоснуться! Это говорю вам я! Солдат!
Лицо у Аглаи мертвенно побледнело. Даже Федорушка, богомольный Федорушка выразил подобие хищного оскала на своей физиономии.
– Нет-нет-нет, вы не успеете! – заверещал Плюгг. – Не успеете, не успеете! Они уже, наверняка, взяли её! Они, наверное, поймали! Должны были поймать! Уже время! Уже поздно!
– Кого поймали? – спросила Аглая.
– Кто поймал? – испугался Федорушка.
Плюгг живо почувствовал смятение оппонентов. Его мимика обогатилась гримасами надменности и плохо скрываемого злорадства.
– Ваши лазы обнаружили почти сразу же. Их только идиот мог не заметить. А мы – не идиоты! Мы умело ими воспользовались. Мы воспользовались всей вашей системой, и теперь Рыба попадёт в надёжные руки. Она достойна избранных! Уж мы-то знаем, о чём с ней говорить. Наши идеи переживут многих. И я горжусь, что могу отдать за них жизнь! Поэтому…
Он отставил ножку салонным образом.
– Поэтому делайте со мной, что хотите.
Заключительные слова шпион, впрочем, произнёс как бы через силу, точно сам в них глубоко сомневался. Он сильно вспотел и казался скорее безмозглой жертвой, нежели идейным героем.
Аглая начала бесноваться.
– Наймит! – брызгала она слюною. – Пидарасный наймит! Признавайся, мудила, где скрываются твои ублюдки?! Куда они дели Рыбу?!
Федорушка еле её удерживал.
– Молчишь, ссаный кот?! Ну, я тебе устрою! Я сама их найду! Я обшарю систему сверху донизу! Я выцарапаю им яйца! Все выцарапаю, до единого!
Она резко повернулась к старичку.
– Веди его к Ипату, слышишь?! Быстрей веди! Там он заговорит по-другому. А я побегу на поиски. Надо найти пидарасов быстрее. Иначе они сделают из Рыбы снулую селёдку!
Робкие попытки Федорушки вставить хотя бы слово закончились безрезультатно. Аглая взъярилась настолько, что любые намерения перечить грозили летальным исходом, причём неизвестно для кого. От греха подальше Федорушка согласился. Он и правда сомневался в том, что ему в одиночку удастся справиться с конвоированием, но Плюгг, почему-то быстро обмякнув, сам выразил готовность проследовать куда угодно, видимо считая свой долг выполненным, а геройскую честь незапятнанной. Он являлся заурядным человеческим фанатиком, несмотря на завидное умение притворяться жабродышащей тварью.
На том и расстались: Аглая с воинственным кличем побежала вглубь катакомб, а пленник, в сопровождении конвоя, направился в противоположную сторону. Федорушка хотел привести диверсанта в командный отсек, чтобы передать Сифе. В присутствии неё старичок рассчитывал вздохнуть поспокойнее.
Рассчитывал, честно говоря, совершенно напрасно. Сифа тоже догадалась о гибели Ипата. Услышав его предсмертный крик по рации, она немедленно покинула свой пост и ушла на помощь остальным. Морально Сифа была крепче Федорушки, поэтому не расценивала кончину Ипата как заключительный аккорд. Во-первых, смерть предводителя пока нельзя было считать доказанной, а во-вторых, будь он и в самом деле мёртвым – что с того? Главное позади. Они имеют комплекс первоклассных сооружений, где всё продумано до мелочей. Дело закрутилось серьёзное, а в любом серьёзном деле существует риск прийти к финалу с потерями. Потерян руководитель – допустим. Это наилучший способ проверить устойчивость коллектива и всей идеи в целом. Если выдержат, если не развалятся – значит, чего-то стоят. А они вряд ли развалятся. Ипата есть кому заменить.
Сифа хитро улыбнулась. Аргументы в пользу оптимизма отличались известной толикой конструктивности. Но к ним прилагалось кое-что в довес. Он беспокоил Сифу куда сильнее, чем обнадёживали вышеприведённые доводы. Дело портила интуиция, которой Сифа по праву гордилась. Интуиция, как гарант распознаваемого будущего, светоч происходящего и уверенность в прошлом. С некоторых пор интуиция уводила стрелку предчувствий в сторону от оптимизма. В чём опасность, Сифа не понимала. Она просто чуяла её нутром, безотказным нутром своим. Малоприятные ощущения исходили от какой-то потери равновесия. Словно уплывала из-под ног почва. Словно твердь уже глубоко внизу, но что-то ещё держит Сифу, му́тит ей настроение, вселяет апатию, надвигает катастрофу. Ощущения имели характер наркотического дурмана – очень слабого, исключительно душевного. Однако на психику они действовали ощутимо, порождали чётко формулируемые ассоциации.
Сифа нервничала, сама тому удивлялась, начинала злиться, отчего нервы играли вдвойне. Возможно, на неё давило одиночество, некоторая оставленность. Одна в кромешном подземелье, средь мокрых стен. Редкие лампочки, выкрашенные в цвет гнили, раскачиваются на тонких мохнатых проводах. Ломаная тень, норовящая сначала наброситься сзади, а потом обгоняющая вполне безобидно. Гулкая тишина…
Иногда она останавливалась, прислушиваясь. В одну из таких остановок ей почудились тихие крадущиеся шаги где-то справа. Здесь был поворот. Сифа повернула, прошла метров тридцать и когда уже подумала, что ослышалась, разглядела впереди на земле тело. Оно было плохо освещено, да к тому же лежало, скорчившись, к ней спиной. Чуть помедлив, Сифа подошла к лежащему и слегка толкнула его ногой. Тот не пошевелился. Сифа нагнулась и разглядела колпак…
Она осторожно перевернула труп старика. Шею Федорушки залила кровь, губы кривила то ли улыбка, то ли последнее слово. Он был тёплым, но дышать перестал.
Интуиция оказалась стабильной. Чутьё – могучим. Дело – проигранным.
Сифа успокоилась. Нервность сразу исчезла, наступила прострация. Хотелось смеяться громко-громко, только вот страх мешал. Мешало одиночество. А ещё – кратковременная потеря ориентации.
Сифа встала и пошла. Без направления и цели. Оставляя за собой всю отыгранную жизнь. Прошлое, которое покрывалось уже мемуарной корой, выпячивая одни ничего не объясняющие детали и скрывая другие. Она готовилась вспоминать прошлое, оставляя эмоции в стороне. Подчиняясь судороге малодушия, готова была поведать о нём любому, кто подвернётся. Совершенно постороннему человеку. Абстрактному чинуше или пошлому лизоблюду. Однодневке, перекати-полем несущемуся поперёк течения её жизни. Хотела повествовать о том, как они ловили Рыбу. Как они начали её ловить и как закончили. И кто был с ней рядом – до и после. Она будет стараться вспоминать, рассказывать точно, не упуская подробностей. Она напряжётся и вставит умное слово. А умное слово потянет за собой следующее; слова станут виться, плести свой узор. Она попробует упорядочить узор словес и высказываний, в соответствии с тем, что происходило на самом деле. С тем, что она сама хотела изобразить. Возвысить. Хотела, пыталась. Потом, исчерпав тщетность мук, опустила руки. И успокоилась. Встала и пошла без направления и без цели…
Кто-то здесь бормотал. Далёкий женский голос, напоминающий рыдания. Сифа мотнула головой, чтобы отогнать сковавший её дурман.
Действительно, знакомый женский голос.