Наследники графа. Александрин

– Нет, сударь, тут вы лекаря не найдете. Был один. Да помер. Нашли недавно в лесу обглоданный животными труп. За доктором надо в город ехать, – сказал трактирщик, подавая ему кружку вина и тарелку с мясом и овощами.

 Арман задумался.

– Эй, француз! – вдруг крикнул кто-то на испанском.

Граф поднял глаза и осмотрелся. В этот утренний час в трактире почти не было народу, поэтому он сразу понял, кто кричал – в дальнем конце помещения сидели двое мужчин.

– Вы мне? Вы кто такие? – спросил хмуро де Куси.

Один из мужчин сделал знак другому, оба поднялись и пересели за стол графа.

– Вы помните меня, сударь? – обратился к нему окликнувший его человек. - Мы виделись в Мадриде. Тогда ваш сын был ранен на дуэли. Потом вы написали для меня рекомендательное письмо и меня взяли на службу во французскую армию.

Теперь граф обратил внимание, что тот одет в подбитый мехом камзол и хорошо вооружен. Лицо иностранца украшала густая темная борода. Тридцатилетняя война не так давно закончилась, но солдат по прежнему оставался главным героем и господином того времени. Элементы военной формы использовались и в мужской и в женской одежде. Поэтому совершенно не удивительно, что мужчина был одет по-военному, хоть и не в военную форму. На его спутнике была кожаная безрукавка и камзол, не отличавшийся изысканностью из-за потертостей и дыр.

– Теперь я вас вспомнил, месье. Как проходит ваша служба? – поинтересовался граф.

– Ушел я с нее еще лет семь назад. На другую службу поступил, но не суть.

Арман смутно помнил русского офицера Григория Миловидова. Во время прошлой их встречи он, кажется, рассказывал, что отец его состоял на службе у царя и был то ли окольничим, то ли боярином.

Миловидов представил графу своего спутника Емельяна Кухтерина –  офицера и сына какого-то купца, имени которого Арман не запомнил. Непривычные русские имена вообще казались ему странными. По словам Григория, друг его только приехал во Францию, и язык знает крайне плохо.

Постепенно они разговорились. Граф рассказал, как вернулся на родину. Он бегло говорил на испанском, а когда узнал, что его собеседник довольно сносно владеет  французским - перешел на родной язык.

– Эва как он лопочет, как будто поет,  – шепотом сказал Миловидову его друг.

– Да, язык у них... тарабарщина, - ответил тот тоже на русском, затем уже на французском с сильным акцентом обратился к Арману. - Граф, а как ваша прелестная супруга? Надеюсь, родила вам еще пару-тройку замечательных детишек?

Но заметив, что лицо Армана помрачнело, добавил:

– Извини, если вдруг что не так сказал. Бабы - они ж все ведьмы! У вас тут, я слыхал, их иногда сжигают. Если разобраться, то выходит, что они все с нечистым связаны. Так что от них все зло. Да и черт с ними. А дети у тебя хорошие. Помню мальчишку такого чернявого,  как и ты, и девочку белобрысую. Вертихвостка, все прыгала да смеялась.

Граф с трудом понял, что хотел сказать Гришка на этой смеси ломаного французского и русского.

Еще вчера вечером, продираясь сквозь заросли, граф де Куси, весь перемазанный кровью Монфора, которого тащил на себе, брел, не разбирая дороги. Ему казалось, что шевалье в любую минуту может испустить дух. Вдруг Арман вышел на довольно широкую тропу. Значит, где-то поблизости должна была быть деревушка. На дороге его нагнала грубо сбитая из досок телега.

– Что вы, господин, сюда доктор редко наведывается. Все к Мадин ходим, - сказал ему  ехавший в ней парнишка лет четырнадцати. Он то и помог доставить раненого в дом старой женщины – местной целительницы, или «доброй ведьмы», как назвал ее мальчик.

Та не очень-то обрадовалась этому визиту. Но несколько золотых монет моментально изменили ситуацию. Стянув с Мишеля одежду, граф наблюдал, как старуха обрабатывает его раны, что-то нашептывая. В домике было душно от чадивших трав. Ко всему этому Арман относился настороженно. Он привык к услугам врача, но понимал, что эти несчастные крестьяне, скорее всего и не знают, что такое нормальная медицина. Им ничего не остается, как обращаться за помощью вот к таким шарлатанкам. Тогда лекарями простого народа зачастую были именно они – колдуньи, травницы. В то время как в распоряжении знати были лучшие доктора из Салерно и Монпелье [1].

– Вам и самому нужна помощь, месье, – робко сказала девушка, игравшая роль то ли прислужницы, то ли помощницы знахарки.

– Пустяки, – бросил Арман.

Но убедившись, что кровь удается остановить и друг не собирается умирать, по крайней мере, в ближайшее время, граф позволил обработать царапину на плече. Для этого ему пришлось снять камзол и рубашку, обагренные кровью.

– Я принесу вам одежду, – сказал девушка, украдкой рассматривая стоявшего перед ней мужчину.

Ночью постелью графу послужила какая-то лежанка, находившаяся за занавеской в той же комнате, где лежал раненный Монфор.

– Иди, развлеки гостя, – приказала знахарка.

Девушка покорно шмыгнула за занавеску к де Куси. Сквозь дремоту он почувствовал, как кто-то нежно гладит его по щеке, потом по груди и животу. Когда же он ощутил, как расстегивается застежка на его штанах, глаза графа широко открылись, и он уставился на девушку. Той на вид не более шестнадцати лет, но, видимо, развлекать мужчин таким образом ей было невпервой.